Фото битвы при Марафоне (сборник) - Клиффорд Саймак

– А что с Мэри? Она еще не показывалась?

– Тебе, наверно, лучше сперва чего-нибудь хлебнуть, а мне-то уж точно. Пойдем выпьем.

Он взял меня под руку, и мы вместе пошли через холл к кабинету.

В приемной Кирби сказал сидевшей там девушке:

– Если будут звонить, меня нет ни для кого. – И ввел меня в кабинет.

Чуть ли не силой усадив меня в стоявшее в углу глубокое мягкое кресло, он подошел к небольшому бару, расположенному под окном.

– Что ты предпочитаешь, Чарли?

– Если есть, то немного шотландского.

Он вернулся с двумя стаканами, вручил один мне и уселся напротив.

– Ну, теперь можно и поговорить. Но сперва хлебни глоток. Знаешь, все эти годы я вроде как ждал твоего появления. То есть не то чтобы ждал, когда ты появишься, а просто было интересно, появишься или нет.

– Боялся моего появления.

– Ну, может, и не без того, но не очень. Разумеется, я несколько смущен, но…

Он оборвал фразу на полуслове. Я отхлебнул шотландского и напомнил:

– Я спрашивал о Мэри.

– Она не появится, – покачал он головой. – Отправилась в противоположном направлении.

– Ты имеешь в виду – в прошлое?

– Точно. Поговорим о ней чуть позже.

– Я смотрю, конструкция пропала. Я заглушил ее?

– Заглушил.

– Я все думал, может, Леонард или Старик Пратер…

Он пожал плечами:

– Леонард – вряд ли. Не тот случай. А Старик Пратер… Ну, видишь ли, Пратер этим никогда не занимался. Он вообще никогда ничем не занимался, всегда держался в сторонке. Он оставался только наблюдателем – таков был стиль его жизни; в этом и заключалась его функция. В его распоряжении были люди, выполнявшие его…

– Понял, – перебил я. – Значит, вы его уволокли. Где он теперь?

– Он? Ты имеешь в виду двигатель?

– Вот именно.

– В данный момент в корпусе астрофизики.

– Я что-то не припоминаю…

– Просто он новый. Это первый новый корпус в учебном городке за последние пятьдесят лет. Да еще космодром.

Я приподнялся в кресле, затем снова сел.

– Космодром?..

– Чарли, мы побывали в системе Центавра и на 61-й Лебедя.

– Кто – мы?

– Именно мы. Институт Енотова Ручья.

– Значит, он работает?

– Как зверь.

– Звезды… – произнес я. – Боже мой, мы достигли звезд! Знаешь, когда мы встретились той ночью на холме… В ту ночь я готов был кричать звездам, что мы идем им навстречу. И что же вы там нашли?

– В Центавре – ничего. Там просто три звезды. Это, конечно, любопытно, но планет нет, даже в виде обломков: планетная система так и не сформировалась. В Лебеде планеты есть, целых двенадцать штук, но приземлиться некуда: одни являются метановыми гигантами, на других еще не закончился процесс формирования коры, а одна так близко от своего солнца, что там лишь зола да пепел.

– Значит, другие планеты все-таки существуют.

– Да, миллионы, миллиарды солнечных систем. По крайней мере, мы так считаем.

– Ты все время говоришь «мы». А как насчет остальных? Что думает правительство?

– Чарли, ты не понял – этим открытием владеем только мы, и больше никто.

– Но…

– Понимаю. Они пытались, но мы ответили «нет». Не забывай, что мы частный институт. Сюда не вложено ни гроша из федеральных денег, или денег штата, или любых других…

– Енотов Ручей, – выдавил я, задохнувшись от такой неожиданной перспективы. – Добрый старый Енотов Ручей, всегда полагавшийся только на самого себя…

– Пришлось разработать систему безопасности, – самодовольно продолжал Кирби. – Весь участок буквально опутан самыми разными сенсорами, детекторами и охраной. Это влетает в копеечку.

– Ты сказал, что двигателя здесь нет. Значит, вы смогли построить другие.

– Без проблем. Мы разобрали его на детали, зарисовали их, измерили и сфотографировали. Зарегистрировали все до последнего миллиметра. Мы можем построить сотни таких двигателей, да только…

– Ну?

– Мы не знаем, как он работает, так и не уловили принцип.

– А Леонард?

– Леонард умер, уже много лет назад. Покончил жизнь самоубийством. Но я не уверен, что даже если бы он был жив…

– Еще одно. Вы не решились бы возиться с двигателем, если бы не нашли способ изолироваться от эффекта времени. Мы со Стариком Пратером потыкались вокруг этой…

– Разум, – кратко ответил Кирби.

– То есть как это – разум?

– Ну, помнишь наш ночной разговор? Я сказал, что создаю…

– Разумную машину! – воскликнул я – Ты это хотел сказать?

– Да, именно это. Искусственный интеллект. В ту ночь я почти завершил работу.

– Значит, Мэри была на верном пути. В тот вечер за обедом она сказала: «Мысль». Телепатическая мысль, нацеленная на двигатель. Видишь ли, вещь должна быть нематериальной. Мы напрочь вывихнули мозги, но так ни к чему и не пришли, хотя догадывались, что какой-нибудь изолятор должен существовать.

И я умолк, ожидая, пока информация как-то уляжется в сознании.

– Правительство наверняка подозревает, – наконец промолвил я, – откуда у вас этот двигатель – из разбившегося космического корабля.

– Да, корабль был, и они заполучили достаточно данных, чтобы в конце концов понять, как он был устроен. Отыскали и немного органической материи – достаточно, чтобы получить отчетливое представление о пассажирах. Правительство, разумеется, подозревает, что был и двигатель, хотя не уверено в этом. А мы не признались в находке. По нашей версии, мы его просто изобрели.

– Но ведь они с самого начала должны были догадаться, что затевается нечто странное, – заметил я. – Хотя бы потому, что мы с Мэри пропали и это надо было как-то объяснить. Не столько из-за меня, сколько из-за Мэри, которая кое-что значила на этом свете.

– Мне стыдно признаться… – Кирби действительно выглядел несколько смущенным. – Мы ничего такого не говорили, но постарались обставить все так, чтобы казалось, будто вы убежали на пару.

– Вот за это Мэри вряд ли сказала бы вам спасибо.

– Что бы там ни было, – заметил он в свое оправдание, – в студенческие годы вы с ней встречались.

– Ты говорил, что Мэри отправилась в прошлое. Откуда вы знаете об этом?

Он немного помолчал, но потом все-таки ответил вопросом на вопрос:

– Помнишь нашу ночную беседу?

– Мы говорили о твоей разумной машине, – кивнул я.

– Не только. Я говорил, что человека по имени Крамден на свете никогда не было, что пожертвования приходили от кого-то другого, но приписывались несуществующему Крамдену.

– И какое это имеет отношение к нашему вопросу?

– Об этом вспоминал Старик Пратер. Он рассказывал мне о вашем споре, закончившемся то ли вытягиванием соломинок, то ли бумажек из шляпы, или чем-то в этом роде. Леонард был против. Говорил, что заглушать двигатель подобным образом большой риск. А Мэри соглашалась, что это риск, и твердила, что любит рисковать.

Он запнулся и взглянул на меня. Я покачал головой.

– Все равно не улавливаю. Какое это имеет значение?

– Ну, позже оказалось, что она настоящий игрок – и притом удачливый при игре ва-банк. Она выиграла на бирже целое состояние. С той поры о ней почти никто не слыхал. Она себя не афишировала.

– Постой-постой! Она интересовалась экономикой. Прослушала несколько курсов и читала какие-то труды. Интересовалась экономикой и музыкой. Меня всегда удивляло, что она избрала именно этот институт…

– Точка в точку. Я и сам часто раздумывал об этом по ночам, и вот оно как обернулось. Ты представляешь, каких дел может натворить человек вроде Мэри да с ее подготовкой, если его забросить на сто лет назад? Ориентируется в экономической структуре, знает, что покупать, когда войти в дело и когда выйти. Конечно, не во всех деталях, а в общем, благодаря знанию истории.

– Это твои предположения или факты?

– Есть и факты, хотя и не очень много. Всего несколько, но их вполне достаточно для квалифицированной оценки.

– Итак, малышка Мэри Холланд залетела в прошлое, сколотила себе состояние, пожертвовала его на Институт Енотова Ручья…

– Более того. Разумеется, был сделан первоначальный взнос, с которого все и началось. А затем, пятнадцать лет назад, почти одновременно с появлением машины времени, пошли дополнительные пожертвования, находившиеся на депозите нью-йоркского банка на протяжении многих лет с распоряжением о выплате в указанное время. Довольно кругленькая сумма. На этот раз было указано и имя пожертвователя: Женевьева Лэнсинг. По тем скудным сведениям, которые мне удалось собрать, это была эксцентричная старуха, великолепная пианистка, никогда не игравшая на публике. А эксцентричной ее считали за то, что в те времена, когда никто об этом даже не задумывался, она была твердо убеждена, что в один прекрасный день люди полетят к звездам.

Я промолчал, он тоже не вымолвил больше ни слова, а лишь тихо встал, извлек из бара бутылку и снова наполнил стаканы.

Наконец я заерзал.

– Она знала. Знала, что на постройку космического корабля и космодрома потребуются дополнительные вложения.