Туманность Андромеды (худ. Н. Гришин) - Ефремов Иван Антонович

– Продолжайте, я никогда не слышала ничего интереснее, – взмолилась Низа, но начальник оказался непреклонен.

Он принес пульсирующий гипнотизатор, и от повелительных ли глаз или от снотворного прибора девушка уснула так крепко, что очнулась накануне поворота на шестой круг. Уже по холодному лицу начальника Низа поняла, что «Альграб» так и не появился.

– Вы проснулись в нужное время! – объявил он, едва Низа вернулась, приведя себя в порядок после электрического и волнового купания. – Включайте музыку и свет пробуждения. Всем!

Низа быстро нажала ряд кнопок, и во всех каютах звездолета, где спали члены экспедиции, стали перемежаться вспышки света и раздалась особая, постепенно усиливающаяся музыка низких вибрирующих аккордов. Началось постепенное, осторожное пробуждение заторможенной нервной системы и возвращение ее к нормальной деятельности. Спустя пять часов в центральном посту управления звездолета собрались все окончательно пришедшие в себя участники экспедиции, подкрепленные едой и нервными стимуляторами.

Известие о гибели вспомогательного звездолета каждый принял по-разному. Как и ожидал Эрг Hoop, экспедиция оказалась на высоте положения. Ни слова отчаяния, ни взгляда испуга. Пур Хисс, проявивший себя не слишком храбрым на Зирде, не дрогнув встретил сообщение. Молодая Лума Ласви – врач экспедиции – только чуть побледнела и украдкой облизнула пересохшие губы.

– Вспомним о погибших товарищах! – сказал начальник, включая экран проектора, на котором появился «Альграб», снятый перед отлетом «Тантры».

Все встали. Медленно сменялись на экране фотографии то серьезных, то улыбающихся людей – семи человек экипажа «Альграба». Эрг Hoop называл каждого по имени, и путешественники отдавали прощальное приветствие погибшему. Таков был обычай астролетчиков. Звездолеты, отправлявшиеся совместно, всегда имели комплекты фотографий всех людей экспедиции. Исчезнувшие корабли могли долго скитаться в космическом пространстве, и их экипажи еще долго могли оставаться в живых. Это не имело значения – корабль никогда не возвращался. Разыскать его, подать помощь не было никакой реальной возможности. Конструкция машин кораблей достигла уже такого совершенства, что мелкие поломки почти никогда не случались или легко подвергались исправлению. Серьезная авария машин еще ни разу не была ликвидирована в космосе. Иногда корабли успевали, как «Парус», подать последнее сообщение. Но большая часть сообщений не достигала цели: точно ориентировать их было невероятно трудно. Передачи Великого Кольца за тысячелетия разведали точные направления и могли, кроме того, варьировать их, передавая с планеты на планету. Звездолеты обычно находились в неизученных областях, где направления передачи могли быть лишь случайно угаданы.

Среди астролетчиков господствовало убеждение, что в космосе существуют, кроме всего, какие-то нейтральные поля, или нуль-области, в которых все излучения и сообщения тонут, как камни в воде. Но астрофизики до сих пор считали ноль-поля досужей выдумкой склонных к чудовищным фантазиям путешественников космоса.

После печального обряда и совещания, не занявшего много времени, Эрг Hoop включил анамезонные двигатели. Через двое суток они замолчали, и звездолет стал приближаться к родной планете на двадцать один миллиард километров в сутки. До Солнца осталось приблизительно шесть земных (независимых) лет пути. В центральном посту и библиотеке-лаборатории закипела работа: вычислялся и прокладывался новый курс.

Надо было пролететь все шесть лет, расходуя анамезон только на исправление курса корабля. Иными словами, следовало вести звездолет, тщательно сберегая ускорение. Всех тревожила неисследованная область 344+2У между Солнцем и «Тантрой», обойти которую никак не удавалось: по сторонам ее до Солнца встречались зоны свободных метеоритов, кроме того, при повороте корабль лишался ускорения.

Спустя два месяца вычисленная линия полета была готова. «Тантра» стала описывать пологую кривую равного напряжения.

Великолепный корабль был в полной исправности, скорость полета держалась в вычисленных пределах. Теперь только время – около четырех зависимых лет полета – лежало между звездолетом и родиной.

Эрг Hoop и Низа, отдежурившие свой срок и усталые, погрузились в долгий сон. Вместе с ними ушли во временное небытие два астронома, геолог, биолог, врач и четыре инженера.

В дежурство вступила следующая очередь – опытный астронавигатор Пел Лин, проделывавший свою вторую экспедицию, астроном Ингрид Дитра и добровольно присоединившийся к ним электронный инженер Кэй Бэр. Ингрид, с разрешения Пела Лина, часто удалялась в библиотеку рядом с постом управления. Вместе с Кэй Бэром, своим давним другом, она писала монументальную симфонию «Гибель планеты», вдохновленная трагической Зирдой. Пел Лин, устав от музыки приборов и созерцания черных провалов космоса, усаживал за пульт Ингрид, а сам с увлечением принимался за расшифровку таинственных надписей, доставленных с загадочно покинутой обитателями планеты в системе ближайших звезд Центавра. Он верил в успех своего невозможного предприятия.

Еще два раза сменялись дежурные, звездолет приблизился к Земле почти на десять тысяч миллиардов километров, а анамезонные моторы включались всего на несколько часов.

Подходило к концу дежурство группы Пела Лина, четвертого с тех пор, как «Тантра» ушла с места несостоявшейся встречи с «Альграбом».

Астроном Ингрид Дитра, закончив вычисления, повернулась к Пелу Лину, меланхолически следившему за непрерывным трепетанием красных стрелок измерителей напряжения гравитации на голубых градуированных дужках. Обычное замедление психических реакций, которого не избегали самые крепкие люди, сказывалось во второй половине дежурства. Звездолет месяцы и годы шел под автоматическим управлением по заданному курсу. Если внезапно случалось какое-нибудь из ряда вон выходящее происшествие, непосильное для суждения управляющего звездолетом автомата, то обычно оно вело к гибели корабля, ибо не спасало и вмешательство людей. Человеческий мозг, как бы хорошо тренирован он ни был, не мог реагировать с потребной скоростью.

– По-моему, мы давно углубились в неизученный район 344+2У. Начальник хотел дежурить здесь сам, – обратилась Ингрид к астронавигатору.

Пел Лин взглянул на счетчик дней.

– Два дня еще, и нам все равно сменяться. Пока не предвидится ничего, что стоило бы внимания. Доведем дежурство до конца?

Ингрид согласно кивнула. Из кормовых помещений вышел Кэй Бэр и занял свое обычное кресло около стойки механизмов равновесия. Пел Лин зевнул и поднялся.

– Я посплю несколько часов, – обратился он к Ингрид.

Та послушно перешла от своего стола вперед к пульту управления.

«Тантра» шла, не раскачиваясь, в абсолютной пустоте. Ни одного, даже далекого, метеорита не обнаруживалось сверхчувствительными приборами Волла Хода. Курс звездолета лежал сейчас немного в сторону от Солнца – примерно на полтора года полета. Экраны переднего обзора чернели поразительной пустотой – казалось, звездолет направлялся в самое сердце тьмы. Только из боковых телескопов по-прежнему вонзались в экраны иглы света бесчисленных звезд.

Странное тревожное ощущение пробежало по нервам астронома. Ингрид вернулась к своим машинам и телескопам, снова и снова проверяя их показания и картируя неизвестный район. Все было спокойно, а между тем Ингрид не могла оторвать глаз от зловещей тьмы перед носом корабля. Кэй Бэр заметил ее беспокойство и долго прислушивался и приглядывался к приборам.

– Не нахожу ничего, – наконец заметил он. – Что тебе показалось?

– Сама не знаю, тревожит эта необычная тьма впереди. Мне кажется, что наш корабль идет прямиком в темную туманность.

– Темное облако должно быть здесь, – подтвердил Кэй Бэр, – но мы только «чиркнем» по его краю. Так и вычислено! Напряжение поля тяготения возрастает равномерно и слабо. На пути через этот район мы обязательно должны приблизиться к какому-то гравитационному центру. Не все ли равно – темному или светящему?