Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра

Впрочем, какой бы путь мы ни избрали, нам пришлось бы проследовать вдоль последних домов деревни, соседствовавших с большим мостом, который мы должны миновать, чтобы отыскать тропу, ведущую вверх, к дороге паломников. Где именно начиналась эта тропа? Ионгден не мог этого сказать… Он уточнил, что ее извилины видны на склоне горы, но ему не удалось обнаружить начала дороги.

Я была вынуждена довольствоваться этими нечеткими сведениями.

Мы поспешно двинулись в путь: дальнейшее промедление могло все испортить.

Сильно ли моя ноша давила на плечи, больно ли впивались ремни в мое тело? Вероятно, да. Я почувствовала это позже, но тогда все физические ощущения во мне угасли. Я натыкалась на острые камни, раздирала руки и лицо мелкими колючками, но не замечала этого и непреклонно шагала вперед, одержимая волей к победе.

В течение нескольких часов мы блуждали по долине. Убедившись, что пройти по воде невозможно, мы принялись искать мостик. Не раз мы терялись в зарослях кустарников; следы, оставленные животными на берегу реки, которые мой юный спутник заметил днем, были плохо видны в смутном свете луны, подернутой туманной дымкой.

Добравшись до противоположного берега, мы нашли дорогу, зажатую между горой и рекой; хотя идти по ней было легко, многочисленные зигзаги сильно замедляли наш ход. Наконец показался край деревни.

Тогда мы остановились на несколько минут, чтобы смочить горло водой и проглотить по крупинке стрихнина для стимула перед близившимся восхождением. Теперь — вперед!..

Мы подошли к мостику, ведущему в Лондре, по которому уже ступали утром, и, ускорив шаг, миновали его… Последние дома остались позади… второй мост преодолен… Победа! Вот уже опушка леса. Перед нами возвышается пустынная, дикая святая гора; по ней вьется узкая тропа, она выведет нас на другие тропы, а те — на новые дороги, которые приведут нас в самое сердце Тибета, в таинственный Рим ламаистского мира.

Следуя вдоль стены последней фермы, прилегавшей к реке, мы услышали приглушенный, едва уловимый лай собаки. Одна-единственная собака на всю деревню, а вокруг всю ночь блуждало множество ее воинственных и шумных сородичей. Я вспомнила старые индийские сказки, где описывается ночной побег «сыновей из хорошей семьи»[14], оставивших свой дом, чтобы обрести «высшее Освобождение». В них часто повторяется фраза о божественной помощи, которая облегчила им уход из дома: «Боги усыпили людей и заставили собак умолкнуть». То же самое было у меня, и я мысленно поблагодарила невидимых друзей, покровительствовавших моему выступлению.

В спешке и при слабом свете луны мы не обратили внимания на небольшую осыпь, откуда брала начало дорога, по которой нам следовало идти, и отправились искать ее, поднимаясь вверх по лощине. Вскоре она сильно сузилась, превратившись в гигантскую горную расщелину. Ни одна тропа не могла виться по этим отвесным скалам, и нам пришлось повернуть назад.

Здесь мы потеряли еще по меньшей мере полчаса, находясь в поле зрения Лондре и содрогаясь при мысли, что кто-нибудь невзначай выйдет из комнаты и заметит нас с высоты террасы. Когда мы наконец отыскали дорогу, она оказалась песчаной и настолько крутой, что, несмотря на все усилия, мы могли продвигаться лишь еле-еле, сгибаясь под тяжестью своих нош, и были вынуждены часто останавливаться, чтобы перевести дух. Наше положение было крайне тревожным. Стрелки маленьких часов, которые я прятала под платьем, показывали начало первого ночи, когда мы начали восхождение; нужно было поторопиться, но нам это не удавалось. Чувство, которое я испытывала, можно сравнить с кошмарным сном, когда спящий видит, как его преследуют убийцы, и пытается бежать, но не может двинуться.

Ночь близилась к концу. Мы дошли до места, где тропа вилась под сенью высоких деревьев с густой листвой, образовавших своеобразный узкий туннель. Родниковая вода сочилась меж замшелых камней и гниющих листьев; от сырой земли повсюду исходил резкий запах плесени. По мере нашего продвижения большие птицы, дремавшие на ветках, резко взлетали с оглушительным шумом.

От жажды у нас пересохло в горле, и мы с Йонгденом решили сделать остановку, чтобы выпить чаю, но мне было неприятно задерживаться в этом месте, хотя здесь мы впервые увидели воду, после того как покинули долину. Возможно, сюда приходили на водопой хищники. Леопарды, и особенно пантеры, водились в этой местности в большом количестве; я не боялась встречи с ними, но и не искала ее. Более всего казалась невыносимой мысль, что мы снова потеряем драгоценное время. Из-за бесконечных извилин петлявшей дороги мы все еще находились в виду Лондре. Конечно, на таком расстоянии невозможно рассмотреть наши лица, но можно было заметить две черные точки, обозначавшие двух странников, бредущих к дороге паломников, а я страстно желала не оставлять никаких, даже малейших признаков своего присутствия. Если бы я была одна, то вынесла бы любую муку, лишь бы не останавливаться ни на миг, и поползла бы на коленях, если бы меня не держали ноги; но крайняя усталость бедного, измученного ламы одержала верх над моей осмотрительностью. Он не сел, а повалился на сырую листву, и я отправилась за хворостом, чтобы развести костер.

Совсем рядом оказался ручеек, и это избавило нас от перспективы пить воду, стоявшую среди мха. Горячий, сдобренный маслом чай очень подкрепил наши силы, но моего спутника от приятной истомы стало клонить ко сну. Я готова была расплакаться от отчаяния. Каждая потерянная минута уменьшала шансы на удачу. Однако я знала по собственному опыту, что в подобных случаях сон действительно необходим и с ним невозможно бороться. Поэтому я дала Йонгдену поспать. Не прошло и часа, как я разбудила его, и мы снова двинулись в путь.

Безлюдье придало нам смелости, и мы продолжали восхождение, когда солнце было уже высоко. Внезапно мы услышали над своей головой звуки голосов.

И тут нас охватила дикая паника; не обменявшись ни словом, думая только о том, как бы нас не заметили, мы ринулись с тропы в глубь чащи, как испуганная дичь. Пережив эту тревогу, мы уже не решались продолжать свой путь. Дровосеки, пастухи, спускавшиеся в Лондре, либо жители Луцзе-Кьянга, поднимавшиеся к Докарскому перевалу, могли столкнуться с нами на дороге, заметить нечто необычное в нашем облике и рассказать об этом в деревне, которую мы только что миновали, или по ту сторону границы… Лучше было не рисковать.

Найти укрытие оказалось непросто, так как мы находились на крутом склоне уступа, где не было ни пяди ровной земли; нам оставалось лишь выбраться с осыпи и, скорчившись, присесть под деревьями на более твердой почве. В этом неудобном положении, стараясь почти не двигаться из страха скатиться с откоса вниз, мы провели первый благословенный день нашего удивительного путешествия.

Однообразное течение времени прерывалось звуками, отвлекавшими нас от дум, без которых я бы охотно обошлась. Сначала мы долго слушали крики невидимых пастухов, которые вели свои стада, также скрытые от наших глаз, вверх по склону горы. Затем появился дровосек; он напевал приятный мотив, громоздя срубленные стволы деревьев один на другой и, конечно, не подозревая о том, что его присутствие пугает бедную ученую иностранку. По всей вероятности, листва полностью закрывала нас, и наши одеяния красноватого цвета сливались с осенними красками. Однако опасение, что этот человек либо пастухи, расхаживавшие наверху, нас видели, внушало мне как нельзя более мрачные мысли. Я уже готова была вообразить, что меня подстерегает новая неудача и я напрасно явилась сюда из далекого Туркестана, пройдя через весь Китай.

Вскоре после захода солнца мы начали ночной переход.

Преодолев последний подъем, еще более крутой, чем предыдущие, мы вышли к небольшому шёртену[15] стоявшему на развилке, где наша тропа соединялась с дорогой паломников — довольно хорошей дорогой, по которой гоняют мулов. Идти по ней было легко и приятно. Большая удача, что мы добрались сюда, никого не встретив, и если бы эта удача и дальше нам сопутствовала, позволив преодолеть Докарский перевал или добраться до берегов Меконга при столь же благоприятных обстоятельствах, я могла бы считать, что успех почти обеспечен.