Чужая Земля - Олег Дивов

– А ты думал!.. – непонятно, но убедительно объяснил Газин.

– Да я понимаю! – со стопроцентно аутентичной земной интонацией отозвался Унгелен.

Ну прямо русский парень Гена, только черненький. Судя по выговору, урожденный москвич.

– А как Галочка?

– Стала еще красивее. Просила меня поцеловать Андрея, но я решил, они как-нибудь сами.

Вот же зараза, а?!

Газин оглянулся на меня.

– Наш советник – он тако-ой! С виду тихоня, а палец в рот не клади!

– Советник Русаков – хороший человек и пользуется неизменным доверием всего нашего рода, – очень мягко, почти воркуя, произнес Унгелен.

Газин чуть не поперхнулся, но мигом взял себя в руки.

– Понял, – сказал он просто и кивнул.

Сообщение принято к сведению. Не вышло бы оно мне боком.

– Так… Гражданин Сорочкин. Благоволите заехать на базу и включиться, после чего работайте по своему плану. Не забудьте сухой паек и каждые двенадцать часов докладывайте оперативному дежурному.

«Гражданин Сорочкин» – каково? Умеет полковник выразить человеку все, что о нем думает, буквально парой слов.

Насколько я понимаю, ничем Сорочкин перед Газиным не провинился ни разу, просто у начальника экспедиции идиосинкразия на Лешу, необъяснимая, но сильная, вроде моей. Не стал бы он иначе бегать за ним с пассатижами. Такое проявление чувств со стороны полковника надо заслужить. Это у нас случается либо от большой любви, либо по причине крайнего нервного возбуждения.

– Всё, поехали! Гена, не лезь наверх.

– Ну това-арищ полко-овник… – заканючил младший вождь сильнейшего на планете рода, министр иностранных дел, эротическая мечта девушек далекой Земли и так далее.

– Слушай, тебе вообще ездить на бэтээре запрещено такой-растакой резолюцией Организации Объединенных Наций!

– Нет, это вам запрещено катать меня на бэтээре, вы цивилизованные и подчиняетесь своей ООН. А мы куда хотим, туда и лезем. Мы дикари и э-э… инопланетные папуасы! – парировал Унгелен. – Между прочим, если я поеду внутри машины, это еще хуже – я могу случайно рассмотреть пушку или украсть отвертку, и у меня будет культурный шок!

– Как же я по тебе соскучился, папуас ты этакий! – произнес Газин с чувством.

– Мы все тоже, – сказал Унгелен негромко.

Газин резко посерьезнел и кивнул в ответ:

– Ладно, если свалишься – пеняй на себя! Отцу пожалуюсь!.. Советник, прошу за мной. На два слова.

Пока шли к машине, Газин молчал, что-то обдумывая, и только у самого люка его прорвало.

– Облегчаю вам задачу, – буркнул он. – Вы же станете докладывать обстановку по своей линии, так уж лучше сразу… Чтобы потом не говорили, будто я скрываю. А я не скрываю. Короче, чего Борис весь такой нервничает… М-да…

– У него что-то сломалось?

– Интегратор он потерял.

Пожалуй, я сильно переоцениваю себя, когда думаю, что ко всему готов.

Наверное, еще сказывается, что в экспедиции всегда был образцовый порядок, и мы привыкли к хорошему, расслабились. Забыли, что наша теплая дружная компания, несмотря на разношерстный состав и примерно двадцать процентов гражданских специалистов, все равно – армия. И по внутреннему регламенту, и по жизненному укладу. А вооруженные силы, дорогие мои товарищи, это такая интересная субстанция, которая должна себя проявить рано или поздно.

– Полевой системный интегратор, – уточнил Газин на всякий случай, поймав мой ошарашенный взгляд. – Не спрашивайте как.

Ну, что скажешь, молодцы.

Вообще, если задуматься, то потерять чемоданчик с интегратором в полевых условиях немыслимо, зато на базе – как раз не проблема. Уронили со стеллажа, поставили в угол от греха подальше, чтобы больше не падал, задвинули еще куда-нибудь при уборке, и все дела.

Или наоборот, он в одном из бэтээров лежит под сиденьем в полной готовности системно интегрировать работу войск, просто работы нет и не предвидится – и о нем забыли.

Наконец, он валяется на строительном складе или подпирает шкаф в санчасти. Не спрашивайте почему.

Лично я бы объявил учебную тревогу с выходом в запасной район. Тогда сразу всплывет все потерянное, и даже больше. Или все окончательно потеряется, что тоже, в общем, результат. Но мы здесь не проводим учебных тревог. Невероятно, но факт. У туземцев два раза в году нечто вроде строевого смотра, да еще Тунгус под настроение учиняет своим подданным внезапные проверки боеготовности – общий сбор ополчения и имитацию отражения набега кочевников с последующей массированной контратакой в конном строю. Я когда в первый раз увидел эту жуть, у меня чуть сердце не выскочило. Уж больно у них тут кони страшные и топают громко.

А у нас приказ сидеть тише воды ниже травы, чтобы не пугать аборигенное население. Которое само кого хочешь напугает. Да еще и намекает, как весело будет устроить совместные маневры с отработкой взятия условного противника в «мешок» и прохода группы бэтээров сквозь него на максимальной скорости. И непременно позвать наблюдателями вождей кочевых племен. Но поскольку мы дураки и явно не готовы осмыслить такую замечательную идею, оно еще подождет, пока мы немного поумнеем.

Трудно бывает говорить с аборигенным населением.

Надеюсь, это не оно спёрло у нас интегратор.

Лучше бы Брилёв его сломал, ей-богу. Пополам.

– Ну… Там же самоподрыв на пять километров, верно? Значит, он где-то поблизости. А то бы давно бахнул.

Газин сразу насторожился.

Пришлось напомнить, что я служил. Не очень помогло. Этот факт моей биографии полковник мгновенно забывает. Вытесняет из сознания. Не видно по мне, что я хотя бы теоретически мог быть солдатом, физиономия не та. Да и зачем солдату знать особенности настройки интегратора. Рядовому надо, чтобы все работало, – за это отвечает ротный системщик. А я обычный башенный стрелок, любознательный просто. Об армии не мечтал и даже не думал. Но чтобы попасть на дипслужбу, ты обязан пройти срочную в чине не старше сержанта, офицером-«пиджаком» не считается. И очень правильно. В войсках многому учишься. Дипломатии в том числе.

– Да примите вы его по описи – и забудьте. Через полгода сдадите тому же Брилёву…

– Узко мыслите, советник. За эти полгода Брилёв такой возьмет да на повышение уйдет! Просто нарочно, из вредности!

– Вот уж ничем не могу помочь. Так или иначе, от меня вредности не ждите. Хотя бы потому, что моему начальству этот пропавший чемодан совсем не интересен.

– Ну-ну… – протянул Газин.

– Пока он не взорвался, конечно, – уточнил я на всякий случай.

Из люка высунулся Мальцев:

– Командир, у нас все. Разрешите отпустить челнок за второй партией. И давайте уже тронемся, а?

– Отпускай.

Полковник оглянулся на «сковородку», окинул взглядом плоскую, как стол, ковыльную степь, почесал в затылке и уставился на меня:

– А вы чего здесь?

– Вот… прилетел, – несколько растерянно доложил я.

– Давайте такой быстренько в машину, вы что, сейчас поедем, только вас и ждем!

Да тьфу на тебя. Я забросил поклажу в люк и полез за ней следом.

Нормальной спокойной жизни нам оставалось ровно три дня.

Глава 2

На «рабочей стене» в домике дипмиссии мы когда-то рисовали от руки схему внутренних связей династии Ун. Раз за разом стирали отдельные фрагменты и чертили опять, иногда с проклятьями уничтожали весь свой труд подчистую и начинали заново. Я рисовал здесь, Калугин – параллельно на такой же стене в Москве. И оператор поста дальней связи бегал к начальнику штаба с жалобами, что дипломаты бессовестно жрут казенные ресурсы, а у него канал не резиновый. Приходил Мальцев, смотрел на стену, бормотал задумчиво: «Какая интересная структура… Ну просто все через задницу. Но глядите-ка, советник, если буквально через задницу – может и сработать! Я бы не стал показывать это нашему командиру. Вдруг ему понравится!» Немедленно появлялся Газин, вникал в схему и говорил: «Экая порнография. А если все проще? Допустим, они все трахают друг друга, папуасы такие? Хорошая, кстати, идея, надо взять на заметку, а то управление совсем расслабилось!» Много позже я узнал, что полковник обозвал нашу стену «стеной плача» и посоветовал оператору поста ДС не выпендриваться, потому что тот – простой связист, и хорошо ему, а мы – художники, и нам худо.

Теперь со стены прямо мне в глаза смотрела Унгали, черная на черном. Единственная и неповторимая звездная принцесса едва заметно улыбалась. Я с порога узнал эту улыбку, она была только для меня. Вдруг защемило сердце.

Калугин наглухо закрасил стену, а потом чем-то острым процарапал белые штрихи. Получилось сильно и убедительно.

– Это… когда? – спросил я вместо приветствия, не в силах оторвать взгляд от стены.

– Это на той пересменке, встреча во дворце, помнишь, я стоял чуть сзади – и поймал ее на камеру прямо из-за твоего плеча. Галке здесь пятнадцать, и смотрит она на тебя.

Я не глядя нащупал его руку и крепко пожал.