OCOБAЯ ПАПКА «БАРБАРОССА» - Лев Безыменский

Но если для доказательства существования связей Гитлера с монополиями до января 1933 года еще надо было спорить с д-ром Зете, то применительно к периоду, последовавшему за этим роковым моментом, и для нашего оппонента было ясно, что Гитлер пользовался реальной поддержкой со стороны делового мира Германии, тем более что фронт этой поддержки был уже не скрытым, а явным.

Сегодня западногерманский историк и социолог Эрнст Нольте констатирует: «Вопрос о том, какую финансовую и моральную поддержку Гитлер получил от крупной промышленности, принадлежит к числу самых сложных, ибо с ним связано много интересов»[26]. Последнее заключение справедливо, ибо большинство из тех, кто в свое время финансировал Гитлера, сейчас не особенно заинтересованы в раскрытии тайн, связанных с пополнением гитлеровской кассы. Но так ли уж «сложно» определить степень финансовой и моральной поддержки, которую получил Гитлер?

Свидетельств такой поддержки великое множество. Один из директоров «ИГ Фарбениндустри» Георг фон Шницлер, представ перед Нюрнбергским трибуналом, живописал:

«Как-то в конце февраля 1933 года четыре члена правления «ИГ Фарбен», в том числе председатель правления д-р Бош, получили приглашение от бюро президента рейхстага [Геринга. — Л. Б.} прибыть к нему домой. Цель собрания не была указана... Я пошел на эту встречу; там было около 20 человек, которые, как я полагаю, были самыми крупными промышленниками Рурской области.

Я вспоминаю, что д-р Шахт исполнял роль хозяина. Пока я ждал прихода Геринга, появился Гитлер, поздоровался со всеми за руку и сел во главе стола. В длинной речи он говорил преимущественно о коммунистической опасности...

Крупп фон Болен поблагодарил Гитлера за его речь. После того как Гитлер вышел из комнаты, д-р Шахт предложил создать предвыборный фонд — как я помню — в размере трех миллионов марок»[27].

Это было 20 февраля 1933 года. А 28 февраля концерн «ИГ Фарбен» перевел на счет НСДАП 400 тысяч марок, рурские углепромышленники 23 февраля и 7 марта — 500 тысяч марок. После этого Геббельс записал в своем дневнике: «Мы набрали для выборов огромную сумму, которая одним махом освобождает нас ото всех забот»[28]. Ото «всех забот» — в первую очередь от финансовых — нацисты действительно могли чувствовать себя освобожденными: 24 марта 1933 года всемогущий президент всемогущего Имперского объединения германской индустрии Густав Крупп фон Болен писал Гитлеру:

«Немецкая промышленность, считающая себя важным и неотъемлемым элементом национального развития, готова помогать решению этой задачи, и Имперское объединение германской индустрии как ее экономическо-политическое представительство, сделает все, чтобы помочь имперскому правительству в его трудном деле»[29].

Анализируя роль хозяев Веймарской республики в приходе Гитлера к власти, известный философ Карл Ясперс писал: «Поток не прорвал бы плотины, если бы люди, сидевшие на решающих постах, не открыли ему шлюзы»[30]. Среди тех, кто открывал шлюзы, фигурировали имена тузов немецкого промышленного и финансового мира, которые не только в одиночку, но и в организованной форме целеустремленно вели Гитлера к власти.

Так, одним из первых организационно оформленных органов немецкой промышленности, осуществлявших прямую помощь нацистской партии, был так называемый «кружок Кеплера». Его официальное название гласило: «Кружок по изучению экономических вопросов», но его участники вряд ли нуждались в подобном занятии они не изучали экономику Германии, они хозяйничали в ней. Так, среди членов «кружка» были:

барон Курт фон Шредер — владелец банка И. Г. Штейна,

Август Дин — глава Калийного синдиката,

Август фон Финк — крупнейший частный банкир,

Карл Люр — член правления «Дрезднер банк», Фриц Тиссен — глава Стального треста,

Альберт Феглер — один из директоров Стального треста.

Сам же Кеплер был един в двух лицах: инженер по профессии, он был экономическим советником Гитлера и служил в обоих этих качествах связным между монополиями и нацистской партией. Такими же «кружками» запаслись и другие органы нацистского аппарата. Так, вокруг Гиммлера образовался свой «кружок друзей», состоявший из виднейших деятелей финансового и промышленного мира Германии. Вот, к примеру, список присутствовавших на одном из собраний у Гиммлера. Среди званых гостей были:

Карл Блессинг — директор «Дойче банк»,

Генрих Бютефиш — директор «ИГ Фарбениндустри»,

Фридрих Флик — генеральный директор концерна Флика,

Карл Риттер фон Хальт — директор «Дойче банк»,

Карл Линдеман — генеральный директор ГАПАГ,

Карл Раше — директор «Дрезднер банк»,

Август Ростерг — генеральный директор калийного концерна «Винтерсхаль»,

Отто Штейнбринк — директор концерна Флика, барон Курт фон Шредер — уже знакомый нам владелец банка Штейна[31].

Всего присутствовало 38 гостей, из них — 21 банкир и промышленник, 6 высших чиновников и 10 чинов СС. О том, какой характер носили отношения между «кружком друзей» и Гиммлером, выразительно говорит письмо барона Шредера, который верноподданнически сообщал Гиммлеру после одной из встреч, что «и в этом году» он собрал для него 1 миллион марок[32].

Итак, социальный характер тех сил, которые покровительствовали нацистской партии и ее фюреру, был достаточно определенным. Без финансовой и моральной поддержки со стороны крупной промышленности Гитлер никогда не смог бы прийти к власти, — и это крайне важное обстоятельство выяснения генезиса операции «Барбаросса».

Впрочем, сам Гитлер прекрасно понимал, кто каким влиянием обладает в Германии. В 1931 году он в одной из бесед с представителем так называемой немецкой национальной партии сказал: «Когда Крупп, Шредер и другие представители крупной промышленности поймут, что мы являемся фактором порядка, то они будут счастливы быть принятыми в партию. Они поддерживают наше движение в финансовом отношении...»[33]. И далее он добавил, что «...капитаны Рура не наведут порядка в Германии без нашего участия». Иными словами, он самым откровенным образом признавался в том, для кого создается «нацистский порядок»[34].

Как принято говорить, фюрер как бы читал мысли у господ Круппов. Альфрид Крупп фон Болен откровенно признавался на допросе в Нюрнберге: «Экономика нуждалась в спокойном и поступательном развитии. В условиях борьбы между различными немецкими партиями и беспорядка у нас не было возможности заниматься нашим развитием... Мы, крупповцы, никогда не занимались много политикой. Нам нужна была система, которая бы хорошо функционировала и не мешала нам работать»[35].

Так «аполитичные крупповцы» делали свою политику — обеспечивали приход такой системы, которая дала бы им наибольшие прибыли. Недаром глава «ИГ Фарбен» фон Шницлер на вопрос о том, верно ли, что его концерн обогатился в годы нацизма, ответил: «Это правда и даже больше, чем правда».

Не выполняя воли промышленнофинансовых магнатов, нацистское правительство не могло бы просуществовать и дня. Както уже после войны барону Курту фон Шредеру — тому самому, на вилле которого Гитлеру были вручены бразды правления Германией, — был задан вопрос о размерах влияния финансовых магнатов и крупных банков на нацистское правительство. Шредер ответил:

— Они обладали колоссальным влиянием на партию и правительство. Фактически это было чуть ли не второе правительство[36].

Шредер не преувеличивал: его высказывание лишь можно прокорректировать в том смысле, что к крупным банкам следует добавить и крупнейшие промышленные фирмы. Вместе они и составляли «второе правительство», которое стояло за спиной гитлеровских министров и нацистской партии.

О тех, кто захлопнул «двери истории»

Но здесь я сразу предвижу вопрос: позвольте, разве именно связь с финансово-промышленными кругами заранее предопределила антисоветскую направленность нацизма? А советско-германский договор 1922 года? Ведь и договор в Рапалло заключили круги того же социального характера?

Автору книги не раз пришлось беседовать с человеком, который представляет собой своеобразный исторический раритет. Его имя — Николай Николаевич Любимов. Профессор Московского государственного института международных отношений, доктор экономических наук, крупнейший специалист по международным финансовым вопросам, Н. Н. Любимов — единственный из оставшихся в живых советских участников Генуэзской конференции 1922 года и, следовательно, свидетелей Рапалльского соглашения. Он удивительно энергичный собеседник, особенно когда речь заходит о Рапалло: ведь Рапалло для него — не просто какой-то символ из учебников истории, а кусок жизни.