Сегодня и завтра - Иван Панаев

— А! это какой-то г. Кремнинъ. Мнѣ его представилъ г. Н*. Я, право, не знаю, что онъ такое… Онъ, кажется, никогда ничего не говоритъ и всегда стоитъ на одномъ мѣстѣ. Вѣрите ли, что онъ былъ у меня раза четыре и еще не сказалъ со мной двухъ словъ! По всему видно, что онъ оченъ простъ.

Этотъ приговоръ графини былъ немножко рѣшителенъ, но нельзя было обвинить ее за этотъ приговоръ. Въ самомъ дѣлѣ, по закону свѣтскости, человѣкъ, который былъ въ домѣ четыре раза и не болѣе двухъ словъ произнесъ предъ хозяікою дома, — такой человѣкъ… какъ не почесть такого человѣка если неумышленно-страннымъ, то простымъ?

Свѣтъ судитъ по своему — и онъ правъ. Бѣдный молодой человѣкъ! Онъ былъ лишній тамъ, гдѣ были:

….. цвѣтъ столицы,И знать, и моды образцы,Вездѣ встрѣчаемыя лицы…

Какъ бы то ни было, но съ тѣхъ поръ, какъ онъ показался въ высшемъ кругу и объ этомъ узнали, то нѣкоторые изъ его знакомыхъ, при встрѣчѣ съ нимъ, жали ему руку и гораздо крѣпче и чувствительнѣе прежняго, и улыбались ему съ гораздо большею пріятностью. Есть въ Петербургѣ такіе молодые люди, впрочемъ очень любезные, которые, не имѣя никакихъ средствъ попасть въ высшее общество, смотрятъ съ нѣкотораго рода благоговѣніемъ и съ небольшою, почти незамѣтною завистью на того, который посѣщаетъ эти общества. Однако, иногда между собою, въ своемъ кругу, дома, за трубкою вакштаба, въ кондитерской за чашкою шоколада, разговорясь о томъ, о семъ, они отпускаютъ насчетъ такого человѣка насмѣшки въ родѣ слѣдующей: "онъ, братецъ, лѣзетъ въ знать" и тому подобное.

Въ началѣ декабря въ гостиныхъ заговорили о пріѣздѣ изъ чужихъ краевъ старушки-княгини Л* и о скоромъ бракѣ княжны В*.

Еще новость: княгиня даетъ огромный балъ; на этомъ бал:ѣ будетъ весь блестящій Петербургъ, — и вотъ этотъ блестящій Петербургь ждетъ бала, приготовляется къ балу и радуется случаю разсыпать деньги.

До слуха Кремнина дошла вѣсть объ этомъ балѣ и о скоромъ бракѣ княжны. Какъ бы ему попасть на этотъ балъ? А ему захотѣлось непремѣнно быть тамъ, въ послѣдній разъ посмотрѣть на княжну, въ послѣдній! и навсегда распроститься съ аристократическими гостиными. Это было твердое его намѣреніе… Къ чему же вѣчно влачить жизнь безъ цѣли и надежды? О, жизнь безъ надежды! Понимаете ли вы, что это такое? Это день безъ свѣта, нѣтъ, это удушливый сонъ безъ пробужденія, это темница съ замками, для которыхъ нѣтъ ключей; цѣпь колодника — и ни шагу безъ этого рокового, тяжелаго звука, который гремитъ вамъ: нѣтъ отрады, нѣтъ надежды! Да, онъ рѣшился проститься съ княжною и съ гостиными, въ которыхъ только она одна для него блестѣла.

Онъ поѣхалъ къ Н*. До ма.

— Пожалуйста выполни мою послѣднюю просьбу, — сказалъ онъ ему, не по обычаю только сжимая его руку. — Говорятъ, у княгини Л* на-дняхъ огромный балъ. Я хочу быть на этомъ балѣ.

Н* задумался.

— Ты вѣдь знакомъ съ княгинею?

— Да, и очень; но, право, милый, легче попасть въ Магометовъ рай, чѣмъ на этотъ балъ княгини. Сколько приглашеній!.. Однако… Но ты такъ вооруженъ противъ общества, ты такъ не любишь нашихъ гостиныхъ. Отчего же вдругъ такое желаніе?

— Я прошу тебя…

— А, понимаю, понимаю!

— О, ради Бога!.. — И молодой человѣкъ снова схватилъ его руку.

— Я не даю тебѣ слова, но я сейчасъ же ѣду къ княгинѣ, и можетъ быть… Да, кстати, мнѣ еще нужно будетъ кой-куда заѣхать. Я пришлю тебѣ отвѣтъ.

Черезъ два дня Кремнинъ получилъ пригласительный билетъ отъ княгини.

Балъ былъ назначенъ 10-го декабря.

Къ концу этого дня, часовъ въ 11, въ Милліонной не было проѣзда. Улица отъ начала до конца была загромождена экипажами, освѣщена каретными фонарями. Жандармы скакали, кричали, бранились съ кучерами и проклинали виновницу этого съѣзда.

Домъ княгини горѣлъ огнями. Широкая лѣстница, расходившаяся кверху на двѣ половины, была устлана яркаго цвѣта узорчатымъ ковромъ и вся уставлена померанцевыми деревьями. Съ обѣихъ сторонъ у входа на мраморныхъ пьедесталахъ стояли большія курильницы чрезвычайно красивой формы, вывезенныя изъ чужихъ краевъ. У самаго входа пестрый, какъ полишинель, швейцаръ съ огромной булавою; далѣе цѣлый строй лакеевъ, увѣшанныхъ гербами, въ башмакахъ — такихъ ловкихъ, такихъ серьезныхъ. Чувство робости, это непріятное чувство, тяжко сжало молодого человѣка при входѣ. Онъ подумалъ: "въ послѣдній разъ" и немного ободрился.

Княгиня Л* чрезвычайно любила Ольгу. Еще ребенкомъ она всегда любовалась ею, всегда цѣловала ее, и когда Ольга начала подрастать, когда она день ото дня становилась пригожѣе, княгиня была отъ нея въ совершенномъ восторгѣ; княгиня безпрестанно кормила ее конфетами и безпрестанно, смотря на нее, повторяла: "ma belle Olga"… Говорили, будто бездѣтная, одинокая старушка заготовила духовную, въ которой все состояніе свое, послѣ смерти, отдавала княжнѣ. Впрочемъ, то были одни только слухи. Старушка созвала въ свои залы все высшее общество столицы для нея одной и заранѣе радовалась, заранѣе была увѣрена, что она будетъ царицею бала. Ольга была блистательна; въ ней чудно соединялись два идеала красоты: этотъ языческій, соблазнительный идеалъ формъ и другой чистѣйшій, возвышеннѣйшій: выраженіе души и мысли. Гордо поэтическая, дѣвственно-непорочная мысль выказывалась въ этихъ благородныхъ, нѣжныхъ чертахъ лица, душа такъ и сверкала въ этихъ лазурныхъ очахъ. На ней было бѣлое атласное платье, не совсѣмъ длинное, оканчивавшееся ровной полосой воздушнаго газа, сквозь который виднѣлись прелестныя ножки; сверхъ этого платья другое какое-то прозрачное, легкое; брилліантовая пряжка стягивала поясъ, и широкая лента пояса упадала къ ногамъ. Голова ея была причесана просто: все тѣ же длинные, небрежные локоны и у косы одинъ бѣлый цвѣтокъ пополамъ съ розой. На нее просто нельзя было налюбоваться.

Балъ сверкалъ, ослѣпляя, музыка чаровала слухъ, ароматическій дымъ чуть вился въ душной атмосферѣ; все съ самозабвеніемъ прыгало и веселилось.

Графъ, стоя возлѣ своей невѣсты, замѣтилъ тамъ, въ сторонѣ, въ толпѣ, молодого человѣка. — "Кажется, это онъ!" Графъ едва замѣтно улыбнулся и потомъ оборотился къ своей Ольгѣ.

— Знаешь ли, кто здѣсь? — сказалъ онъ ей вполголоса.

— Кто? — простодушно спросила она.

— Я не скажу тебѣ, отгадай…

— Какъ же ты хочешь, чтобъ я отгадала? Ты знаешь, какъ я недогадлива, милый?

Графъ опять улыбнулся.

— Вотъ посмотри направо, тамъ, между барономъ Р* и Т*…

— Что же?

— Ахъ, онъ исчезъ!

— Кто?..

— Твой обожатель, Ольга. Этотъ… какъ-бишь, я всегда забываю его имя… Крениц… Гремнинъ… твой несчастный обожатель…

— А, перестань, Michel; онъ такой жалкій, этотъ молодой человѣкъ!

— Я не понимаю, какъ онъ попалъ сюда. Кто его представилъ княгинѣ? Кажется, онъ немножко страненъ (графъ хотѣлъ сказать глупъ). Но ты должна знать это лучше. Вѣдь онъ танцовалъ съ тобой у графини *?

— Да; но онъ сказалъ со мной только два слова…

— Неужели? Такъ онъ долженъ быть очень любезенъ?

Графъ засмѣялся.

— Онъ очень похожъ на какую-то неловкую и длинную птицу… Ты видѣла въ послѣднихъ листкахъ Musée de familles! Онъ скользитъ на паркетѣ, какъ гусь на льду.

Княжна улыбнулась.

Такъ невинно шутилъ графъ и такъ наивно внимала его шуткамъ она.

А молодой человѣкъ стоялъ сзади; онъ невольно слышалъ почти весь этотъ разговоръ. Онъ блѣднѣлъ и трясся; на глаза его налегъ туманъ. Наконецъ, при послѣднихъ словахъ, кровь задушила его… Онъ посмотрѣлъ съ ногъ до головы на графа — это былъ взглядъ, сверкнувшій вдругъ, нечаянно, какъ искра въ пеплѣ, который, казалось, совсѣмъ потухъ — посмотрѣлъ на графа, скрылся въ толпѣ, а потомъ его не было видно въ залахъ.

Черезъ часъ, можетъ быть и менѣе, онъ опять показался.

Между тѣмъ княжнѣ что-то сгрустнулось, она даже вздохнула… Неужели этотъ балъ утомлялъ ее?

Княжна вышла изъ залы и пошла въ другую комнату: тамъ легче дышать; дальше и дальше… Музыка тише и тише — и вотъ она очутилась въ угольной, небольшой, полукруглой комнатѣ. Въ этой комнатѣ никого не было. Она притворила дверь. Звуки музыки доходили сюда невнятнымъ гуломъ. Княжнѣ стало легко. Она опустилась на табуретку. Въ этой комнатѣ былъ темный свѣтъ, утѣшающій зрѣніе: одна лампа подъ матовымъ стекломъ, и то только освѣщавшая картину, которая висѣла на стѣнѣ. Какъ хороша картина! И Ольга заглядѣлась на нее.