Демон, который всегда ошибался - Лайон де Камп

Я так и сделал и сказал:

— Рад с вами познакомиться, мистер Унгах. Только я не раб, а слуга по контракту.

— Повезло тебе! Я вот должен пыхтеть у мистера Багардо, пока смерть не разлучит нас.

— Ты же знаешь, как тебя здесь кормят, — отозвался Багардо. В джунглях Армилаха ты так не едал.

— Верно, хозяин. Но еда — это еще не все.

— Что же тогда? Опять будем весь день спорить? — Багардо открыл дверцу клетки. — Полезай, — приказал он мне.

Дверца с лязгом захлопнулась. Я опустился а широкую деревянную скамью, стоявшую в углу клетки. Багардо устроился на облучке рядом с Унгахом. Тот причмокнул и дернул поводья. Повозка со скрипом двинулась на запад. Дорога, извиваясь, вела вниз по склону к долине Кийамос-рива. Река текла от Метуоро через Ир к морю. Через час показался Чемниз, раскинувшийся у устья реки. По стандартам Первого уровня город был небольшим, но крайне оживленным.

Еще бы, главный порт Ира!

Я заметил возвышающиеся над крышами мачты кораблей.

На окраине стояла куча палаток, украшенных флажками с символами заведения Багардо. Когда повозка свернула в поле, я увидел, что вокруг палаток возятся люди, разбирающие их и укладывающие в вагончики. Другие прицепляли к этим вагонам лошадей. До нас доносились шум и крики. Наша повозка остановилась, и Багардо, приподнявшись на своем сиденье, закричал:

— Идиоты! Лентяи безмозглые! Мы уже должны быть в дороге! Если я не стою у вас над душой, вы становитесь дистрофиками? Завтра вечером мы должны быть в Эвродиуме, а вы прохлаждаетесь! Унгах, примат голозадый, хватит ухмыляться! А ну-ка, вниз и за работу! Выпусти Эдима — нам дорога каждая пара рук.

Человекообразная обезьяна беспрекословно опустилась и открыла клетку. Когда я выбрался из нее, присутствующие уставились на меня с подозрением. Впрочем, к разного рода экзотике им было не привыкать, так что они снова вернулись к работе. Унгах занялся заворачиванием груды колышков в большой кусок полотна. Протянув мне кусок веревки, он сказал:

— Держи. Когда я скажу «тащи» — потащишь.

Я так и сделал, но стоило мне дернуть, как веревка порвалась, и я упал на спину, сильно прищемив хвост. Унгах озадаченно воззрился на веревку.

— Не похоже, чтобы она была гнилая, — заметил он, — должно быть, ты сильнее, чем я думал.

Связав порванные концы веревки, он вернулся к своему занятию, посоветовав мне впредь не применять всей своей силы. Но к тому времени, когда мы увязали сверток, главная палатка уже лежала на земле, и люди убирали остатки скарба. Я мог лишь дивиться тому, с какой скоростью исчезала вся эта груда вещей.

Багардо влез на лошадь, повесил на шею трубу и взмахнул широкой шляпой. Когда все взоры обратились на него, он скомандовал:

— Поживее со сбруей! Стиглар, выведи свою повозку вперед — поедешь первым. Унгах, отправь Эдима на место и вставай в общую шеренгу.

— Залезай, — бросил Унгах.

Когда я снова очутился в клетке, он дернул за веревку, и полотнище, прикрепленное к крыше вагончика, опустилось по обеим его сторонам, скрывая меня от внешнего мира. А внешний мир — от меня.

— Эй! — крикнул я. — Ты зачем меня запер?

— Приказ, — отозвался Унгах, поправляя край полотна. — Шеф не хочет, чтобы чемнизцы глазели на тебя задаром.

— Но мне бы хотелось обозревать окрестности…

— Не ной, мистер Эдим. Как только выберемся из города, я приподниму для тебя уголок этой тряпки.

Багардо громко свистнул. С душераздирающим шумом, в котором смешались крики животных, людские голоса и скрип колес, караван двинулся в путь. Я ровным счетом ничего не видел, так что весь первый час пути посвятил пищеварительному оцепенению, покачиваясь на деревянной скамье.

Наконец я окликнул Унгаха, напоминая ему об обещании. Остановив лошадей, он отвязал спереди конец покрывала, устроив для меня нечто вроде треугольного окна. Я возликовал, но ничего, кроме фермерских полей, видно не было. Лишь изредка мелькали кусочки леса. Когда дорога поворачивала, впереди и сзади я видел другие повозки. Всего я насчитал их 17, включая и нашу собственную. Багардо гарцевал впереди, наблюдая, все ли в порядке.

Наш путь лежал по той же дороге, по которой я прибыл в Чемниз. Нам пришлось подняться к плато, где расположился старый храм, поскольку долина Кийамоса сужалась тут к ущелью. Лошади медленно поднимались по крутому склону, а люди шли рядом, понукая их.

Когда мы достигли плато и миновали поворот к храму Псаан, дорога выровнялась, и лошади пошли быстрее. Миновали мы и Ирскую дорогу, свернув на тракт, огибавший столицу с юга. Как объяснил мне Унгах, Багардо успел уже посетить Ир и изрядно подоить его, так что столичное вымя не скоро теперь наполнится снова.

До Эвродиума оставалось еще не меньше половины пути, когда на землю спустилась ночь.

Караван свернул с дороги на поляну, и все семнадцать повозок образовали на ней нечто вроде круга. Как объяснил мне Унгах — для защиты на случай нападения разбойников. В центре круга установили палатку повара, где теперь готовился обед. Остальные палатки из повозок не доставались.

Мы ели при желтом свете лампы вместе с остальными циркачами. Их было человек пятьдесят. Унгах бегло характеризовал присутствующих. Половина была подсобными рабочими. В их обязанности входила установка и разборка балаганов, уход за лошадьми и упряжью, и тому подобное.

Половина оставшихся — то есть четверть от общего числа — были игроками. Как я понял, это люди, за особое вознаграждение сопровождавшие цирк и игравшие с публикой в свои игры. Они, значит, играют, а богатые дураки заключают пари — как упали кости, как повернется колесо фортуны, под какой из трех ореховых скорлупок находится горошина… Да только все это было тщательно продуманное надувательство.

Остальные, человек 16, были те, кто, собственно, и выступал перед публикой. Первым среди них был, конечно, Багардо — король манежа. А еще в труппу входили заклинатель змей, укротитель львов, наездник на диком мустанге, дрессировщик собак, жонглер, два клоуна, три акробата, четыре музыканта (барабанщик, трубач, скрипач и волынщик) и погонщик, который, одетый как мальвинианский принц, в тюрбане и стеклярусе, разъезжал по манежу на верблюде. Еще были повар и костюмерша. Эта последняя была женщиной, так же, как укротительница змей и наездница.

Вообще-то, занятия этих людей, как выяснилось, были куда более разнообразными. Так, укротительница змей в свободное время подменяла повара, а наездница — симпатичная молодая женщина по имени Дульнесса — помогала костюмеру в стрижке и шитье. Кое-кто из подсобных рабочих, желавших подзаработать, иногда подменял артистов, если те были больны, пьяны или по каким-либо иным причинам не могли показаться на глаза публике.

После обеда Унгах провел меня по всему балагану, представляя труппе и знакомя с животными. Зверинец был неплохой — верблюд, лев, леопард и несколько тварей поменьше, вроде змей мадам Палладии.

Унгах подошел к длинной клетке на колесах. Он двигался очень осторожно. Подойдя, я ощутил довольно сильный запах, вроде того, что издавали змеи мадам Палладии, только посильнее.

— Это паалуанский дракон, — пояснил Унгах. — Близко не подходи. А то он вот так лежит, как бревно, а потом кто-нибудь зазевается — цап! И все! Вот почему Багардо так сложно находить рабочих, согласных ухаживать за этой заразой. Ха! За один только прошлый год двоих сожрал, скотина!

Дракон оказался большой серо-голубой ящерицей футов 20 в длину. Когда мы подошли к клетке, он поднял голову и нацелил на меня раздвоенный язык. Я остановился, надеясь, что успею отскочить, если ему вздумается напасть. Но дракон лишь снова высунул язык и осторожно коснулся им моего лица. Из его горла вырвался хриплый звук.

— Клянусь медью Выпсуса! — воскликнул Унгах. — Ты ему понравился! Он решил, что твой запах похож на запах его родственников. Нужно сказать Багардо. Кто знает, может тебе удастся приручить дракона. Будешь делать на нем круг по арене в конце представления. Может, это и глупо, только с тех пор, как он слопал Кошена, к нему никто и близко не подходит. Хотя поговаривают, что черные колдуны из Паалуа приручают этих тварей…

— Чудовище слишком велико, мне одному с ним не справиться, — с сомнением заметил я.

— Да он же просто крошка! Ты бы видел его сородичей! — воскликнул Унгах. — В Паалуа они, знаешь, какие огромные! — Он зевнул. — Слушай, пошли-ка спать. С меня на сегодня хватит.

Когда мы вернулись в фургон, Унгах достал из ящика пару одеял, протянул мне и сказал:

— Если решишь, что пол слишком твердый, солому найдешь на дне ящика.

К вечеру следующего дня, когда солнце уже садилось, мы подъехали к Эвродиуму. Место, отведенное для стоянки балагана, было освещено фонарями и факелами, и свет их яркими бликами отражался в глазах местных зевак.