Ящик Пандоры - Мэри Шелдон

— Ну как, повезло на этот раз?

— Это, возможно, подойдет, — небрежным то ном произнесла я. — Я обязательно вернусь и посмотрю еще раз. А потом, наверное, покажу его моему жениху и управляющему.

— Я вас прекрасно понимаю, — ответила она с улыбкой.

И было в этой улыбке нечто такое, что мне подумалось, будто все это время она видела меня насквозь.

Остаток дня я провела, собирая то, что назвала своей Доской Сокровищ. Я как-то прочла в книге по самосовершенствованию, что наше подсознание реагирует на изображения, и если собирать фотографии того, о чем ты мечтаешь, то они помогут получить все это в реальной жизни. Я дала себе слово, что с нового года начну делать что-нибудь новое, и прежде всего сделаю эту Доску. Я обложилась журналами и стала вырезать из них все, что мне нравилось, — роскошный «БМВ», старинное кольцо с сапфиром, загородное шале в Швейцарии. Потом наклеила все вырезки на доску для плакатов.

Когда Доска Сокровищ была готова, я прислонила ее к стене напротив кровати. Мой взгляд скользил по фотографиям — изящный дом в колониальном стиле, спящий младенец, лыжный курорт в Уистлере. Слишком сильное испытание — вот так переходить из одной прекрасной мечты в другую.

Ближе к полуночи пришла мама. Меня раздражала ее манера всегда ходить на цыпочках, будто она боялась разбудить отца. Она прекрасно знала, что он не спит. Он уже давно не мог спать больше нескольких минут подряд. Но, просыпаясь, он молчал, чтобы она думала, что он все еще спит. Через стену я слышала все, что происходило в комнате родителей, — как мама раздевается, ложится в кровать, как поворачивается отец. Но все это делалось молча.

Я подумала о том, что в раннем детстве я все время слышала их голоса, сливаясь, они казались мне радостным плеском искрящегося потока, под звук которого так весело и хорошо жить. Но после того как отец покалечился, этот поток начал постепенно мельчать и окончательно иссяк, когда папа заболел раком. Второго января мне надо было выходить на работу. По дороге в больницу я изо всех сил старалась себя воодушевить, говорила себе, что пришел мой год и меня ждут перемены. Я получу повышение, а может, найду работу получше.

Но когда я свернула на Боб-Хоуп-дайв и въехала на стоянку, от оптимизма не осталось и следа. Серое квадратное здание больницы возвышалось надо мной, как волна, готовая обрушиться на меня и раздавить. Я сидела в машине, у меня не было сил пошевелиться. Мне хотелось разрыдаться. Кого я пытаюсь обмануть? Ничего нового в этом году не случится, и ничего хорошего меня не ждет. Ни одна моя мечта не сбудется, ни одно из моих Сокровищ не станет явью. Я останусь в этом городишке навсегда. Работать в отделении «Скорой помощи» этой больницы и когда-нибудь прямо здесь умереть.

Поздно на что-то надеяться. Я уже давно ошиблась везде, где только могла.

В то утро было очень трудно включиться в работу. В одиннадцать доставили пятнадцатилетнего мальчика, пострадавшего в автокатастрофе.

— Мой сын — лучший в классе, — твердила его мать. — Он пойдет учиться в Гарвард, станет врачом. А потом будет работать в больнице, может, в этой самой больнице.

Мне нечего было ей ответить. Я видела, что ничему из этого не суждено сбыться, так оно и оказалось. Он умер к полудню.

В обеденный перерыв сидеть в кафетерии не хотелось. Я взяла бутерброд и вышла на лужайку. День выдался славный, солнечный, но каждый раз, поднимая глаза, я видела больницу. Даже повернувшись к ней спиной, чувствовала на себе ее тень.

Пора было возвращаться на место, хоть я оттягивала этот момент как могла. Мне всегда было страшно идти мимо пациентов к своему столу. Я видела, как они завидовали мне, на лицах читалось: «Почему не она, а я?»

Когда я уже собиралась домой, позвонил Гари. Я прослушала запись только в машине:

— Привет, Пандора, это я. Я хотел спросить, свободна ли ты в пятницу вечером, и если да, то не согласишься ли поужинать со мной в «Черепахе». Перезвони мне.

Он явно нервничал. По дороге домой его взволнованный голос все время звучал у меня в ушах, и с каждым кварталом я все сильнее и сильнее ощущала свою вину. Какая же я дрянь, если Гари приходится чуть ли не извиняться за то, что он приглашает меня в лучший ресторан города.

Я была холодна и невнимательна к нему в последнее время. Я это знала, но ничего не могла с собой поделать. Что-то изменилось в наших отношениях, но что? Думаю, в один прекрасный день я поняла, что не заслуживаю такой любви и никогда не заслуживала. Что не могу ответить ему тем же. В самом начале мне казалось, будто я люблю его и когда-нибудь выйду за него замуж. Но со временем стало ясно, что это невозможно.

Мама и Стеф не могли этого понять, считали меня ненормальной. Гари — само совершенство, он добрый, надежный, верный, никогда не дуется, ни к чему не придирается. И так далее и тому подобное. Он обладает всеми достоинствами, мыслимыми и немыслимыми.

Но в этом-то и дело — меня не интересовал человек «с достоинствами». Мне не нужен список в пятьдесят причин того, за что его следует любить. Я хотела, чтобы это было «просто так».

А с Гари «просто так» не получалось. Возможно, потому, что мы встретились слишком рано и я знала его как свои пять пальцев. С того дня, как мы познакомились, он ни разу не удивил меня. Иногда я думала, как все сложилось бы, встреться мы на десять лет позже, где-нибудь в баре или в кафетерии колледжа. Вдруг все было бы иначе? Может, он показался бы мне привлекательнее? Как-то не верилось.

Я ненавидела себя за такое отношение к Гари, за свое предательство, свою неблагодарность. Но мне так осточертела эта жизнь — без денег, без интереса, без возможности вырваться из этого убогого городишки. Все во мне взывало к переменам. А тут Гари — такой предсказуемый, такой довольный своим мелким бизнесом и мелкими интересами, абсолютно счастливый в этом старом застывшем мире.

Он не виноват, что мне не сиделось на месте, но я знала, что не могу больше скрывать свои чувства. Подъезжая к дому, я решила, что тянуть больше нельзя и нужно прекратить наши отношения раз и навсегда.

Я хотела сделать это в ту самую пятницу, но у меня не хватило духа. Гари был так весел, говоря о своих новых клиентах, перспективной новой фирме, которая поручила ему заниматься всем программным обеспечением. Видя его таким сияющим, полным заслуженной гордости, я струсила. Я говорила себе, что открывать ему правду постепенно, по частям, будет не так жестоко. В некотором роде, я уже начала это делать.

Когда мы вышли из ресторана, Гари обнял меня за талию:

— Пойдем ко мне?

Мы не были вместе уже несколько недель.

— Прости, но я так устала сегодня.

— Ничего, — быстро ответил он. — Может, тебе еще чего-нибудь хочется?

— Вообще-то, да. Если ты не против, мне бы хотелось посмотреть на дома, которые сдают в аренду.

Мы поехали к Андреас-хиллс. Когда мы проезжали мимо испанского дома на Стоунхендж-драйв, я увидела, что объявление о продаже все еще на месте. Ночью дом выглядел еще лучше. Подсвеченный лиловатым светом фонарей, спрятанных под пальмами, он казался соблазнительно волшебным.

Гари остановил машину напротив дома, положил руку мне на плечи и стал перебирать мои волосы.

— Представляю, как мы жили бы здесь, — бормотал он, — я бы работал над программами, ты смотрела какой-нибудь старый фильм. И каждый раз, подняв глаза, ты бы видела, что вот он я, а я бы видел, что вот она — ты.

Я подумала, как бы это было — поднимаешь глаза и каждый раз видишь Гари, и так всю жизнь. Я невольно отшатнулась от него.

Всю дорогу до моего дома мы молчали. Я видела, что Гари обижен. Я ненавидела себя за то, что причиняю ему боль, и ненавидела его — за то, что он так любил меня, а я не могла ответить ему взаимностью.

Тянулся январь, с туманами, работой, чувством вины и крушением всех моих новогодних начинаний.

Как-то в пятницу вечером, когда моросил мелкий дождь, я не выдержала. Надев лучшее платье, сказала маме, чтобы она не ждала меня и ложилась спать, и отправилась в ночной клуб «Бананы».

Стоило мне туда войти, как я тут же пожалела об этом. Слишком громко, слишком шумно, все в клубе оказалось «слишком». Глупо было надеяться, что я найду здесь хоть какое-то спасение.

Я села у стойки бара и заказала выпивку. Допивая второй стакан вина, я почувствовала запах «Драккара» и, обернувшись, увидела стоящего рядом мужчину.

Светловолосый, лет тридцати, в джинсах и выгоревшей хлопчатобумажной рубашке.

— Отлично выглядишь, — сказал он.

Я сказала, что выгляжу так лишь каждое второе воскресенье.

Его звали Дейл, и он принес мне еще один стакан.

Завязался один из этих идиотских кабацких разговоров — хотите, я вам скажу, к какому типу женщин вы относитесь? — и прочая ерунда. Я сразу поняла, что могу заполучить его в любой момент, если захочу, и я действительно хотела. О Гари я старалась не думать.