КВАЗИ - Сергей Лукьяненко

Я жевал свою котлету с сыром, запихнутую в безвкусную булку, и краем глаза косился на Михаила. Тот ел кваzи-бургер – лук, зелень, огурцы, помидоры и баклажан. Запихнутые в точно такую же булку, как у меня.

– Тебе никогда не хочется мяса? – спросил я.

– Ты же знаешь, что все кваzи – вегетарианцы.

– Знаю. Я спрашиваю про желание.

– Мы своё мясо уже съели, – ответил Михаил. Помедлил, потом кивнул: – Да, это прозвучало грубо. Извини. Но мы вегетарианцы, и нам не хочется ни мяса, ни рыбы, ни сыра.

Он снова стал жевать, но когда мы проехали с квартал, внезапно сказал:

– Мне иногда хочется молока. Я попробовал. Вырвало.

– Соевое? – предложил я.

– Гадость. Но я пью его. С искусственным мёдом. Тоже гадость. Я чувствую любые химические примеси. Даже следы фосфатных удобрений на этом листке салата… хотя его долго и хорошо мыли. У себя мы стараемся есть только органически выращенные овощи.

На мгновение мне даже стало его жаль. Но тут он добавил:

– Но при этом отравить меня крайне сложно. Я могу есть человеческие яды ложками, мне они не повредят. И мясо тоже не убьёт. Всего лишь будет отторгнуто.

Отторгнуто… Как деликатно сказано… Я снова покосился на Михаила и спросил:

– А скажи тогда… напарник. Твой дурацкий костюмчик – тот самый, в котором ты возвысился?

Кваzи оглядел свой пиджак, будто первый раз в жизни. Отряхнул какой-то волосок с лацкана. Сказал:

– Нет. Тот был запачкан и порван. Но в провинции много маленьких городков и много заброшенных магазинов. Я всегда выбираю одно и то же. Это привычка.

– Это не привычка, это косность, – сказал я с неожиданной злостью.

– Косность, – согласился кваzи. – Мы не способны к развитию, это правда. Я смотрю старые фильмы, читаю старые книги и ношу старую одежду. Плата за возвышение.

– Может, тогда не стоит считать это возвышением? – сворачивая к институту биохимии и паркуя машину, сказал я.

– Возвыситься можно и с самого дна, Денис, – мягко ответил кваzи. – Если ты какое-то время просуществовал беспамятным кровожадным зверем, то нынешнее состояние становится очень привлекательным. Несмотря на минусы.

Мы вышли из машины. За спиной шумело Садовое, здание института было уже полутёмным, хотя, судя по отдельным светящимся окнам, кто-то ещё работал.

– Не понимаю его жену, – сказал я. – Как можно остаться на работе, зная, что муж погиб?

– Ну ведь она уже ничего не может изменить, – с укором сказал Михаил. – Вот я её вполне понимаю.

Через секунду до меня дошло.

– Чёрт! – воскликнул я. – Чёрт, чёрт, чёрт!

Несмотря на серовато-голубую кожу, женщина была красива. Может быть, потому, что возвышение застало её в самом расцвете сил и красоты – где-то на грани тридцати лет. Кваzи, кроме цвета кожи, внешне не отличались от своего человеческого облика и не пользовались косметикой. Так что это была её внешность. Природная.

А вот тёмно-серый брючный костюм, красные туфли и красная блузка, прекрасно гармонирующие с серовато-синей кожей, – это уже её личный вкус.

– Примите мои искренние соболезнования, Виктория… э…

– Андреевна, но это не важно, – ответила женщина-кваzи. – Просто Виктория.

– Мы предпочитаем короткие имена, – кивнул Михаил.

Они с Викторией обменялись взглядами. Виктория кивнула. Мы сидели в холле, вокруг маленького столика. Институт, к моему удивлению, выглядел не унылым функциональным научным учреждением, а очень не бедным и очень современным. Такие вот уютные уголки отдыха в холлах, с хорошими кофейными автоматами, причём бесплатными, великолепный ремонт, приятные и хорошо подобранные краски, хорошая кожаная мебель, красивые шторы на окнах. Нет, лаборатории тоже выглядели очень современно, но у нас обычно не жалеют денег на аппаратуру, зато на всё остальное не обращают внимания. А тут, похоже, старались создать впечатление домашнего уюта, чтобы сотрудники не стремились уйти с работы.

На стене висела огромная доска объявлений – со старой стенгазетой (такие сохранились почему-то только в научных заведениях), где поздравляли женщин с 8 Марта, с объявлениями от профсоюзного комитета, с предложениями летнего отдыха для семейных сотрудников в Евпатории, с графиком работы секции «Юный биохимик» и прочей ненужной информацией. И впрямь, не институт – а второй дом…

– Вам звонили из отделения… – продолжил я.

– Понимаю, вы удивлены тем, что я не бросила работу и не вернулась домой, – спокойно ответила кваzи. – Но у нас идёт важный эксперимент, моё присутствие необходимо. Виктору уже ничем не помочь, а он был предан работе и поймёт меня. Уверена.

Я нахмурился. Что она несёт…

– Виктор и Виктория, очень красиво, – неожиданно сказал Михаил. – Вы были женаты до вашего возвышения?

– Нет, мы впервые познакомились уже здесь, в институте, три года назад, – ответила Виктория. – Но вы правы, Виктор считал это знаком. Люди склонны к маленьким суевериям.

– У него были враги? – спросил Михаил.

– Не более чем у любого молодого талантливого учёного. Но это не те враги, которые пускают пулю в сердце. Мне сказали, что его застрелил грабитель?

Михаил кивнул.

– А потом он восстал и убил грабителя? – продолжала Виктория.

– Всё так, – сказал Михаил.

– Можно сказать, что справедливость восторжествовала, – произнесла Виктория. – В этом есть высшая логика. Грабитель хотел его убить, а в результате погиб сам и навсегда.

– Наверное, вы не дослушали сообщение, – предположил я. – Потому что со справедливостью вышло… не очень.

Виктория приподняла одну бровь. Очень человеческим и очень ненатуральным жестом.

– Когда дознаватель вошёл в квартиру, там было уже двое восставших, – сказал я. – Дознаватель был вынужден применить оружие. Они мертвы. Окончательно мертвы. Им отрубили головы.

– Как? – спросила Виктория. И моргнула. Лицо у неё стало глупое, как у обычной живой женщины.

– Мачете.

– Я не об этом, идиот! – закричала Виктория. – Как, как, как это произошло? Почему это произошло? Это неправильно, так не должно было произойти!

– Преступление не может быть правильным по определению, – сказал Михаил.

Виктория мгновенно успокоилась.

– Вы правы. Но это очень печально. И очень несправедливо. Виктор был очень талантливый учёный. Это огромная потеря.

Разумеется, она не выглядела страдающей. Удивительно было то, что она вообще повысила голос и принялась ругаться. Кваzи, которая любила мужа? Чушь. Она могла его любить после смерти и возвышения только в одном случае – если они были знакомы раньше.