Петька Дёров - Виктор Аланов

— За каким же это долгом, а?

— А третьего дня, помнишь, я тебе с рынка целую корзину рыбы принес, — не унимался Фома.

— Ну, и что же ты за это хочешь?

— Поесть хочу.

— Так бы ты и сказал, — с облегчением ответил хозяин.

Видно было, что ему гораздо приятнее дать мальчику каких-нибудь объедков, чем платить деньгами.

— Иди на кухню. Даша, накорми его, — обратился он к подавальщице.

— Ступай сюда, детка, садись вот, в уголке, — позвала Даша. Потом, оставив Фомку одного, взяла две миски и пошла к плите. Налив щей и положив кусок мяса с картошкой, она поставила всё это на стол, перед мальчиком.

— На, ешь. Проголодался, небось? — участливо спросила она.

— Есть немного, но ничего, терпеть можно, — бодро ответил Фома и принялся за горячие щи. Хоть и не очень они были хороши, но Фомке казались вкусными, — редко доводилось ему в эти дни есть горячую пищу. Поэтому он с удовольствием уплетал обед, посматривая на добродушную Дашу. Пользуясь затишьем в трактире, она присела перед Фомой и, скрестив на груди полные руки, с сочувствием поглядывала на мальчугана.

— Один живешь, что ли? — спросила она.

— Один, — коротко ответил мальчик.

— Эх, детка, детонька? Много вас, сирот, теперь… Всё он, проклятый, чтоб его черти на худой сковороде жарили. Сатана сущая!.. — Обычно благодушное, улыбчивое лицо женщины исказила злобная гримаса. Глаза ее украдкой скользнули в сторону большого портрета «фюрера», висевшего в трактире на почетном месте над стойкой, за которой красовался Степан Иванович.

Фома пододвинулся к ней поближе и тихонько спросил:

— Тетя Даша, а что это сегодня немцев так много? И у вас в трактире и у вокзала.

— Да когда же их мало бывает! — с сердцем ответила Даша. — Всё едут да едут куда-то. Конца им нет. Видно, опять на чью-то погибель собираются, живодеры. Болтал тут утром хозяин, похвалялся. Вот, говорит, очистят Полновский район, а там и в Гдовский пойдут. Партизанам, мол, крышка будет, а мы спокойно заживем. Чтобы ему и на том свете покоя не найти, толстобрюхому. Штрафами задушил. Поверишь, Фомушка, вчера вот на такую чуточку тарелка треснула, стукнула я ее о плиту ненароком, а он сразу — «вычту из жалованья!»

— Теть, а откуда ж он знает, что Полновский чистить будут? — прервал Фома словоохотливую Дашу.

— Кто его знает! Пьет всё с унтерами, может, они что сказали, — равнодушно ответила тетя Даша. — Дружков у него завелось немало да всё новые подваливают. Им только ставь на стол. Вчера с ног сбилась — до вечера полно было. Эшелон военный на станцию прикатил, ну, конечно, все сюда. А завтра, говорят, еще один придет, из Эстонии.

Фома не мог больше сидеть спокойно. Наскоро проглотив мясо, он поблагодарил Дашу и выскочил через кухню во двор.

«Скорее на вокзал, — думал он. — Там проверить надо».

На вокзале, куда ни глянь, ходили эсэсовцы. Большие кокарды на их фуражках устрашали изображением черепа и скрещенных костей. На Фому здесь никто не обращал внимания.

Мальчик вышел на перрон, быстро окинул взглядом стоявший на запасных путях состав, подсчитал, сколько в нем вагонов, и решил разузнать, есть ли пушки.

Сделав вид, что собирает у вагонов баночки, бумажки и бутылки, выброшенные пассажирами, Фома пробрался к накрытой брезентом платформе. Фигурка нищего, оборванного мальчугана, видимо разыскивающего в отбросах что-нибудь съестное, не возбуждала подозрения у часовых. Фомка обошел платформу. С одной стороны брезент был чуть-чуть приподнят и из-под него виднелись гусеницы.

«Вот оно что! Танки!.. — подумал Фомка и быстро подсчитал — Один, два, три…»

Рядом стояли две платформы с пушками. Орудия были закреплены толстой проволокой.

«Шесть, — старался запомнить Фома, — а всего в составе тридцать пять вагонов».

Так же не спеша, то и дело наклоняясь за валявшейся на путях дрянью, мальчик пошел обратно. Около теплушки стояли эсэсовцы. Потешаясь над Фомой, они начали бросать ему пустые банки из-под консервов. С притворной радостью Фомка бросался поднимать пустые жестянки, подхватывал их, осматривал и снова кидал на землю, строя немцам умильные и смешные рожи. Это еще больше забавляло эсэсовцев.

В центре состава находился красивый пассажирский салон-вагон. В его окнах мелькали надменные лица офицеров.

«Кажется, всё узнал», — решил Фома и уже собирался незаметно смыться с вокзала, как вдруг у него зародилось сомнение. А правду ли сказала тетя Даша? В Полновский ли район направляются фрицы?

И он решил проверить это. Но как? На минуту задумался. Вдоль поезда, выстукивая колеса, ходили два железнодорожника. Фома прислушался: говорили по-русски.

Мальчик подошел к одному из них и окликнул:

— Дядь… А дядь?

— Чего тебе? — хмуро откликнулся железнодорожник.

— Не знаешь, куда этот эшелон идет? — тихо спросил Фома.

— А тебе зачем?

— Домой хочу попасть.

— Где ж это твой дом?

— В Полновском районе. Мне бы туда подъехать. Мамка там у меня. В Псков к дяде за хлебцем послала, а у него самого ничего нет. И на дорогу не дал. Как теперь домой попаду?.. — хныкал Фомка.

— Возьмем, что ли? — тихо сказал железнодорожник помоложе. — Скажем, — наш. Ведь как раз туда…

— Тихо! — прервал его другой. — Знаешь, что за болтовню обещано. Иди, иди, малец. Никуда тебя не возьмут. Не видишь?.. Эшелон военный. Ступай лучше, покуда цел, а то с фрицами, знаешь, шутки плохи. Пустят пулю в лоб, — некого будет мамке ждать.

И железнодорожник отвернулся от мальчика, давая ему понять, что разговор окончен.

А Фоме больше ничего и не надо было…

Вернувшись к Сергею Андреевичу, Фомка подробно рассказал обо всем, что видел и слышал в трактире и на вокзале. Мария Федоровна налила Фоме молока и дала белых лепешек. Молоко Фома выпил, лепешки спрятал в карман.

«Я-го сыт сегодня, а вот Петька, наверное, проголодался», — озабоченно подумал он.

Сергей Андреевич долго говорил с Фомой, переспрашивал, проверяя сведения, которые принес мальчик.

— Вот что, Маруся, — обратился он, наконец, к жене. — Сходи-ка ты в деревню, к тетке, за продуктами. Да заодно передай от меня поклон племяннику.

— Хорошо, — коротко ответила Мария Федоровна. — Я к тетке уже давно собиралась.

Она вышла. Сергей Андреевич встал и, прихрамывая, прошелся по комнате, изредка поглядывая на Фому.

— Так-так, значит… — промолвил он наконец, останавливаясь перед мальчиком. — Ну, а как твоя личная жизнь?

— Какая? — не помял Фома.

— Ну, твоя собственная. Как живешь, с кем дружишь, кормишься чем? Каждый день обед из трех блюд ешь или иногда и без сладкого обходиться приходится?

— Без сладкого?.. — Фома весело рассмеялся. — Бывает, что и без сладкого, Сергей Андреич.

— Не то, что в детдоме?

— Куда там… — Фома помрачнел. — Да дело не в еде. Совсем голодный я редко- хожу, да и к вам прийти можно… А вот школы нет, пионерских сборов нет. Всюду фрицы. Дом пионеров запоганили… А еда, что ж… Я зарабатываю. Когда воды кому принесешь, дров поколешь, корзинку поможешь с рынка донести…

— А нет, так и украдешь, что плохо лежит, — неторопливо закончил Сергей Андреевич.

Озорная физиономия Фомы залилась краской до того, что не стало видно и веснушек, обильно покрывавших его вздернутый нос.

— Откуда вы знаете? — воскликнул он и покраснел еще больше, сообразив, что выдал себя с головой.

— Дело понятное, брат, — спокойно ответил Сергей Андреевич. — Пока что съестное воруешь, когда голоден, потом за вещи возьмешься, за деньги… Что ж тут такого? Время теперь — бери, что плохо лежит. Так?

— Нет, не так! Сергей Андреич, да как вы это?.. — Фома даже вскочил, не находя слов. — Я же только если совсем, совсем иначе нельзя! И то только у чужих, а у своих никогда, ни за что!..

— Ага! Только у чужих? А кто же у тебя свои и кто чужие?

— Свои — это советские, а чужие — фашисты и кто с ними.

— Значит, трактирщик Степан тоже советский? Он ведь здешний.

— Ой, сказали! — Непонятливость Сергея Андреевича окончательно возмутила Фому — Да какой же он советский, если немцам помогает?

— Уточним. Итак, по-твоему, советский — это только тот, кто не помогает фашистам? А остальные это уже «чужие»? Так я тебя понял?

— Так!

Сергей Андреевич пытливо посмотрел в зеленоватокарие глаза, с волнением глядевшие на него. Протянув руку, он отечески потрепал взлохмаченную рыжую голову.

— Правильно, друг Фома. Вижу, в этой голове не только озорство сидит. Время сейчас такое, что даже вам, детям, надо твердо различать — кто свои и кто чужие. Своим помогать во всем, а чужим…

— Вредить на каждом шагу! — энергично выпалил Фома.

— Не совсем точно. Вот это, например, что у тебя?