Перо фламинго - Монро Чарльз Керк

– Рад тебе помочь, Симон, – ответил мальчик, кото­рый напряженно думал в то время, как старик повествовал о своей болезни. – Но мы сделаем не так, как ты говоришь. Ступай сам за лекарством; ты знаешь, где оно лежит, и най­дешь его скорее, чем я. А кроме того, ты должен одеться по­теплее, потому что ночь сегодня холодная. Пока ты не вернешься, я буду сторожить у ворот и клянусь тебе нико­го не пропущу.

Симон знал, что солдат, покидающий пост, совершает тяжкое преступление. Он долго колебался, но боли усили­вались, а ночь действительно была холодная. Наконец, он решил последовать совету Ренэ.

– Хорошо, мальчуган, – проворчал он, – так мы и сде­лаем. Я и часа здесь не простою, если не приму этого лекар­ства. Но ты смотри в оба и прислушивайся к малейшему шороху. Я никогда еще не уходил со своего поста, и если что-нибудь случится в мое отсутствие, я тебя проучу.

С этими словами старый солдат передал Ренэсвою пи­ку и быстрыми шагами направился к кузнице.

Как только он скрылся в темноте, Ренэ вернулся за сво­им самострелом, затем осторожно отодвинул засовы и приоткрыл ворота. Покончив с этим делом, он взял тяжелую пику Симона и стал шагать вдоль частокола, терпеливо ожидая, когда вернется старик. Наконец, послышались шаги.

– Это ты, Симон? – тихонько окликнул мальчик.

– Да, мальчуган, – донеслось из темноты. Положив на землю пику и взяв свой самострел, Ренэ проскользнул в ворота, и прикрыл их за собой, пробежал по мосту, переброшенному через ров, и скрылся в лесу.

Хотя луна уже взошла и мост был ярко освещен, но Ренэ удалось пройти незамеченным. А Симон Оружейник не обратил внимания на то, что засовы отодвинуты. Снача­ла думал он, что мальчик захотел над ним подшутить и спря­тался где-нибудь поблизости.

Долго он его искал, грозя отодрать за уши, потом взял свою пику и размеренными шагами стал прохаживаться у ворот.

На опушке леса Ренэ остановился, вытащил из-за па­зухи записку, заранее им написанную, всунул ее в расщеп­ленный конец ветки, а ветку воткнул в землю неподалеку от моста.

Записка была адресована шевалье Ренэ Лодоньеру, ко­менданту форта Каролина.

«Дорогой шевалье Лодоньер, – писал Ренэ, – я знаю, что совершаю серьезный проступок, нарушая ваше приказание и покидая форт. Но гарнизон нуж­дается в провианте, и только я один могу его добыть. В успехе я не сомневаюсь. Я иду с мальчиком индей­цем Хас-се в страну Алачуа и вернусь с провиантом не позже чем через месяц. Если же меня постигнет неудача и мы никогда больше не увидимся, простите мне мой проступок.

Я никому не говорил о своем плане, никто не по­могал мне бежать, и ни один солдат гарнизона не зна­ет о том, что я покинул форт.

Ренэ Дево»

Туже затянув пояс, Ренэ надел через плечо самострел и вошел в темный лес. Дорогу он знал прекрасно и быстро зашагал к тому месту, где должен был встретиться с Хас-се. Час был поздний, но Ренэ надеялся, что индеец еще не ушел. Он отыскал сверток с безделушками, спрятанный в лесу, и взял его с собой.

Подходя к речонке, на берегу которой они условились встретиться, Ренэ закричал, как хуп-пе (большая сова); этому сигналу научил его индеец. К великой его радости, тотчас же раздался ответный крик, и через минуту Ренэ здоровался со своим другом. Тот молча повел его к каноэ, спрятанному у самого берега под нависшими ветвями деревьев. Несколько ударов весел – и они покинули речон­ку и поплыли вниз по течению большой реки, залитой лун­ным светом.

VI. В СТРАНУ АЛАЧУА

Весла сверкали в лучах луны, и маленькое каноэ быстро и бесшумно скользило по широкой реке. Ренэ рассказывал своему другу о том, как бежал из форта и почему явился позже, чем было установлено. Когда он умолк, заговорил Хас-се, который до сих пор не проронил ни слова.

– Ты хорошо сделал, Та-ла-ло-ко, что послушался меня. С самого начала нам повезло, и я не сомневаюсь в успехе.

Ренэ был в этом далеко не так уверен, но не стал спо­рить.

– А теперь объясни мне, Хас-се, – попросил он, – как удалось тебе бежать. Весь гарнизон недоумевал! Твой побег доказывает, что из форта Каролина ничего не стоит уйти, хотя он и обнесен частоколом и рвом.

Хас-се долго молчал.

– Мне не хочется ничего от тебя скрывать брат мой, – сказал он, наконец, – но не спрашивай меня о том, как я бежал. Быть может, когда-нибудь ты все узнаешь, но сей­час я должен молчать.

Ренэ обиделся, думая, что друг ему не доверяет, но, зная характер Хас-се, он решил не приставать к нему с во­просами и заговорил о чем-то другом.

Долго плыли они по течению реки. Наконец, Хас-се ввел лодку в илистый канал, извивавшийся среди солон­чаковых болот. Канал этот разветвлялся на множество ру­кавов, и Ренэ боялся, что им не удастся выбраться из этого лабиринта.

Но Хас-се уверенно вел каноэ, сворачивая то в один рукав, то в другой. Они спугивали водяных птиц, которые тучей поднимались над болотом и пронзительными криками нарушали тишину. Из дальнего леса доносился протяжный вой волков и других ночных хищников, и у бедного Ренэ мороз пробегал по коже.

Наконец, они пристали к берегу у подножия холма, воз­вышавшегося над болотами. Хас-се объявил, что здесь они будут отдыхать до восхода солнца. Вытащив каноэ на су­шу, он повел Ренэ к маленькой хижине, крытой пальмовы­ми листьями и приютившейся на склоне холма. В хижине было много серого мха; из него они сделали мягкую постель, и через минуту оба спали крепким сном.

Ренэ казалось, что он только что заснул, когда кто-то разбудил его, тронув за плечо. Вскочив, он увидел улыба­ющегося Хас-се. Солнце уже взошло. Ренэ спустился с хол­ма, умылся холодной соленой водой, а вместо полотенца взял пригоршню мха. Потом он побежал завтракать.

Хас-се не только умел находить, но и отлично приготов­лял кушанья. Здесь были яйца, рыба, устрицы и овощи, а Ренэ прекрасно знал, что с собой в дорогу они взяли толь­ко мешок сушеного маиса да несколько тыквенных буты­лок с пресной водой.

Рыба называлась голавлем. Накануне Хас-се убил ее копьем, когда они плыли по реке. Утром он встал за час до восхода солнца, вычистил рыбу, завернул ее в свежие паль­мовые листья, разгреб золу костра и зарыл рыбу в горячий песок, положив сверху тлеющие угли. Не вынимая устриц из раковин, он поджарил их на угольях, и от огня рако­вины раскрылись. Яйца он добыл из гнезд болотных птиц, водившихся в камышах, и испек в горячем песке.

Больше всего удивился Ренэ при виде овощей; когда он спросил своего друга, что это такое, тот засмеялся.

– Неужели ты не узнал своей тезки, Та-ла-ло-ко? Это почки молодой пальмы. Нам, индейцам, они заменяют хлеб, когда у нас нет ни а-чи (маиса), ни кунтикатки.

Действительно, это были нежные листики и почки моло­дой пальмы, а на вкус они напоминали жареные каштаны.

Ренэ не хватало только соли для рыбы и яиц. Он сбегал к речонке и нашел крошки соли в раковине, из которой испа­рилась вода. Затем оба мальчика, смеясь и болтая, приня­лись за еду, и Ренэ уверял, что он никогда еще не ел такого вкусного завтрака.

Так как не нужно было мыть посуду, то сейчас же после завтрака они продолжили путь. До полудня плыли они среди однообразных солончаков, потом пересекли широкую лагуну и вошли в устье темной реки, струившейся с запада. Два дня поднимались они по этой реке, которая станови­лась все темнее и суживалась по мере приближения к исто­кам. Каноэ скользило с такой быстротой, что Хас-се наде­ялся догнать свое племя раньше, чем оно вступит в страну Алачуа. Несколько раз он причаливал к берегу в тех мес­тах, где зоркие его глаза замечали следы стоянок. Здесь он находил золу и обугленные палки и, внимательно их осмот­рев, возвращался к Ренэ. Тот заметил, что у его друга лицо хмурое и озабоченное.

– Что с тобой, Хас-се? – спросил он, наконец. – Я вижу, что ты встревожен. Не могу ли я помочь тебе?