Простая формальность - Барбара Хоуэлл

Как только Синтия вообразила себе все эти пересуды, она переменила тон:

— Я так мечтала об этом платье! — Она отлично помнила, что со слова «бедная» или «бедные» неизменно начинался в Велфорде всякий разговор о ней самой или о ее семействе. И сейчас, стоя перед огромным зеркалом, она в отчаянии смотрела на изуродованное платье и на Мэри. — Дело не в деньгах, жалко идею.

Синтия нашла этот фасон в журнале «Вог». Модель Хэлстона, и цена чудовищная — восемьсот долларов. А стиль совсем простой. И тогда она подумала — конечно, это было глупо и наивно с ее стороны, — что Мэри Тинек сможет сшить ей такое же. Мэри обшивала велфордских дам уже сорок лет. Ей и ножницы в руки! Правда, мать предупреждала Синтию, что Мэри уже не та, что раньше, но Синтия решила по-своему. Уповая на мастерство портнихи, она купила дорогой шелк абрикосового цвета. Удача наверняка улыбнется Мэри, и она продемонстрирует Хэлстону, Нью-Йорку и всему миру, что в Велфорде живут такие женщины, которым любая задача по плечу — в том числе модное вечернее платье.

В этом смысле она не лицемерила, говоря, что дело не в ста долларах.

Синтия рывком сняла платье, так что материя затрещала, и протянула его Мэри:

— Оставь себе. Пригодится на шарфики. Я куплю что-нибудь у Ломана. У них всегда есть индивидуальные модели, которые они не выставляют. Извини, что погорячилась.

— Со мной никто так не разговаривал. — Глаза Мэри все еще сохраняли ледяное выражение. Она посмотрела на платье, потом снова на Синтию, словно подумывала, не швырнуть ли ей платье в лицо.

— Понимаешь, я нервничаю — готовлюсь к переезду в Нью-Йорк…

— Нельзя же так себя распускать!

— Ты же знаешь, я такой не была. Всегда была тихая, застенчивая девочка — помнишь, ты же приходила к нам шить?

Мэри презрительно пожала плечами. Ей не нравилось, когда напоминали о таких мелочах. Мэри прекрасно понимала: значительная доля ее популярности в Велфорде объясняется ее репутацией неутомимой труженицы. Считалось, что она всегда так поглощена работой, что не успевает заметить, как меняются поколения детишек, которые мельтешат под ногами среди ниток, булавок и лоскутков.

— Конечно, я заплачу тебе за труд, — сказала Синтия.

— Не надо. Я не беру денег, когда моей работой недовольны. Можешь не платить.

— Нет, я непременно заплачу. — Синтия опять разволновалась. Ей совсем не хотелось, чтобы весь город судачил о том, как несправедливо она обошлась с Мэри Тинек. — Сколько ты потратила времени? Часов двенадцать-тринадцать?

— Около того.

Вынув кошелек и отсчитывая деньги, Синтия сообразила, что напрасно отдала Мэри платье.

— Пожалуй, шелк я заберу. Когда разбогатею, отдам сделать из него пеньюар, — сказала она, передавая Мэри деньги.

Портниха молча сунула платье в пакет и протянула Синтии.

— Как угодно.

Повернувшись спиной, она неподвижно ждала, пока Синтия надевала юбку, блузку и свитер. Она была похожа на рассерженную кариатиду. Синтия пробормотала жалкое «пока» и вышла.

Ноги едва несли Синтию, когда она шла к машине. Она провела у Мэри целый час и еще надо было до шести часов успеть к сапожнику, но у нее ломило все тело. То напряжение, которое выплеснулось в бурной сцене у портнихи, вернулось и давило на позвоночник с утроенной силой. Синтии казалось, что на спину ей взвалили большой тяжелый камень.

На какое-то мгновенье, как бывает при наплывах в кино, она увидела себя до встречи с Клэем. Тогда, в июне, она была спокойнее, уравновешеннее. Такие мгновенные возвраты в прошлое бывали у Синтии и раньше. Она, как правило, видела себя за самым обыденным занятием — в саду, где выпалывала сорняки, в своем магазинчике за прилавком, на солнце у дома, когда сушила волосы после мытья. Как и прежде, когда ее посещали эти «видения», Синтия подавила клубившиеся в глубине души сомнения, глубоко вздохнув и еще раз повторив себе, что встреча с Клэем Эдвардсом — величайшая удача в ее жизни.

Увидев свет в домах, соседних с домом Мэри Тинек (это укрепило ее подозрение, что соседи слышали, как она скандалила у Мэри), Синтия поняла, что ненавидит удушливую атмосферу Велфорда. Брак с Клэем даст ей, по крайней мере, больше пространства. В Нью-Йорке, если захочется, можно выйти на любой перекресток и орать благим матом — никто тебя не остановит, пожалуй, даже не заметит.

Каждый раз, приезжая в Нью-Йорк, Синтия видела на улице таких людей. Особенно ей запомнилась одна женщина — она стояла на углу Сорок первой улицы. Подагрические ноги, седые, жесткие, как волчья шерсть, волосы. Брызжа слюной, она кричала: «Дерьмовый мир! Дерьмо!», и звуки ее хриплого голоса, полного отчаяния, разбивались об асфальт, как тухлые яйца. Неужели она специально приехала в Нью-Йорк выкричаться?

Глядя на эту женщину, Синтия поддалась чувству, какое бывает, когда стоишь на краю обрыва и тебя так и тянет прыгнуть вниз. Куда? К свободе? Разве свобода дается только ценой прыжка в неизвестность? Да — если понимать свободу как отсутствие ограничений и если источник всех ограничений находится в твоем собственному мозгу.

Синтия села в машину и долго глядела на ветровое стекло. Потом сунула руку в сумку за ключами и опять застыла.

Господи, да что же со мной делается? Это ненормально, подумала Синтия. Кто же за десять дней до свадьбы мечтает о том, чтобы вволю выкричаться на перекрестке? Кто способен закатить скандал какой-то ничтожной портнихе, а потом казнить себя за это и тосковать по утраченному спокойствию и самообладанию? Ее беда в не том, что она поступает безрассудно, не думая. Наоборот — она чересчур много рассуждает. С того самого момента, когда Клэй появился в «Приюте гурмана», Синтия только и делала, что думала, сомневалась, надеялась.

Когда в конце длинного июньского дня, после бесконечного потока покупательниц, которые заглядывали «только посмотреть», в магазин вошел Клэй, Синтии послышались звуки фанфар. Чуть не смахнув полой блейзера на пол стопку закусочных тарелок, Клэй начал с комплиментов — какой у нее прелестный магазин и какая у нее прелестная улыбка.

Синтия смотрела, как легко он движется, как пышет здоровьем и хорошим настроением его загорелое лицо, и думала: такой мужчина и в старости не потеряет вкус к хорошей еде и франтоватой одежде — и уж наверняка не утратит интерес к сексу. Она провела его в отдел одежды, благо других покупателей не было, прислонилась к прилавку и с удовольствием наблюдала за ним. Он напоминал медведя панду — неуклюжий, но славный, добродушный, но сильный.

Много лет назад у него был здесь загородный дом, объяснил он, перебирая в корзине купальники по десять долларов — один, розовый, нейлоновый, он вытащил и повертел в руках. Это было еще до развода. Синтия слушала внимательно и время от времени кивала. Дети выросли. Сейчас он немного подзаработал — удачно сыграл на бирже — и решил взять напрокат яхту и устроить себе на пару недель каникулы. Яхта небольшая. Сколько футов? Сорок. Вообще-то у него раньше была своя яхта, он держал ее в велфордском яхт-клубе, но после развода пришлось ее продать. После развода — он повторил это еще раз, рассматривая желтое пляжное платье за тридцать девять долларов девяносто пять центов. Свою «команду» — местного парнишку — он отпустил на пару дней: захотелось задержаться в Велфорде. Так что сейчас он совсем один. Кстати, он забыл представиться: Клэй Эдвардс.

— Меня зовут Синтия Мур, — ответила она и пожала ему руку более сердечно, чем просто покупателю. Они разжали руки и улыбнулись друг другу.

— Может, заглянете поужинать на яхту? — спросил напоследок Клэй, покачиваясь на пятках. — Я готовлю неплохой бифштекс.

— С удовольствием, — согласилась Синтия.

Он помахал ей на прощанье и, широко улыбаясь, вышел; он шагал по улице уверенно, жизнерадостно, как шагает человек, только что назначивший свидание женщине, — наверняка такой же жизнерадостной, как и он.

Мозг Синтии мгновенно заработал. Смотри, сказал он, не упусти свой шанс. Когда еще такой Клэй Эдвардс тебе подвернется? Давай, шевелись, действуй!

Синтия закрыла магазин без четверти шесть, на пятнадцать минут раньше обычного, и через семь минут была уже дома. К шести она успела втереть в волосы питательный лосьон. Полчаса — и волосы, вымытые и уложенные, совершенно преобразят ее внешность. Да к тому же у нее красивый загар. Длинные шелковистые волосы и загорелая кожа. Потом накрасить ногти на ногах, потереть пемзой локти, погладить голубое полотняное платье без рукавов, найти французский лифчик, который так отлично держит грудь. Грудь, кожа, волосы. Все женские прелести. И ум.

На ультракоротких волнах звучал Бетховен. Синтия сделала звук погромче. С волос капало. Она носилась по дому взад и вперед — доставала из холодильника еду на ужин девочкам, ставила ее в духовку, торопилась, хлопала дверьми, ящиками, поскользнулась и чуть не упала, потом помчалась наверх сполоснуть и высушить волосы. Сквозь жужжание фена прорвалась «Ода к Радости». Хорошее предзнаменование. А собственно, почему бы и нет?