Александр Великий или Книга о Боге - Морис Дрюон

Высокий скалистый берег острова Самофракия выступил из вод перед носом нашего корабля. Пристав в порту Палеаполе, мы увидели, что он кишит толпами народа, так как сюда на празднование мистерий, которое начиналось на следующий день, сошлось множество паломников и разных стран. Филипп был принят с почестями, соответствующими его царскому достоинству; ему показали святилища и прилегающие к ним кварталы, где жили жрецы и священные гетеры.

«На время мистерий мы выбрали тебе спутницу царской крови, если твой вещун согласится с нашим выбором, – сказал Филиппу главный жрец. – Ее зовут Олимпиада, ей шестнадцать лет. Ее покойный отец Неоптолем был царем Эпира, а брат ее Александр Молосс – царь в соседнем с тобой государстве. Она происходит из рода Ахилла, с детства воспитывалась в храме в Додоне и вот уже несколько месяцев живет при нашем святилище. В течение десяти дней она будет все свое время! посвящать тебе, вместо того чтобы принадлежать многим паломникам, подобно другим гетерам».

Затем в храме я имел долгую беседу с самыми главными жрецами. Там были не только служители храма Кабиров, но также жрецы из других святилищ; некоторые прибыли из Додоны, один маг – из Эфеса, что в Лидии, а один египтянин был прислан первым жрецом Амона. Мы сели в круг на землю так, что в центре образовалась окружность правильных очертаний, и погрузились в медитацию.

«Эта жрица Зевса-Амона, божья служительница, является земной супругой Бога (5), – сказал один из жрецов Кабиров. – Мы поручили ее заботам змею, которая, будучи недвижима, изображает начало и конец, а когда двигается, отсчитывает ритм Вселенной».

Жрец-астролог наметил на круглой навощенной дощечке расположение звезд, под которыми родилась Олимпиада.

– Это точно она? – спросил меня великий жрец. Я прикрыл глаза, чтобы постичь смысл.

– Да, это она, – ответил я. – Ведает ли она, что уготовано ей судьбой?

– Да, ей было об этом объявлено, и она знает свое предназначение.

Положив руки на колени, мы вновь погрузились в медитацию.

– Видишь ли ты ее подле него? – снова спросил он меня.

– Я уже давно ее вижу.

Тогда заговорил египтянин:

– Северное царство станет яйцом, которое вскормит Восстановителя веры, однако тот, кого назовут его отцом, не будет его отцом. Дух Амона не может снизойти на царевича Северного царства, поскольку сам он не является сыном Амона.

– Дух Амона может снизойти на его жрецов.

– Да, может, если фараон не оставит по себе продолжателя и если Амон прикажет небесному гончару.

После этого мы разошлись.

На следующий вечер, с наступлением темноты, жрецы, гетеры и паломники собрались у храма, перед которым были воздвигнуты статуи четырех богов Кабиров – Аксиры, Аксиокерсы, Акагокерса и Кадма – две статуи с поднятыми фаллосами символизировали мужское начало, две других – женское. Их называли также: Деметра – олицетворяющая созидание, Персефона – возрождение из огня, Гадес – смерть человека и Гермес – его рождение.

Мистерии являют собой грандиозное представление, похожее на театр, с той только разницей, что здесь нет зрителей, или, вернее, те, кто думают, что они зрители, сами того не ведая, становятся актерами. Потому что этот театр воспроизводит саму жизнь, и в нем посредством необходимых символических и магических действий исполняют события жизненного цикла, чтобы освободить нас от неправедных поступков, которые мы совершили, от дурного влияния, которому мы подчинились, и от воспоминаний о благих деяниях, от которых мы отвратились.

Театральные представления, на которые смотрят толпы, сидя на скамьях театрона в наших городах, – это всего лишь мирское подобие мистерий; последние избавляют нас от того, что нами содеяно, в то время как первые освобождают нас от наших собственных желаний.

Для посвященных действия мистерии наделены ясным смыслом, в то время как непосвященные ничего в этом не понимают, но это не столь важно, потому что магические символы действуют сами по себе и их влияние сказывается на вещах более глубоких, чем сознание и понимание.

Мистерия Кабиров началась с представления о смерти, с изображения убийства; затем великий жрец Кой, наделенный правом прощать неправедные деяния, подойдя к каждому, освободил его от бремени дурного поступка, прервавшего ход божественного жизненного цикла.

Он возложил руки на Филиппа и долгое время не отнимал их, а затем остановился перед Антипием, который, казалось, был этим удивлен и которому стало не по себе, – ведь, как всякий солдат, много убивавший и приказывавший убивать, он считал себя совершенно безгрешным. И вдруг все увидели, как Антипий Премудрый, подобно некоторым другим присутствующим, охваченный буйством, ринулся вперед, нанося колющие удары по земле – при том, что в руках у него ничего не было, – а затем бросился на невидимый труп и забился на земле с пеной у рта; он поднялся лишь, когда Кой возложил на него руки, но еще дрожал всем телом вплоть до выхода гетер.

Они вышли под звуки флейт, в руках держа ситры и трещотки, кимвалы и тамбурины; занавеси в храме распахнулись и появилась огромная маска, скрывавшая под собой жреца, исполнявшего роль Адама, первого человека людского племени. Я знал, что следом за ним должна появиться богоподобная заклинательница змей. Я прикрыл глаза, чтобы в последний раз представить ее такой, какой много раз видел ее в своих прозрениях и понять, когда подниму веки, не ошибся ли я. Я гнал прочь всякую мысль, пытаясь представить себе ту большую черную сферу с сероватой аурой вокруг, в центре которой мы, вещие люди, распознаем лица и тела, удаленные на большие расстояния. Затем я открыл глаза.

Олимпиада была тут, передо мной, – так близко я не ожидал ее увидеть. Она все приближалась, тонкая, почти обнаженная – лишь прозрачная ткань прикрывала ее бедра и грудь. Все факелы были опущены к земле, но она так вся и лучилась светом. Вокруг ее тела обвивалась змея Амона, чешуйчатая голова которой лежала на ее плече, подобно огромной живой драгоценности. У нее была очень белая кожа, узкое лицо, дугообразные брови, но главное, что я смог заметить, – это огромные глаза с металлическим блеском: я часто видел эти глаза посреди черной сферы; они сияли, как слюда, и была в них какая-то странная сосредоточенность на своем предназначении. Олимпиада была небольшого роста, но ее легкое тело, выдерживавшее немалый вес змеи, по-видимому, таило исключительную силу. Она подошла ко мне, и голова змеи почти коснулась меня. Я заметил три маленькие родинки у нее на лбу, на плече и на груди – в тех местах, на которые возлагают руки при посвящении фараона в таинство. Ее волосы в свете факелов отливали рыжиной. Я подошел к Филиппу, до того сидевшему с мрачным видом, а теперь вдруг разинувшему рот от изумления, и прошептал ему: «Эта та, что предназначена тебе судьбой».

Но она уже отвернулась.

Второй частью мистерии было представление о зарождении жизни; видимо, только таким способом можно смягчить то потрясение, которое вносит вмешательство в божественный распорядок жизни, потому что всякая угасшая жизнь должна быть восполнена новой, потому что искуплением за отнятую жизнь является дарение жизни, потому что лишь любовь стирает память об убийстве, а за кончиной вновь и вновь следует новая жизнь.

Олимпиада подошла к жрецу, изображавшему Адама, который стоял теперь в центре площадки перед храмом; она танцевала перед ним со змеей в руках, и то, как она подносила к своим губам язык змеи, как оборачивала вокруг своей шеи и живота толстые зеленые кольца, как пропускала тело змеи между своих ляжек, как разворачивала ее, чтобы затем снова обернуть вокруг себя, не могло не вызвать чувства жуткого восхищения. Другие гетеры играли на своих инструментах и пели, следуя ритму, заданному жрецами, – это был ритм рождения жизни – и все паломники, сами того не сознавая, дышали в ритме этого танца.

Факелы то опускались, то поднимались, свет и тень пробегали по телу Олимпиады, которая теперь, лежа на земле, с таким пылом и совершенством изображала любовный трепет, что присутствующие не могли сдержать криков восхищения; Адам бегал вокруг нее сужающимися кругами; приблизившись совсем, он поднял ее на руки и исчез вместе с нею за занавесями храма; змея, извиваясь по камням, уползла следом за ними.

Через мгновение Олимпиада появилась вновь, но уже без Адама и змеи. Мистерия окончилась, и простые паломники удалились в квартал гетер.

Я подвел Олимпиаду к Филиппу. Эту ночь он провел с ней, не обладая ею, ибо заклинательница священной змеи во время мистерий не может принадлежать никому, кроме бога. Тем не менее, она обучила Филиппа, который был груб и скор в своих удовольствиях, таким ласкам, о которых он до сих пор и не догадывался. Жрецы научили ее всем тонкостям любовной науки, потому что нега является одним из путей к познанию божественного. Ночь за ночью, в течение всего времени мистерий, когда паломники забывают о себе самих и о времени и освобождаются от неведомых им доселе страданий, Олимпиада открывала Филиппу тайные пути, связывающие плоть с духом, и он безумно увлекся ею, как мы того и ожидали. Он не был слишком скрытен в таких вещах, и после ласк Олимпиады только о них и говорил целыми днями.