Проснувшись с улыбкой - Рустам Ибрагимбеков

- Что с тобой? - и Майя рассмеялась. Потом тут же прервала смех и даже нахмурилась, чтобы выглядеть серьезнее.

Этот короткий смех, плеснувшись о его раскаленное лицо, зашипел, как вода в парной, и потными струйками потек по шее, по спине, между лопатками.

- Ты чего смеешься? - спросил Алик хмуро, хотя она уже не смеялась.

- Какой ты красный! - улыбнулась Майя и вдруг протянула руку к его лицу.

Он даже вздрогнул от неожиданности. Что-то белое коснулось его лба, и, прикрыв глаза, он понял, что это платок.

Вытерев ему лицо и шею, она полезла было и под воротник рубашки, но он отстранился.

- Ну, куда пойдем? - спросила она, пряча платок в карман сарафана. Может, на бульвар?

- Можно, - еле выдавил он, и они пошли назад по Воронцовской, мимо всего этого болтающего, грызущего семечки, играющего в лото и домино народа.

- Вот пялят глаза, - Майя недовольно передернула плечами, - сплетницы чертовы.

- Они тебя знают, что ли? - Алик с удивлением услышал свой голос.

- Еще как! Делать-то нечего, вот и следят. С кем пошла? Куда пошла? - все интересует. Я первое время злилась, а потом решила - наплевать, пусть болтают, что хотят. Бабка только расстраивается.

Она приехала из Витебска и жила с бабушкой. Алик знал об этом, но для поддержания разговора спросил:

- Какая бабка?

- Моя.

Отец ее погиб на фронте, мать вышла второй раз замуж. А с отчимом Майя не ладила - и об этом Алик тоже знал.

- Как ты думаешь, выйдет из меня актриса? - спросила она, и, встретившись с ней взглядом, Алик опять удивился тому, какие красивые у нее глаза, по размерам не меньше, чем у его барашка, а говорят, что бараньи глаза самые крупные. Но цвет, конечно, у нее намного лучше, - серо-голубой, как небо. Родной цвет.

- Конечно, выйдет. Товарищ Эмиль очень тебя хвалил.

- Что он понимает? - усмехнулась Майя. - Он только образование имеет. На сцене никогда не играл.

- А фильм?

- Групповка, - презрительно махнула рукой Майя, - меня и то приглашали сниматься. В массовку или групповку каждый может попасть.

- Что же ты все, что он говорил, делала, а теперь ругаешь?

- Я не ругаю. Он хороший дядька. Но не авторитет. А мне нужен человек, который бы меня направил. Вот в клубе Двадцати шести Лежнев ведет кружок. Из ТЮЗа. Не знаешь? Это другое дело. Это настоящий актер.

- Что же ты к нему не пошла?

-Я же в типографии работаю. Вот и пришла в Дом печати. А потом, когда все разузнала, уже как-то неудобно было уйти. И к ребятам привыкла. Да и к Эмилю тоже. Он так старается.

- Да, - с удовольствием согласился Алик: сто Лежневых не отдал бы он за товарища Эмиля, хотя он и не авторитет.

Так в разговорах о том о сем они дошли до бульвара. Наконец стемнело. Народ в основном гулял парочками.

- Пойдем на Студенческую? - спросила Майя.

Алик вопроса не понял, но виду не подал. Видимо, речь шла об аллее, потому что, пройдя немного. Майя свернула туда, где под деревьями было потемнее, и села на свободную скамейку.

- Здесь удобнее, - сказала она. - И шпаны меньше.

Алик промолчал: Студенческая так Студенческая, хотя ничем эта аллея от других не отличалась - такие же скамейки под деревьями, асфальт под ногами и полно парочек, стоящих, сидящих, идущих.

- Тебе привет от меня передали?

- Передали.

- Что же ты ничего не ответил?

--У меня баран не напоенный, - вдруг вспомнил Алик.

- Что?!

- Ему в десять попить надо дать. Он привык.

- Какой баран?

- Мой.

- У тебя есть баран?

- Да.

- А где ты его держишь?

- В коридоре.

--Дома?

-Да.

Она громко рассмеялась. Несколько парочек недовольно оглянулись.

- Большой?

- Нет, не очень. Шесть месяцев.

- И что ты собираешься с ним делать?

Пришлось рассказать ей всю историю барашка, И про обрезание племянника тоже. Эту часть истории она никак понять не могла.

- Ты-то чего старался?

- Как чего? Всех его товарищей обрезали, один он остался,

- Ну и что?

- Неудобно же.

- Перед кем?

- Перед соседями.

- А тебе-то почему неудобно? Ты же русский?

- Русский.

- Или нет?

- Почему нет?

- А по тебе не поймешь! Глаза, правда, светлые, а кожа

совсем смуглая.

- Это загар.

- И волосы темные.

- Если русский, обязательно блондином должен быть? Она опять рассмеялась.

- А сестра, значит, за азербайджанца вышла?

- Да.

- Ну и как?

- Нормально.

--А это правда, что ты чуть что - за нож хватаешься?

- Я?!

- Да, ты! С крыши даже прыгнул с ножом. Было такое? Об этой истории ей вполне мог рассказать племянник или кто-то из его друзей, отпираться не было смысла.

- Было.

- Ну вот видишь, - она удовлетворенно улыбнулась. - Я про тебя все знаю. Дикий ты человек, убьешь и не задумаешься.

Тут уж он не удержался от улыбки. Это он дикий человек? Да он мухи не обидит, пока его не заставят. Если она хочет знать, так он на другую сторону переходит, когда навстречу пьяный идет или шпана какая-нибудь.

- Почему?

- Чтобы не связываться. Скажут еще что-нибудь не то, придется ответить.

- Смотри какой осторожный. - Она глядела на него с чуть насмешливой улыбкой. - Ас крыши почему прыгнул?

- Я их предупредил, чтобы не ругались. А они не послушались.

- Кто? И прыгнул на них с ножом?

- Они тоже с ножами были.

- Двое?

- Трое. Подняли ночью крик. Матом ругаются. Ножами машут. А мы с сестрой на крыше спали. Я им говорю: тише, тут же кругом женщины, дети. А они меня послали. Пришлось прыгнуть.

- Высокая крыша была?

- Да. Ногу поломал.

- А они что?

- Знакомые оказались. Извинились.

- А если бы не извинились?

- Не знаю. Я об этом не думал, прыгнул - и все.

- Рассказывали мне о твоих подвигах.

- Кто рассказывал?

- Все. Ты как появился, сразу пошли разговоры. Эмиль тоже нас предупредил, чтобы на всякий случай повежливее с тобой обращались.

- Эмиль? Не может этого быть!

- Он мне лично говорил.

-Что же сам на меня орал?

- Нервный. Ты тоже нервный?

- Да, наверное.

Они оба вспомнили про тот случай, когда он при всех грохнулся от волнения на пол, но говорить об этом не стали; пожалела она его.

- А я на тебя страшно разозлилась.

- Когда?

- Там... Когда ты на меня набросился. Надоело уже: с кем ни встретишься, набрасываются, как звери. И этот тоже, думаю. Целоваться даже не умеет, а лезет. Ты что, никогда не целовался? Что молчишь? Я же вижу.

Они помолчали немного. Посидели тихо и неподвижно, вслушиваясь в шорох ветвей и шепот парочек.

- Ну ладно, - сказала она, - пошли поить твоего барана.

Он сразу встал, она продолжала сидеть. Потом медленно поднялась; что-то непонятное было в ее взгляде, в темноте он казался каким-то мутным.

- Поцелуй меня, - она обняла его за шею.

Притиснув свои сухие и плотно сжатые губы к ее рту, Алик ничего, кроме неловкости, не чувствовал. Но она не отпускала его голову, наоборот, все сильней прижимала к своей. До боли. И вдруг что-то сделалось с его губами: они обмякли, зашевелились, коснулись ее зубов...

Она продолжала больно прижимать к себе его голову, но теперь это было приятно. Руки сами собой сошлись за ее спиной. Чуть выше живота он чувствовал упругое прикосновение ее грудей, они как бы мягко отталкивали его, но стоило отодвинуться, как они поспешно утыкались в то же место, вызывая какое-то сладкое и тающее чувство.

По дороге к нему домой они продолжали целоваться, останавливались в каждом темном месте. Но долго она не выдерживала, начинала задыхаться, как под водой. И когда он отпускал ее, жадно глотала воздух. Теперь они почти не разговаривали. Одно было странно: если она видела, что он за ней ходит, почему только сегодня сказала об этом? Почему столько тянула? Но спросить он стеснялся...

Двор уже спал, когда они добрались наконец до его дома. Даже в подвале у Ханманы свет не горел, а старуха ложилась поздно.

Барашек тоже спал. На шум шагов он вскинул голову и поспешно поднялся на ноги, скользя копытцами по асфальтовому полу. Зазвенели шарики на кровати.

- Какая прелесть, - ахнула Майя и бросилась его обнимать.

Алюминиевая миска, которую Алик, уходя, наполнял водой, была пустой...

Пока барашек жадно пил. Майя обнимала его одной рукой и нашептывала на ухо что-то ласковое.

- А что будет потом, когда он вырастет? - она встревоженно посмотрела на Алика.

Здесь, при ярком освещении, даже представить себе было невозможно, что совсем недавно он с этой девушкой целовался; такой недоступно красивой она сейчас казалась.

- Не знаю. Будет жить, как живет...

- Но это же невозможно.

- Почему? Кому он мешает?

- А мама?

- Она здесь почти не бывает.

- Да, я слышала, - стало ясно, что Майя о нем знает не меньше, чем он о ней. Это Алику понравилось. Хорошо, что она все о нем знает и это ее не испугало, не оттолкнуло. Ни то, что он всего семь классов кончил, ни полусумасшедшая мать, ни баран в доме, ни асфальтовый пол...