Блокадный дневник Лены Мухиной - Лена Мухина

После поклассного собрания, которое происходило в помещении учительской и на котором мы получили табели, мы решили пойти домой. Наши мальчики ушли раньше девочек. Девочки где-то задержались, и я решила, что пойду без них, одна, домой. В раздевалке я встретила наших мальчиков, они уже оделись и вскоре ушли, попрощавшись со мной и Тамарой, которая тоже решила идти домой. Мы с ней оделись и решили подняться наверх и узнать, начались ли там танцы и каковы намерения наших девочек. Мы их встретили на лестнице. Мы вышли из школы, остановились у подъезда. Эмма говорит: «Ой, девочки, как не хочется идти домой. Я хочу танцевать». Вскоре все девочки, а их было немало: Тамара, Беба, Эмма, Роза, Зоя, Надя, Дыся, почувствовали, что они до безумия хотят танцевать, и не в школе, и не одни, а именно у кого-нибудь в квартире, с мальчиками. Начались проклятия — черти проклятые, негодяи, нахалы — это все по адресу мальчиков, они удрали, а мы должны здесь страдать. Кто-то высказал ту мысль, что если бы мальчикам сейчас сказать, что мы хотим танцевать, они бы без разговоров согласились бы. Тогда кто-то предложил: «Девочки, давайте проучим их хорошенько». И сразу созрел план. Кто-нибудь из нас позвонит или Димке, или Мишке, или Гришке и скажет, что у нас есть блестящая идея, чтоб через 5 минут они пришли бы к школе. А мы сами спрячемся в парадном[7] напротив школы и вдоволь насмеемся над ними. Мы решили тут же привести свой заговор в исполнение.

Мы отправились на почту, намереваясь оттуда позвонить. На почте было много народа. Надя и Зоя отправились звонить, а мы остались их ждать под сенью строительных лесов. Вскоре они пришли. Гришки и Мишки нет дома, Димка разговаривать не пожелал и повесил трубку. Итак, наша затея окончилась неудачей.

Мы долго стояли и думали, что нам теперь делать. Вот когда нам нужны были наши мальчишки, как путнику в пустыне вода. Мы напрасно вглядывались в каждого парня, напрасно смотрели по сторонам. Мы чуть ли не умирали от досады, от злобы, от обиды, но мальчики наши не думали идти. Мы считали себя самыми несчастными существами на свете, и чем больше продолжалось наше томление, тем жарче разгорались мы страстью видеть их.

И мы решили идти, куда глаза глядят, и идти до тех пор, пока наткнемся на них. Что они гуляют где-нибудь, в этом мы были уверены. Одним словом, мы решили умереть, но найти наших мальчиков именно сегодня. Мы двинулись в путь, как вдруг кто-то из девочек крикнул: «Вот они». Все обернулись, куда указывала Надя, и увидели их, наших долгожданных мальчиков. Они тоже увидели нас, остановились, всплеснули руками и дружно перешли через дорогу. Мы начали разговаривать, и я сразу заметила, что горящие желанием видеть мальчиков сразу стали холодными и равнодушными. Так нашим девочкам казалось, что они держат себя с достоинством. Не долго мы разговаривали. Вскоре мы разошлись в разные стороны. Но когда мальчики порядочно отошли от нас, мы поняли, что сделали глупость.

— Девочки, что же мы делаем. Зачем мы расстались. Ведь мы же хотим танцевать… с ними.

— Пошли!

— Куда?

— За ними.

— Пошли.

Мы все повернулись и пошли за мальчиками. Все быстрее и быстрее, а потом просто побежали. Мы сами не давали себе отчет в том, что мы делаем и что нам от мальчиков хочется. Мы только хотели их догнать, не выпускать их опять из виду.

Расстояние между нами и ними быстро уменьшалось. Мы хохотали, не в силах сдержаться. Расстояние стало так мало, шагов 10, что мальчики не могли не слышать нас, они, оборачиваясь, ускорили шаг. Вот и почта. Вдруг наши мальчики заворачивают в подъезд почты и, давясь от смеха, скрываются там. Мы пролетаем мимо, сворачиваем на Разъезжую и идем, идем. Дошли до Мишкиного дома, решили, что надо наконец повернуть обратно. «Девочки, если мы их встретим, делайте вид, что не замечаем». Мы повернулись и пошли. Дошли до дома Веры Прокофьевой и видим, наши мальчики идут по той стороне. Они нас увидели, раскланялись, а Миша Ильяшев ножкой расшаркался. Мы прошли еще немного и остановились, смотрим на них, они стоят, переговариваются, пересмеиваются и смотрят на нас. Потом они ушли к Кире Крутикову. Тут только девочки опомнились. Что мы наделали, мы теперь сгорим от стыда, они нам жить не дадут (но оказалось, мальчики наши были настолько воспитанны, что на другой день ни намека, как будто ничего не было).

Началась жестокая битва между мной и девочками. Я защищала мальчиков, они их разоблачали. Постепенно я начала сдавать. Сраженье выиграли они. Я признала все, только в одном пункте я не сдалась. Я не согласилась с тем, что Вова хуже всех мальчишек, вместе взятых. Хотя на этом фронте они больше всех меня атаковали, особенно Роза. Она расписала мне Вову так, что я не знала, что и сказать. «Самолюбивый, самомнительный, кроме себя, всех считает за ничтожество! Заставляет плясать под свою дудочку всех ребят, смотрит на всех свысока. Задает тон всем мальчишкам. Кто первый начал ухаживать? Вовка! Кто первый начал играть в глупую игру, чтобы спрашивать, кого ты любишь, кто тебе нравится? Вовка! Кто первый завел манеру подавать пальто девочкам? Вовка. А ты, Лена, уверяешь, что он хороший. Да я уверена, — продолжала Роза, — что когда Мишка Ильяшев издевался над тобой перед всеми мальчиками, Вовка недалеко ушел от него».

— Ты думаешь, — спросила я, — что он тоже издевался надо мной?

— Конечно. А неужели ж нет, — уверенно ответила Роза.

Я замолчала, что мне с ней спорить. Она же так уверена в правоте[8] своих слов. А мне же все-таки смешно это слышать, потому что я ясно представляю себе Вову и дома, и в школе, и на вечеринке… — и ничего общего.

Да Вова даже не знает, что притягивает к себе мальчиков. Он просто не сознает этого. Ему кажется, что так и должно быть. Нет, нет, нет и еще раз нет. Роза врет. Она просто его не знает. Или она хочет отбить его от меня. Ей, наверно, кажется, что он влюбился в меня и забыл ее. Все это ерунда.

В 12 часов 15 минут вся страна слышала выступление тов. Молотова{7}.

Он сообщил, что сегодня в 4 часа утра германские войска без объявления войны начали наступление по всей западной границе. Их самолеты бомбардировали Киев, Житомир, Одессу, Каунас и др. города. Погибло 200 чел.{8}

В 5 часов германский консул{9} объявил от имени своего правительства о начале войны, т. е. что Германия пошла на нас войной. Итак, самое ужасное из всего, что можно было ожидать, совершилось.

Мы победим, но победа эта будет не легкая, это тебе не Финляндия. Война эта будет дикая, ожесточенная.

Если в теперешней войне химические вещества еще не применялись, но, в этом нет сомнения, на нас нападать[9].

Уже 11 часов 30 мин. вечера, а сводки все нет. Почти без перерыва по радио звучат боевые песни, стихи и объявления о военном положении, о мобилизации. А самолеты летают, кружат над городом, и хотя знаешь, что там, за штурвалом, наши советские летчики, а все-таки не по себе.

Ведь так же будут реветь моторы вражеских бомбардировщиков. Это ужасно. Неужели не скажут сводки. Если б мы одержали хоть небольшую победу, то об этом известили, но, наверно, победы еще нет. Да, там, на фронте, идут сражения.

Те, которые приходят с улицы, говорят, что там с песнями идут мобилизованные{10}. Их провожают жены, дети, любимые девушки.

За нами победа, товарищи!

В 2 часа ночи меня разбудил заунывный вой сирены. Мы с мамой быстро оделись, пошли на кухню, было очень тихо, самолетов слышно не было. Потом послышались глухие, отдаленные удары. Мы прижались к друг другу и подумали: «Бомбы!» Но самолетов не слышно, а удары немного приблизились и больше не приближались. Это наши зенитки. Мы прислушались: зенитки били, били ожесточенно. На дворе завыла сирена, не смолкала канонада зениток, а облака равнодушно плыли по бледному небу, и звезды сверкали местами между ними. Было очень страшно. Через 1/2 часа был дан отбой. Мы с мамой, не раздеваясь, легли в кровать и заснули.

Утром сказали долгожданную сводку.

С 4-ех часов утра 22-ого июня 1941 года регулярные войска Гитлера перешли нашу границу и стали углубляться на нашу территорию. Крупные соединения германских бомбардировщиков сбросили бомбы на мирные города и села нашей страны; но уже в 6 часов германцы столкнулись с регулярными частями Красной Армии. В продолжение всего 22 июня происходили ожесточенные, кровопролитные бои, в результате которых германские войска на протяжении всего фронта отступили, неся тяжелые потери. Только в некоторых пунктах гитлеровцы продвинулись и захватили небольшие города и селения в 30–40 километрах от границы.

Германские бомбардировщики совершили налеты на города и села нашей родины, но везде их встретили наши истребители и огонь зениток. Сбито по всему фронту 65 германских бомбардировщиков.

Английское командование и генерал Черчилль заявили, что сделают все возможное, чтобы помочь русским, а им помогут США. Гитлер просчитался, он думает, что до наступления зимы он справится с Советским Союзом и тогда расправится[10] с Западной Европой окончательно. Гитлер думает, что его враги на Зап[адном] полушарии ослабли и не смогут помешать ему, пока он будет осуществлять свои дальнейшие планы.