Дочь вне миров (ЛП) - Бродбент Карисса

Тем не менее, мои ладони были мокрыми от пота.

Скажи что-нибудь, приказала я Эсмарису.

— Одна тысяча. — Он как будто услышал меня. Он по-прежнему не оборачивался. — Это поразительно.

— Значительно больше, чем пятьдесят серебряников, которые я предложила вам в первый раз, — легко ответила я, позволяя улыбке просочиться в мой голос, но, к моему облегчению, не беспокоясь.

— В самом деле.

Эсмарис, наконец, повернулся, оглядывая меня острыми темными глазами. Эта непослушная прядь черных волос висела перед одним глазом. Это была единственная неуместная вещь в его внешности. Все остальное, от покроя его одежды до кончика стриженной бороды и гладкости связанных волос, было безупречным. К настоящему времени ему должно было быть около шестидесяти, но у него была осанка гораздо более молодого человека.

Я протянула свои мысли в непроизнесенные между нами слова, чувствуя его реакцию, его мысли, он всегда был труден для чтения, каменен и неуступчив, но иногда я могла уловить от него проблески, особенно когда он был доволен мной.

Сейчас ничего.

— На самом деле у меня есть тысяча две, — добавила я, — я готова дать вам больше, раз вы так много для меня сделали. — Поглаживая его эго и напоминая ему, почему я ему нравлюсь.

Никакой реакции… Боль, которую я не хотела слишком близко исследовать, пронзила меня — маленькая-маленькая часть меня, которая по какой-то причине хотела, чтобы он был впечатлен.

— Они у тебя с собой? — Он дернул подбородком в сторону сумки, которую я принесла с собой, она лежала у моих ног. Она была на удивление тяжелой. Оказалось, что тысяча золотых монет — это много металла.

— Да.

— Покажи мне.

Я сделала, как он просил, поднесла сумку к его столу и открыла ее. Как только она коснулась стола, он одним движением вывернул ее вверх дном, рассыпав монеты по столу и на пол.

Мы стояли в мучительной тишине, пока наконец не стихли эти звонкие звуки.

— Должен ли я заставить тебя считать их? — Он сказал.

— Я сделаю это, если хотите. Там все верно.

— Это значительная сумма денег. Как ты ее заработала?

Как я это заработала? Что я не сделала? Я сделала все, что должна была. Все, что я могла.

— Я делала себя ценной везде, где только можно, — сказала я.

И посмотрите, что я сделала. Даже моменты, которыми я не гордилась, стоили того, ради этого. Довольная улыбка тронула уголки моего рта.

— И что, — прошипел Эсмарис, — это значит?

Моя улыбка тут же исчезла.

Дерьмо.

— Я многому научилась у вас, — спокойно сказала я, шагая вперед, — бизнес — это просто вопрос…

— Ты развратничала за эти деньги.

Его отвращение — его ярость — раскололи воздух с такой силой, что я почувствовала себя так, будто меня ударили по лицу. Уродство этого слова, то, как он бросил его в меня, на мгновение лишило меня дара речи.

Я никогда не говорила этого даже себе, это ударило сильнее, чем я думала.

— Нет, я…

Только один раз… Я отогнала шепот, напомнив себе, что не жалею о содеянном.

— Ты и я оба знаем, что я не глупый. Вы не могли бы получить эти деньги другим путем.

— Я на это заработала. Кто бы меня ни нанимал. Танцевала, колдовала, мыла полы…

Это была правда. Я работала над этим. И только сотня из этих монет пришла за ту единственную ночь. Остальное — часы и часы пота.

— Может быть, медные. Но это? — Он так яростно усмехнулся, что я почувствовала на своей щеке капельки слюны…

— Я бы никогда не поступила этого с вами, — ответила я, изображая оскорбление при этой мысли.

— Тысяча золотых должна была занять у тебя пятнадцать лет, — парировал он, — даже двадцать.

Пятнадцать лет.

В этот момент я поняла, что Эсмарис никогда не предполагал, что я заработаю его абсурдную цену — по крайней мере, до тех пор, пока либо я не стану слишком стара для его вкусов, либо он слишком стар, чтобы в любом случае использовать меня.

Его гнев отдавался у меня в ушах, в голове, под кожей, но постепенно сменился моим собственным.

— Я приняла вашу цену. На эти деньги вы можете купить настоящего Вальтейна, если он вас устроит. Еще красивее и талантливее меня.

— Рабы не могут позволить себе роскошь торговаться, и мне не нужны твои деньги, — прорычал Эсмарис. — Ты забыла, кто ты.

Мой живот провалился сквозь ноги.

— Ты в курсе, как хорошо я к тебе отношусь? — Он выпрямился, сузив глаза, сложив руки за спиной. Молчание. Он ждал ответа, но я вдруг не решилась открыть рот.

Мне не нужны твои деньги.

У меня был один план, одна цель, он выбил фундамент, и я чувствовала, что в любой момент моя душа рухнет.

— В курсе?

— Да, Эсмарис.

— И все же, — его голос стал настолько низким, что перемена была едва слышна, — ты прошла через все это, чтобы уйти.

Внезапно до меня дошло: в воздухе воняло этим скрытым подводным течением, переплетающимся с гневом Эсмарис:

Болью.

Мы смотрели друг на друга, и я заметила единственную морщинку между его бровями — единственный признак скрытой уязвимости.

Это был человек, который нанес мне столько шрамов, отнял у меня свободу, давил меня, гнул и бил, но он же был и человеком, который помнил мой любимый цвет, который однажды не спал со мной часами после тяжелого кошмара, который улыбался мне со странной гордостью в тот день, когда я потребовала от него свободы.

Я наклонилась вперед, пока мои ладони не уперлись в его стол, эти холодные золотые монеты прилипли к моей потной коже.

И я только сказал одно слово:

— Пожалуйста.

Он долго смотрел на меня, и я едва могла дышать.

Пожалуйста, сделай это для меня. Если какая-то часть тебя когда-либо заботилась обо мне. Пожалуйста.

Затем я почувствовала, как хлопнула дверь, ледяное покрывало заглушило слабый конфликт Эсмариса.

— Отойди от моего стола. Встань на колени.

Мне не нужны твои деньги.

Боги, что я буду делать?

— На колени.

Я упала так сильно, что полированный деревянный пол ушиб мои колени.

Мне не нужны твои деньги.

Его голос и грохот моих мыслей так громко отдавались в моих ушах, что я ничего больше не слышала.

Я не слышал, как сапоги Эсмариса пересекли комнату и вернулись, встав позади меня.

Мне не нужны твои деньги.

Я не услышал смертельного треска в воздухе.

Но даже сквозь дымку я определенно почувствовала, как боль пронзила мою спину, разделив меня на две части, и из горла вырвался стон.

Треск.

Два

Треск.

Три.

И это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось.

Треск, треск, треск.

Пять, десять, двенадцать, шестнадцать.

Мне не нужны твои деньги.

Что я буду делать?

Я не позволяла себе кричать, плакать, хотя я так сильно прикусила губу, что потекла кровь, совсем как в ту ночь много лет назад — в ночь, когда я бросила свою семью, свою мать, потому что она верила, что я могла бы сделать что-то большее. Стать кем-то большим.

Треск.

Двадцать.

Но она ошибалась, потому что Эсмарис собиралась убить меня.

Эта мысль медленно обретала уверенность в тумане моего угасающего сознания.

Он собирался убить меня, потому что я допустила критический просчет. Я наивно полагала, что его извращенная, сбивающая с толку привязанность поможет мне сбежать. Вместо этого она раздавит меня, потому что Эсмарис только обладал или разрушал, и если он не мог одно, он делает другое.

Интересно, слышит ли Серел это через эту толстую дверь? Интересно, попытается ли он мне помочь? Я надеялась, что нет. Он будет наказан за это.

Треск.

Двадцать пять.

Эсмарис собирался убить меня.

Этот ублюдок.

Внутри меня вспыхнул огонь. Когда я услышала свист Эсмариса, поднимающего руку над головой, я перевернулась, игнорируя агонию, которая вспыхнула, когда моя спина коснулась земли.