Наш маленький Грааль - Анна и Сергей Литвиновы

– Ты, Максим? – строго проскрипела трубка.

Я тут же узнал говорящего: это дед. Папин отец. Известный приколист. В нашей семье его осторожно именуют «пожилым чудаком». И уж от его звонка в шесть часов утра точно ничего хорошего ждать не приходится.

– Он самый, дедуля. Привет.

Я прокашлялся, тщетно пытаясь избавиться от утренней хрипотцы. И тут же нарвался на недоуменный вопрос:

– Вы еще спите, что ли?

– Так ночь на дворе! – хохотнул я.

– Какая ночь? – возмутился дед. – Я уже два часа на ногах… А Маша дома?

– Где ж ей быть! Храпит. А я на пробежку собираюсь.

– Не теряешь надежды Уимблдон покорить? – тут же наступил на больную мозоль дед.

– Не теряю, – бодро ответствовал я. (Надо признаться, что с каждым годом эта напускная бодрость дается мне все труднее.)

– Ну-ну, – хмыкнул дед. – Дерзай. Не забудь меня пригласить, когда в финале играть будешь.

– Приглашу, – пообещал я. – И клубнику со сливками проспонсирую.

– Ловлю на слове, – опять усмехнулся дед и спросил: – Но в этом-то году турниров уже не будет? Сезон закрыт?

Надо сказать, что для своих семидесяти пяти или сколько ему там старичок демонстрировал удивительную осведомленность.

– Закрыт, – подтвердил я. И осторожно поинтересовался: – А ты почему спрашиваешь?

Неужели собирается в Москву приехать?

Надо сказать, что наш дед – большой оригинал. Когда-то, в бурной молодости, он исколесил всю страну, а сейчас живет на юге, в Краснодарском крае. И как многие жители Кубани, ненавидит столицу лютой ненавистью. Потому что мы, москвичи, якобы сосем из жителей солнечного края бешеные налоги. И строим на них никому не нужные массивные памятники, а также освещаем свой город чрезмерной иллюминацией. И дед туда же. Он всегда говорил: «Я в ваш бандитский город только в самом крайнем случае сунусь».

И раз он в такую рань звонит, наверно, этот крайний случай и наступил. Явно надумал заявиться и у столичных светил какую-нибудь старческую болячку лечить. Что ж, пускай тогда Машка отдувается, у нее времени больше. Да и вообще: ублажать пенсионеров – не мужское дело.

И мои худшие опасения, похоже, оправдывались.

– Мне нужно срочно тебя увидеть, – заявил дед.

Его голос звучал взволнованно.

– А что случилось? – без особого интереса спросил я.

Небось начнет сейчас скулить про очередную болезнь.

Но скулить дед, против ожиданий, не стал. Повторил:

– Важное дело. Касается вас всех. Тебя. Марии. И Аси.

– А какие у нас с тобой могут быть дела? – бестактно поинтересовался я.

И только потом подумал: а вдруг дед свою скорую смерть чует? И хочет нас, внучат, напоследок облобызать?

Но нет. Никакого трагизма в его тоне я не услышал.

– Максим, мне уже семьдесят семь лет. Жить осталось всего ничего, – очень спокойно, даже буднично произнес дед. И тут же его тон вознесся до более официального: – По-моему, самое время обсудить с вами вопросы наследства.

«Какое там у тебя наследство!» – едва не брякнул я. Но от новой бестактности удержался и заблеял:

– Да ладно, дед, о чем ты говоришь! Ты еще до ста лет доживешь!.. Да и не нужно нам ничего…

– Я лучше знаю, что вам нужно, – строго произнес он. И резюмировал: – Вы должны приехать ко мне. Все трое.

Час от часу не легче.

Промозглым ноябрем переться на российский так называемый юг, когда я вчера по телику слышал, что в Краснодаре плюс семь с проливными дождями!

Но, скажем мягко, от южного, как мы его называем, дедули всегда можно было ждать чего угодно. Он, в отличие от своего сына (моего папы), – человек абсолютно непредсказуемый.

Например, мои родители долго надеялись, что дед завещает им свою расположенную в приморском поселке Абрикосовка квартирку. Квартирка, между нами, дрянь, двухкомнатная, в двухэтажном доме без горячей воды, да и с холодной – только по расписанию, до моря четыре километра по пыльным улочкам. Но на халяву, ясное дело, сошла бы.

Однако ничего подобного родаки не дождались. Три года назад дедуля огорошил их известием, что квартиру он продал. И на вырученные деньги собирается возводить себе дом, но не в самом поселке, а в прилегающем к нему лесу.

– Но зачем в лесу? – схватились за голову предки.

И получили неподражаемый ответ:

– Очень люблю природу.

Будто в самом поселке ему природы мало – там асфальт только на главной улице, и то весь покоцанный, а между домами коровы и курицы рыщут.

Но если дед что решил – его не собьешь.

Год с лишним он бодро ютился в продуваемой ветрами времянке без всяких удобств. Предпринимал героические усилия, чтоб расчистить участок, протянуть в свой лесной уголок свет, завезти по ужасным дорогам стройматериалы… Помогать деду было некому, да он о помощи и не просил.

Папа мрачно предрекал, что старика хватит инфаркт еще на стадии закладки фундамента, однако наш дуб оказался покрепче многих. Не только свой уродливый с виду, но вполне пригодный для жилья дом возвел, еще и сад на прилегающей территории посадил. И даже построил нечто вроде голубятни, непонятное сооружение на пятиметровых сваях. Лезть туда надо по хлипкой лестнице (Машка с Аськой всегда визжат), зато из грубо прорубленного окна и виден кусочек моря. Дед называет это помещение рубкой и каждый день наведывается туда, вооружившись подзорной трубой. Это называется у него «сторожить горизонт».

По поводу лесного дедова жилища – старик продемонстрировал его нам позапрошлым летом – в нашей семье мнения разошлись. Родители и Аська называли лесное поместье «кошмарным», а нам с Машкой, наоборот, оно понравилось. Ну и пусть только на «уазике» да с дикой тряской и доедешь. Ну и пусть никаких удобств. Зато по ночам очень романтично воют шакалы. И птички там наглые, дед их разбаловал – прямо с рук едят. Летом, если выдастся окошко между турнирами, я в дедову глушь обязательно наведаюсь.

– …Я чувствую: дни мои сочтены, – продолжал между тем напирать дед. – И хочу перед смертью раздать все долги. В том числе и вам, моим любимым внукам.

Его голос звучал пафосно – сто пудов, цитата, Машка бы наверняка сказала, откуда.

– …Но завещать я вам хочу не дом, не землю – что им цена, копейки…

«Тысяч десять долларов, не больше», – прикинул я.

– …Но одну вещь, которую обязательно нужно передать из рук в руки.

– Ой, дед. – Меня наш разговор начал раздражать. – Чё ты гонишь? Что еще за вещь? Какие-нибудь часы каслинского литья? С понтом, золотые? Пилите, Шура, пилите?! Или ты яичком Фаберже разжился?

– Может, и разжился, – загадочно ответствовал старик.

– Ну так и расскажи!

– По телефону – не буду, – отрубил он.

– Ну, тогда подожди. Вот приеду я к тебе летом, как собирался, и отдашь свою вещь.

– Нет, – повторил он. – Во-первых, вы нужны мне все трое. Ты. Мария. Ася. А во-вторых, это очень срочно. Вылетайте прямо сегодня. Или, в крайнем случае, завтра.

– Да ну, дедуля, ты скажешь! – усмехнулся я. – Как мы к тебе прилетим?!

– На самолете. Рейсов до Краснодара полно.

Нет уж. Визиты к деду в мою программу никак не входят. Но не посылать же старичка!.. И я поспешил перевести стрелки на сестричек:

– Допустим, я еще могу вырваться, у меня соревнований нет, а школа – фиг с ней… Но у Машки-то в этом году две группы, шесть семинаров в неделю! И лекции она по пятницам читает. А у Аськи ребенок маленький… Подожди. Мы обязательно прилетим, но позже. Ты ж не прямо сейчас умираешь.

Настаивать дед не стал. Холодно произнес:

– Что ж, дело хозяйское. Только смотри: я ведь свое завещание могу и изменить.

– Да чем ты там разжился? В лотерею «Миллион», что ли, выиграл?

– Бери выше. Я могу изменить вашу жизнь. Всех троих. К лучшему, понимаешь?! А это стоит любых миллионов…

– Какую-то ты ерунду говоришь… – совсем уж растерялся я.

– Ладно, Макс, – отмахнулся дед. – Я все понял. Вы там, в своей Москве, шибко важные. Все на деньги меряете. Что ж, смотрите не пробросайтесь.

– Да чего ты злишься! – виновато забормотал я.

– Злюсь? С чего ты взял? Мне просто вас, недальновидных, жаль, – припечатал дед. – Сами не понимаете, что потерять можете… Но девочкам, Маше с Асей, ты все равно передай: я вас буду ждать. Всех троих. Завтра. До нуля часов. А не приедете – пеняйте на себя.

И в трубке запиликали короткие гудки. А я ее даже на рычаг не вернул. Так и стоял, растерянный, в коридоре. И весь боевой запал на утреннюю пробежку у меня окончательно исчез.

Телефонный звонок в шесть утра меня не испугал. Я только порадовалась, что дверь в родительскую комнату плотно закрыта, а мама с вечера снотворного выпила, так что ранняя трель ее, скорее всего, не потревожит.

Наверняка Максу звонят – кто-нибудь из приятелей-теннисистов, они там, спортсмены-горе-профессионалы, все безумные.

Я перевернулась на другой бок, водрузила на ухо подушку и попыталась уснуть по новой, но только Максова болтовня из коридора доносилась даже сквозь изрядный слой пуха. Я и отдельные слова выхватывала: «не злись…», «выгодное дело…» Что это за темные делишки у малолетнего братика? Может, несмотря на юные годы, он умудрился в казино проиграться? Это у них, теннисистов, говорят, в порядке вещей, вон его коллега по цеху Сафин немалые тысячи в игорных домах оставляет.