Мерцвяк - Мацвей Богданович

уберу стыдно будет да и бить меня будут, что грязно как в хлеву! А столько нужно готовить, благо ты мой помощник! Да и черти немного помогают, хоть и шалят баламуты, — старушка улыбнулась, — Сейчас будем полки перебирать.

Ведьма резво подошла к шкафу. Взяла банку, поднесла к лицу, отставила на пол, некоторые склянки даже не трогались, другие же отставлялись обратно. Ученик начал повторять за наставницей: он также подносил банки к лицу, разглядывал и ставил на пол, только бывало, что вот поставил банку — а она снова на полке и так много-много раз.

— Если обратно на полку лезет — не тронь

Иногда старушка, чаще всего с улыбкой, говорила откуда и зачем ей та или иная посудина. Когда в руках появилась светящаяся баночка юноша недовольно прищурился, отставил ее обратно.

— Этко мне муж поймал, еще лет сорок назад, так посидел он! Но молнию поймал все-таки черт старый.

— А этко я сама ловила! Слишком верткий гад, всегда из рук, как песок, пропадал, — сказала ведьма заметив в руках банку с какой-то плоской змеей.

В руках парубка появилась банка полностью заполненная глазами, которые застекленело смотрели на него, были они разные: от карих до светло-зеленых, и все они находились в какой-то жиже.

— Не боись, это от мертвяков.

— Так мы же тож…

— Других мертвяков, мы то еще на половину живы, а те уже усе.

Слегка помолчав, решая стоит ли спрашивать, он тупо начал рассматривать пол и лишь тихо проговорил:

— Так как же я появился? Да и как мне жить?

— Ох, это давнешняя история, — старушка присела на лавку, перед этим указав пальцем мальчишке работать, продолжила: — Зим двадцать ти семнадцать назад только створили нам церквушку. А смысла не было. Чаму? Все к Велису тянулись да и говорить не боялись, а тяперича усе. Тихомир этот, чтоб он провалился! Дак вот, приехала к нам тогда где-то осенью дружина княжа. Сказали креститься, а мы то не желали менять НАШИХ на чужих, ведь НАШИ нам братья родные, а с этими рабы мы. А князю этко не понравилось дюже, ну и на святках ночу пришла дружила. Убивали, сжигали и девок портили. Я тко старуха, мне лишь по морде дали… Испортили тогда и твою мамку, её Лизою звали. Пришла она ко мне потом, чтоб я сгубила дитё, а меня долго просить не надо. Вот тогда ты свою жизнь и потерял, да только захварела она, и перед тем как покинуть нас и уйти к родным, остатки своей жизни тебе передала, сама не знала, но передала, видно, сердце материнское такое. Ты тогда еще из живота не вылез даже. А потом уже и Мария тебя нашла, хорошая она баба, и своего, и тебя вырастила.

— А что же делать мне теперь..?

— Что-что? Сидеть и помогать люду, мой век-то подходит уже. Хоть мы и живем много, но и мы не вечныя. Имя твое как “ратавать” звучит, вот и спасай, когда надо буде. Как я помру хата твоя, делай что хошь! Но бесов не гони, племенные они, уже пять веков ращу их, хорошие бесы, — откуда-то на ее коленях появился черный кот и старческая рука нежно гладила короткую шёрстку цвета чернозёма: — Ты только не связывайся с теми, кто знает что ты. Это добром не кончится, сама знаю. Мы то и живем по одиночке и иногда берем себе приемников, чтоб веды наши не погибли. В такой жизни как у нас, веды единственная ценность.

***

Ночью постучали гости, ведьма побежала открывать. В доме и в сенях по углам были расставлены блюдца со свечами из жира, которые тускло горели. Дверь скрипнула и холодный ветер бесцеремонно ворвался в хату. За порогом стояло трое, лиц их не было видно.

— Пускай нас, Аксиния, пускай, — прохрипела одна фигура мужским басом.

— Приглашай, старуха, не томи. Час пришел, — проговорила вторая слегка булькающе.

— Луна полна, пора и честь знать, — прошипела третья.

— Прошу входите, гости дорогие!

Старушка быстро направилась в дом и стала накрывать стол. Визитёры плавно вошли за хозяйкой. На столе было два подсвечника для лучин, ведьма взяла одну у окна и перебросила огонёк на все лучины. Яства были разные: в центре стола была коврига хлеба с белой коркой, словно плесень, три кружки, заполненные чем-то густым и алым и в них плавало нечто белое. Возле левой ножки стола сидело три чёртика, с полножки ростом. Рожки их слегка горели, как тлеющие угольки, черные морды были покрыты овчиной шерстью, а пяточки измазаны в саже, копытца их блестели в свете кротких огоньков. Гости уселись за стол, устроившись по удобнее на лавке, хозяйка же села напротив, на низеньком стуле, из-за чего отчетливо была видна её горбатость, которую не смогли скрыть седые распущенные волосы.

— Ох, как я проголодалась! — заявила распухшая женщина с синей кожей, в черных волосах ее была зеленая тина, а вся одежда облепила тело.

— Тебе лишь бы пожрать, не наелась жаб в своем болоте? — проговорил дедок с длинной бородой. Было в нем нечто странное: если смотреть на него со стороны чёртиков, то лицо его кривилось, покрывалось морщинами, а если со стороны старухи, то оно было добрым и приветливым.

— Не наелась! Я в отличии от тебя одними грибами да мхами сыта не буду!

Третья гостья молчала, обводя своим красным глазом — второй глаз был крепко закрыт — кухню. Одежда ее была бедной, будто из сухой травы ткали. Руки были изуродованы язвами и шрамами.

— Полно ссорится, нужно ведьму провести.

— И то правда.

Одноглазая гостья лишь кивнула.

Старушка разделила ковригу на четыре куска, самый маленький чертёнок поставил ей кружку колодежной воды. Гости стали жевать костный хлеб.

— Хороши костишки выбрала, нечего сказать! Видать с моего болота утянула, а?

— Утянула, мавки ваши всегда топят вкусных людей да зверей.

Утопленница одобрительно кивнула опухшей головой. Гости сделали по глотку из стаканов.

— Глаза небось в дуплах моих нашла?

— Что белочки взяли то я и забрала. Любят они хитрые очи.

Леший улыбнулся.

— Где же ты кровь нашла?

— Ведомо где, набрала земли да высушила, а кровушка да и капает в ведёрко.

Другой чёртик поднес к Лиху одноглазому большое ведро, заполненное кровью, та лишь моргнула и принялась пить, склонив голову, как корова на водопое.

— Полно, ты, пожила? — спросил леший вытирая усы об чистую скатерть.

— Полно, батюшка, полно.

— Полно ли напилась ты болотной водицы да наелась гадов? — русалка начала вылавливать из кружки глаза, накалывая их на длинный желтые коготь.

— Полно,