Женщина без имени - Чарльз Мартин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Твоя история причиняет боль. Ее больно слушать.
– Но я вам ее не рассказывал.
– Твое лицо делает это каждый раз, когда я вижу тебя.
В волне промелькнул косяк мелкой рыбешки.
– Попробовали бы вы ее прожить.
Стеди покачал головой, глядя на юг, на несколько десятилетий назад. Лысая голова, лицо, как дорожная карта. Морщина ведет к морщине.
– Мне достаточно моей.
Он помолчал какое-то время, шевеля губами. Стеди всегда выглядел так, словно одним ухом слушает этот мир, а другим ухом – следующий. Он повернулся ко мне, внимательно глядя на мой рот, кивнул.
– Твоя речь значительно улучшилась.
– Удивительно, что можно сделать в наши дни онлайн.
– Жалеешь, что этого не было раньше?
– Я бы не отказался.
– Мне говорили, что многие заикаются из-за травмы, нанесенной отцом.
– Я об этом слышал.
Он поднял бровь и не ответил. Прошло несколько мгновений. Стеди тяжелее оперся на мою руку. Воздух сгустился. Стеди собирался что-то сказать мне, но передумал.
Я любил этого старика.
Тропа привела нас к старому зданию из ракушечника – напоминание об испанцах, – устоявшему против ураганов «Вильма», «Эндрю» и прочих благодаря стенам толщиной в четыре фута. И зимой, и летом за этими стенами было прохладно. Священники использовали здание как часовню. Шиферная крыша, арочный потолок, окна без стекол открыты для любой непогоды. Здание выглядело более средневековым или европейским, чем Южная Флорида.
Мы переступили через порог. Я покачал головой.
Стеди спросил:
– Что?
– Судя по всему, вам неплохо было бы повесить сюда дверь.
Он с трудом двинулся вперед:
– Мы не пытаемся отгородиться от людей.
– Забудьте о людях, подумайте о москитах.
Мы прошли по узкому проходу со скамьями из красного дерева по обе стороны от него. Скамья с мягким сиденьем стояла так, чтобы был виден обширный восточный вид. На каменном полу шарканье Стеди было слышно громче.
– Сядь со мной и облегчи душу умирающего.
– Вы говорите о себе или обо мне?
Он кивнул.
– От тебя ничего не скроешь. – Он пожевал губу и сплюнул кусочек сухой кожи. – Если бы ты мог написать одну-единственную картину, которая объяснила бы тебя, как бы выглядела эта картина или сцена?
Я немного подумал.
– Когда я был ребенком, я работал в доках. Выполнял случайную работу. Я зарабатывал несколько баксов. У одного из гидов-рыбаков кончился бензин. Он дал мне пару долларов и попросил принести полный стакан бензина, чтобы завести мотор. Я сунул его деньги в карман, побежал к баку для сухого мусора и достал оттуда самый большой пластиковый стакан. Шестьдесят четыре унции или что-то в этом роде. Побежал через улицу на заправку. Заплатил служащему. Поставил стакан на землю и принялся качать бензин на два доллара. А потом смотрел и не верил своим глазам, когда бензин на два доллара разъел пенополистирол и растекся по парковке. Я – стакан. Жизнь – бензин.
Минуты шли. Я ждал тех историй, которые он рассказывал мне здесь. Наконец он заговорил. Зуб за зуб.
– Мы попали в кольцо. Были окружены со всех сторон. – Этого я раньше не слышал. – Мы не могли вынести раненых. Не могли получить лекарства. Гангрена стала проблемой. Запах гноя преследовал нас. – Он провел пальцем по нижней губе. – Мы мазались ментолом, чтобы справиться с запахом. Наша дырявая палатка выглядела как укрытие времен Гражданской войны. Нам приходилось работать только пилой и горячим железом. Мы говорили солдатам, что ампутация – дело добровольное и морфия у нас нет. Им выбирать. Они держались несколько дней, надеялись. Молились, чтобы с воздуха пришла помощь. Но пули продолжали свистеть, бомбы продолжали падать, конечности раненых раздувались, и запах становился все хуже. Один за одним они сдавались. К ночи врачи так устали, что уже не могли держать пилу. Передали ее мне. Утром я отдал ее обратно. – Он замолчал. – Я привык просыпаться по ночам, весь мокрый от пота, слыша, как кричат эти люди, мои пальцы всегда сведены судорогой.
Я прислонился к стене. Он сидел и смотрел вдаль.
– Затем наступило Рождество 1944 года. Я отморозил задницу в «Битве за Выступ»[6]. – Он машинально проводил пальцем по желобку на часах, в который вправляется стекло. – Шестое задание моего взвода. За месяц мы потеряли более девятнадцати тысяч и вылечили более сорока с чем-то тысяч раненых. – Стеди покачал головой и сплюнул. – Кровь заполняла траки танков, застывала и оставляла пятна на наших штанах. На одни носилки мы клали два трупа. Мне пришлось привязать свои руки к носилкам, потому что я физически не мог тащить другого человека. В ту ночь я прислонился к танку. Позволил усталости согреть меня. Умирал стоя. Смотрел на поле битвы. Мой капитан увидел меня и пригрозил сорвать с меня нашивки, если я не вернусь на поле боя. Я махнул рукой в сторону искалеченных деревьев, туда, где из-под снега торчали ноги убитых и остатки разрушенных укреплений. «Сэр, это не страх. Я больше не боюсь. Но откуда мне начать?» Он понял, прислонился к танку рядом со мной. Хороший человек. Он закурил трубку и сказал: «Стеди, мы не можем помочь мертвым. Так что оставь их Богу». Он вынул трубку и с силой выдохнул дым в небо. Потом махнул рукой в сторону деревьев. «Но… спаси раненых». На другой день я вынес с поля боя его. Прежде чем его закопали, я вынул из кармана его рубашки трубку.
Стеди вынул из-под сутаны трубку, набил и раскурил ее. Он глубоко затянулся, его щеки коснулись пожелтевших зубов, а потом он принялся колечками выпускать дым и гнать их через ряды скамей. Стеди покачал головой.
– Я – священник с ножом. И мои сутаны запятнаны. – Он повернул артритные руки, скрюченные, словно старые пни, со старческими пятнами. – Возможно, это мой последний выход на поле боя. – Он немного помолчал. Костлявый палец уперся мне в грудь. – Это будет адски больно, но я предлагаю вырезать твою гангрену.
– Вы или Бог?
Он улыбнулся, его губы раздвинулись. Глаза были влажными.
– Ты хороший католик.
Он вытер лицо белым носовым платком. Минуты шли.
– Стеди… – Я попытался встретиться с ним взглядом. Покачал головой.
Стеди ткнул меня в грудь искривленным артритным пальцем.
– Ты все время бежишь, но что ты приобрел?
– Свободу.
Стеди покачал головой:
– У грешников в аду больше свободы, чем у тебя.
Старик глубоко вдохнул, щеки прижались к зубам, он кивнул.
Мы просидели час. Не разговаривали. Он выдыхал. Я вдыхал. Стеди незачем было говорить, чтобы утешить меня. Концерт его жизни звучал так громко, что я не расслышал бы его, даже если бы Стеди открыл рот. Вдалеке маячило судно для ловли креветок.
Стеди помолчал, прижал палец к губам, затем выпрямился, и кровь отлила у него от лица. Он выглядел так, словно в его позвоночник воткнули железный прут. Что бы ни беспокоило его с момента моего приезда, это прорывалось на поверхность. Стеди соединил части. Что-то щелкнуло. Он встал. Заговорил шепотом:
– Но, когда зайдет солнце и… – В его голосе зазвучала настойчивость. – Мне нужно, чтобы ты сделал мне одолжение.
– Говорите.
Священник оглянулся назад, на деревья, поднял обе брови.
– Что угодно, только не это.
– Я объясню, пока ты будешь вести машину. – Солнце село. Сгустились сумерки. – Возможно, уже слишком поздно.
Я собрался запротестовать, но он поднял палец, заставляя замолчать. Его голос был суровым:
– Ты мне должен.
Я прикусил губу:
– Значит… после этого мы будем в расчете?
Стеди покачал головой. На его лбу выступил пот.
– Ничего подобного. – Стеди пошел быстрее. – У нас, должно быть, немного времени.
Мы свернули за угол.
– Куда мы едем?
– В «Седьмое небо».
Я остановился:
– Вы говорите о месте за высочайшим забором, который охраняют бывшие «морские котики»?
Он кивнул и пошел быстрее.
– Но как вы планируете попасть туда? Они хорошо защищают знаменитых богачей, которые там живут.
Он покрутил на пальце два ключа.
– Откуда они у вас?
Нет ответа.
Я скрестил руки на груди.
– А код на воротах?
Он постучал по виску указательным пальцем.
– Вы знаете, что у охранников есть оружие, и, скорее всего, им не нужны особо веские причины, чтобы пустить его в ход.
Он распахнул дверь.
– В меня уже стреляли.
– Да, но в меня не стреляли.
Он отмахнулся от меня.
– Ты к этому привыкнешь. И потом… – Он с легкой ухмылкой обернулся через плечо: – Что ты теряешь? Ты уже мертв.
Я кивнул и пробурчал под нос:
– Кто-нибудь должен сказать об этом моему сердцу.
Глава 3
Стеди заговорил еще до того, как мы выехали с церковной парковки.