Хайноре. Книга 1 - Ронни Миллер

он опять, придавил брыкающуюся к земле и раз! одна прядка упала, два! вторая.

— Ну вот и все. А ору-то было… Собирайся давай.

Нора глядела на себя в ручейке и плаксиво морщилась. Обкорнал прямо по плечи, ирод, всю красоту забрал, все богатство, все отнял… А ведь только муж в брачную ночь имеет право срезать с девицы локон волос, так у них заведено в деревне, но что северянину до их обычаев, чужак, лиходей… Ну что ж, возлечь возлегла, косу остриг, не быть ей никому женой больше, опозорена, подстилка чужака, полевая жёнка…

Плюнула Нора в ручеек и убежала.

Глава 3. Подельница

В Выселках они были уже ранним утром.

Нора о Выселках знала только по рассказам тятьки, а он никогда не говорил о них ничего интересного. Деревня как деревня, только народу побольше, чем в ихней, стоит недалече от большака, много тут проезжих бывает, есть с кем торговать. Он им с матушкой в лучшие времена часто с ярмарки местной гостинцы приносил — то гребешок расписной, то на зиму теплые башмаки, то Нейке резную рогатку. Интересно, откуда у северянина монеты на оружие да припасы? Что-то не видела Нора у него кошеля, да даже и поклажи какой. А ведь мог у них из дому все ценное забрать, а забрал только Нору… Странно это.

— Тебя звать-то как? — вдруг тихо спросил северянин, когда они в деревню зашли.

— Хайноре… Нора… А тебя как?..

— Это ты мне скажи.

— Чего?..

— Чего-чего, имя мне придумай давай.

— Зачем? У тебя что ли имени нет?

Рыжий сплюнул сквозь зубы, выискивая что-то глазами.

— Вашим оно едва ли по душе придет.

Ага! Ну да, кому сейчас северное имя слух не режет… Как же назвать его, как же назвать… Нейка?.. Нет! Паиска, как сына мельника?.. Нет, не пойдет ему, какой из этой оглобли Паиска… А, может, как прапрадеда ее звали? Он тоже воином был, служил короне на границах, даже дослужился до звания, но в ту пору сменился король и до прежних заслуг их семьи уже никому дела не было.

— Вурза.

— И что оно значит?

— Не твое дело, — язвительно сгримасничала Нора.

А сама, вдруг вспомнив что оно значит, смутилась и притихла…

В Выселках уже давно прокричали петухи, народ вовсю хаживал, дела свои делал, кто в скотне хлопотал, кто в лавках, кто в кузне, жизнь тут бежала ручейком, в меру спокойная, в меру бурная. А рыжий все выискивал что-то по сторонам, все щурился, раздумывал. Нора поглядывала на всякие побрякушки в лавках, на шкуры, шерсть, хотела было погладить щенка в загоне, но хозяин ударил ее по руке — мол купи, а потом наглаживай.

— Доброго утречка, сударь, — вдруг услышала она голос рыжего, обернулась — тот толкует с кузнецом, улыбается во все зубы, сверкая щербиной на месте нижнего клыка, а кузнец на него брови хмурит. — Тебе тут подсобить не надобно? Я Вурза, был кузнецом в Тарони, пока холостой ходил. Вот с женкой перебрались подальше от городов, хочу дом тут поставить, детишек завести.

— Ты о том не со мной толкуй, а со старостой, — отрезал великан с молотом.

Рыжий покивал.

— Со старостой потолкую, конечно, как же не потолковать. Но мне б работу какую, у тебя тут вижу ее невпроворот, авось сгожусь для чего.

Кузнец облокотился на балку, поглядел на северянина пристально.

— Из Тарони, говоришь? Больно говор у тебя странный.

— Дак я родом с севера Королевства. Жили там до поры, потом ушли. Оттуда и говор.

Кузнец снова оглядел северянина с ног до головы.

— Иди со старостой потолкуй, там посмотрим.

— Нора! Норка! Ты что ли? Вытянулась-то как! А тятька твой где?

К ним шел какой-то тучный бородатый мужичина, которого Нора признала не сразу. Гавар, тятькин знакомец из Пастушьего Дола, гостил у них года три тому назад. И чего он в Выселках забыл? Ягнят что ли своих на продажу привел?

Нора неловко улыбнулась, но улыбка сама собой сползла, когда северянин вдруг подошел и приобнял ее покрепче.

— А ты, друг, кем будешь и откуда жену мою знаешь? — спросил рыжий.

Гавар хохотнул, отвечая северянину его же прищуренным взглядом.

— Друг семейства, так сказать, Гаваром звать. Надо же, выдал-таки тятька тебя. А то все берег, берег, так и в девках засидеться недолго. Что, молодые, не захотели со стариками жить?

— Ну а чего нам, — заулыбался северянин, будто бы расслабившись. — Я свой дом хочу, что мне на чужих харчах сидеть. К слову, меня Вурзой звать.

— И то верно. Хороший тебе мужик достался, Хайноре, да и она девка видная, повезло тебе, Вурза. Имя знакомое какое-то… Может я тебя знаю все ж таки?

Нора закусила губу, чувствуя, как северянин вдруг крепче сжал ее бок.

— Да нет, отец, я б запомнил.

Гавар задумчиво кивал, с улыбкой осматривая Нору с ее «муженьком», щурил и без того маленькие глаза, что казалось те вот-вот выкатятся на пухлые румяные щеки. Нора вспомнила сладкие рогалики и соленый сыр, что Гавар привозил им из Пастушьего Дола, и натужно улыбнулась, чтоб тот ненароком не подумал чего не того, а рыжий ей потом не всыпал.

— Ну ладно, муженек, ты иди со старостой потолкуй, а я пока Норочку приючу. Что ей с тобой ходить, девке эти ваши разговоры скучные не сдались, так сказать.

Рыжий глянул на нее, явно сомневаясь, но Нора смолчала.

— Ну идите, конечно, почему нет, в конце концов не чужой человек. Где мне вас найти опосля?

— Иди в харчевню, у меня там комната, смогу и вас рядом на ночку-другую уложить, пока чего как. Норкин муж, мне как брат, так сказать, — хохотнул Гавар, ударив себя кулаком в грудь.

Северянин усмехнулся в ответ, приобнял Нору покрепче, да как поцелует смачно и в губы, и в шею, и шепчет: «Смотри мне, девка, не сболтни лишку».