Раскаяние царя Дугрия - Александр Иванович Бородулин

не хоронили никакой девочки ни год назад, ни два, ни три. И даже если бы это делали другие санитары, то они об этом знали бы наверняка. Торус спросил санитаров, не известно ли им о судьбе больной девочки, которую доставили к придворному лекарю год назад. Но снова санитары заверили, что не было никакой больной девочки. Торус поблагодарил санитаров за сведения и, в глубокой задумчивости, поехал дальше по своим служебным делам. Весь день он пытался понять, как получилось так, что им с женой сообщили, что их маленькая Длама умерла, а санитары сообщили, что никакая девочка не умирала. Что-то тут не так. Кто-то врет! Но зачем врать санитарам? И зачем врать жене придворного лекаря? Как ни силился думать Торус, никакого вразумительного объяснения придумать не удалось. Но у него появилась, пусть и весьма слабая, но все-таки надежда, что Длама жива. Но как сказать об этом Эдире? Бедная женщина и так настрадалась, оплакивая свою дочь, и сейчас бередить едва зажившие раны, не имея достоверных доказательств, пожалуй, не стоило. Особенно, если учесть тот факт, что Эдира снова вынашивает под сердцем ребенка, лишние волнения ей будут ни к чему. И Торус решил, что ничего не скажет Эдире, по крайней мере, пока. Пока не узнает достоверно о судьбе их Дламы.

А Длама, которую теперь звали Камиссой росла и воспитывалась во дворце как принцесса. И про то, что Камисса, на самом деле не является дочерью царя, теперь, знала только жена придворного лекаря. А она намеревалась хранить эту тайну до могилы. Камисса была источником немалого дохода для лекаря и его жены. Поэтому они заботились о ней. Камисса получала все необходимое, кроме любви и ласки. Даже ее мнимый отец ни разу не удосужился навестить Камиссу. Царь Ласфадии проводил время в увеселительных мероприятиях, охоте и войсковых смотрах. Хотя Ласфадия и Тамерия много лет соблюдали мирный договор, царь Ласфадии мечтал к совершеннолетию своего сына собрать и вооружить многочисленное войско и, назначив своего сына главнокомандующим, послать его на захват Тамерии. Тамерия представлялась царю Ласфадии лакомым кусочком, ведь купцы из Тамерии привозили товары, качество которых значительно превосходило качество товаров Ласфадии. И царь надеялся, что, захватив Тамерию он получит власть над изготовителями этих прекрасных товаров. Ему было невдомек, что качество товаров зависит не от национальности, а от условий и заинтересованности работников. Если из хорошего сырья, на хорошем оборудовании, хорошо обученные специалисты будут стремится произвести хорошее изделие, то изделие получится, действительно, хорошим. Нарушение хотя бы одного из звеньев приведет к разрыву всей цепочки.

Однако, царь Ласфадии даже не задумывался об этом. Он был уверен, что главное вооружить армию тяжелым оружием, и захват других стран станет легким делом. Сам царь не умел даже держать в руках меч, не говоря уже о метании копья или стрельбе из лука. Даже на охоте за него стрелял егерь, а он отсиживался в беседке возле восточных ворот, даже не выезжая за пределы дворцовой ограды. А когда егерь приносил добычу, он возвращался во дворец и самодовольно говорил, что это он сам добыл дичь. Он проводил парады на дворцовой площади сидя на троне, который был установлен на пьедестале посреди площади, махая золотым жезлом, давая подразделениям дворцового полка команды остановиться или снова маршировать. Царь полагал, что в этом и есть тактика ведения боевых действий. Он был уверен, что война является самым доблестным занятием всех царей, королей, раджей, падишахов, фараонов, ханов, императоров и прочих повелителей.

Царь Дугрий, который, напротив, был убежден, что война является самым ужасным проявлением человеческой деятельности, ежедневно, по несколько часов, занимался оттачиванием боевых искусств, как с применением оружия, так и без такового.

Когда Ронси исполнилось полтора года Рутэния, выходя с ним на прогулку, частенько заходила на восточный двор, где Дугрий проводил тренировки вместе с гвардейцами. Ронси искренне радовался, когда отцу удавалось выходить победителем в учебных боях и плакал, когда его отец терпел поражение. Рутэния, успокаивая его, объясняла, что поражение в учебном бою является только поводом установить причину совершенных ошибок. Рутэния говорила, что папа либо сам допустил неловкое движение, либо упустил ловкое движение своего соперника. Но, в любом случае, папа осознает это и не допустит подобную ошибку впредь. Ронси, хотя и не все понимал пока, но успокаивался и желал, чтобы папа в следующий раз непременно победил.

Однажды Ронси с мамой, как обычно, стояли у изгороди и наблюдали за тренировкой отца и дворцовых гвардейцев. Дугрий в этот раз оттачивал схватку сразу с тремя воображаемыми противниками. Но, в какой-то момент пропустил сильнейший удар, в результате которого он упал и несколько раз перевернулся, катясь по земле. Маленький Ронси не выдержал этого зрелища, вырвал ручонку из материнской руки, и с криком побежал к отцу. Дугрий, услышав крик своего сына, немедленно вскочил на ноги и резко подхватил Ронси и поднял его над головой, желая дать понять ребенку, что с ним все в порядке. Однако, Ронси закричал еще более пронзительно, а на лицо Дугрия с одежды сына стала капать кровь. Дугрий, в испуге, прижал сына к себе, спрашивая его о случившемся. Ронси, плача, показал ручонкой на левую ножку. Ножка ребенка была вся в крови. Друг Дугрия, командир гвардейцев Земфий уже бежал вместе с лекарем. Кровотечение удалось остановить и Ронси старался больше не плакать, чтобы успокоить разволновавшихся родителей. Оказалось, что, когда Дугрий катился по земле, кинжал, который Дугрий носил на поясе с правой стороны, съехал к середине и повернулся рукояткой на внешнюю сторону. А когда Дугрий поднимал Ронси, металлическое змеиное жало на набалдашнике кинжала впилось в кожу на ножке малыша и распороло ее двойной линией до самого колена. Рана была не глубокая. Лекарь сказал, что через недельку рана затянется, но скорее всего останется шрам на всю жизнь. Дугрий винил себя за то, что так нелепо пропустил удар, и так не аккуратно поднял Ронси. А Рутэния винила себя за то, что так слабо держала Ронси за ручку. Но через неделю, как и сказал лекарь, ранка стала подживать. Ронси снова стал самостоятельно ходить, а еще через неделю он уже вовсю бегал и только две белых полоски на левом бедре напоминали о перенесенной травме.

После этого случая Дугрий стал брать уроки в искусстве врачевания. Ведь он, который в одиночку был способен одолеть нескольких воинов, оказался совершенно беспомощным, когда с его сыном произошел несчастный случай. Дугрию было очень стыдно, что он, взрослый мужчина, царь, муж, отец,