Танец Лиса (СИ) - "Tau Mirta"

По телу зверя прошла мучительная судорога. Он забился, расшвыривая снег, глухо заскулил и выгнулся дугой. Шерсть вздыбилась и начала отступать, словно втягиваясь в кожу. Он бешено замотал головой. Лапы прочертили борозды по снегу, сжали в горсти и… Да и не лапы это вовсе, а руки. У ног Крома лежал нагой человек. Парень. Тощий, бледный, с отметиной запёкшейся крови на распухшем бедре. Кром выронил нож.

Оборотень! Вот тебе и бабушкины басни...

Парень в последний раз вздрогнул и обмяк. С искусанных губ сорвался тихий короткий стон, он повернул голову и глянул на Крома. А потом глаза закатились. Тот тоже зажмурился. Что делать с ним? С этим? Он судорожно припоминал, всё, что слышал про оборотней: огромные, жадные до крови, злобные… Кром открыл глаза. Снег ложился на раскинувшееся тело и не таял. Нечисть? Зверь? Но сейчас-то человек. Такой же, как он. Не убивать же. Решившись, он отшвырнул верёвку, подошёл к парню, опустился рядом. Забот теперь было хоть отбавляй, и он отбросил все мысли о нечисти, а вместе с ними и страх. Запасной одежды нет; если они пойдут обратно, парень замёрзнет. Но куда-то же он бежал. Кром взял его за широкие костистые плечи и встряхнул несколько раз:

— Эй! Куда ты шёл?

Веки медленно приподнялись; парень бездумно уставился в ответ.

— Куда. Ты. Шёл? — раздельно повторил Кром. Тот моргнул и перевёл взгляд на кряж.

— Наверх?

Губы беззвучно шевельнулись. Парень поморщился, неловко вытянул исцарапанную руку и ткнул в сторону кряжа. Кром проследил взглядом: он указывал на отвесную стену.

— Куда? — повторил он. Но парень опять забылся. Бредит? Но делать нечего, надо проверить. Может, пещера какая найдётся.

Снег валил всё гуще. Кром тащил на себе лыжи, мешок, да ещё и парня впридачу. Тот кое-как перебирал ногами, не открывая глаз, вис на нём. Чем ближе они подходили к кряжу, тем тоскливее делалось на душе. Нет там ничего. Даже тропок нет, чтобы наверх взойти. Слева голый склон, справа Нерядь. Разве что в прорубь кинуться. Они подошли совсем близко. Метель разгулялась, перед глазами было белым-бело. Кром решил развести костёр у подножия кряжа. Там, должно быть, нападали какие-нибудь ветки, а каменная стена, как он приметил, вдавалась вглубь — хоть от ветра чуток прикроет. Он потащил парня вперёд, стараясь не думать о том, что при таком ветре костёр сразу же затухнет. И тут его уха коснулся звук. Чуждый здесь и такой знакомый. Он встал, как вкопанный, прислушиваясь. Ветер морочит? Нет, вот опять. Он половчее перехватил свою раненую ношу и пошёл туда, где ему чудился звук. Стена кряжа делал поворот, за которым, по виду был обрыв. Он усадил парня прямо в снег и, увязая в наметённых сугробах, пролез дальше. Не обрыв — за поворотом пряталась полоса высокого берега; а подальше, под защитой нависшего каменного склона, стояла изба. Открытая дверь скрипела и хлопала на ветру. Кром улыбнулся, моргая от жалящего снега. Не услышал бы — не заметил. «Знать, не время мне помирать».

Нам.

Спохватившись, он вернулся за…

Лисом? Человеком?

…за раненым. Того уже заметал снег. Кром принял его на спину и так, пошатываясь, ввалился в сени. Притворил дверь, повернул деревянный вертушок. Сени привели в большую комнату. Печь, стол, полог, за пологом наверняка кровать. Туда его? Нет, лучше на широкую лавку под окном, там света больше.

Бабушка Крома по отцу была почитаемой в Полесье знахаркой и травницей. Она много ведала, пыталась учить его, но Крому не перепало лекарского дара. Кое-что он умел, себя лечил сам, но его снадобьям было далеко до тех, что варила бабушка. В последний год жизни она наготовила ему мазей и отваров про запас, как чуяла. Кром берёг их, без крайней нужды не брал, но… Он глянул на парня. Тот по-прежнему был в беспамятстве, но иногда вздрагивал и перебирал ногами, точно бежал куда-то. Рана на бедре выглядела скверно. Кром вздохнул. Если уж не убил, так надо вылечить.

В избе было студёно — вода в вёдрах подёрнулась ледком. Кром сломал его, зачерпнул воды и обмыл руки. Из мешка достал несколько завёрнутых в бересту склянок и чистую тряпицу — всегда с собой носил, мало ли что на охоте приключится. Он перевернул парня набок и осмотрел рану. Наконечник был там: рана почти закрылась, плоть вокруг вздулась и нехорошо покраснела. Кром, прижал парня к лавке и быстро чиркнул по опухоли приготовленным ножом. Тонкая кожица распалась, он надавил на края. Раненый вздрогнул, попытался вырваться, но Кром удержал. Из раны лез гной вперемешку с рыжей шерстью. Он вытянул наконечник, отложил его на подоконник — пригодится, а сам продолжал выдавливать дрянь. Гной сменился сукровицей, потом пошла чистая кровь. Кром закрыл разрез куском тряпицы, смоченным в ледяной воде. Парень так и не пришёл в себя. Видать, гоже он его томаром угостил. Выждав немного, Кром с великой осторожностью смазал края раны «злым» снадобьем — оно убивало заразу, замотал тканью. Теперь надо напоить «добрым» отваром, который очистит кровь и прогонит трясовицу(13). Он влил три капли в ковш с водой, размешал и поднёс к губам парня. Тот фыркнул, закашлялся, разбрызгивая воду. Кром осерчал. Тратит на него бабкин последний дар, а тот ещё и плюётся! Он накрепко зажал парню нос и заставил проглотить снадобье. Всё, больше он ничем помочь не может. Разве что печь протопить? Но тут тело напомнило о трёхдневном гоне по зимнему лесу, и Кром понял, что силы его иссякли. Он пошарил по кровати, нашёл овчинное одеяло и, укрыв первым долгом раненого, прилёг рядом и в ту же секунду уснул.

(1) — 2е февраля

(2) — пушнина

(3) — скоблить тупым ножом

(4) — стрела с узким наконечником

(5) — 1145 м.

(6) — здесь: азарт

(7) — баснью раньше называли вымышленную историю, то, что мы сейчас зовём сказкой

(8) — проныра, пройдоха

(9) — расстояние, с которого можно достать стрелой

(10) — стрела с тупым наконечником или без оного; ими били пушных зверей, чтобы не портить шкурку

(11) — здесь: иное

(12) — Трясовицы или Лихоманки — это злые демоны болезни в облике женщин-сестер; здесь: заражение, лихорадка

Глава 4

Проснулся Кром от непривычного ощущения жаркой тяжести, навалившейся сбоку. Он поморгал, сгоняя сонливость, а потом вспомнил всё и живо обернулся. Раненый спал. Дыхание шумно слетало с пересохших губ, скулы алели неровным румянцем. Нехорошо. Кром сел на лавке, соображая, что сделать в первую очередь. Снаружи завывал ветер, снежная крупа шелестела по стенам избы. Кром нагнулся к окошку, силясь разглядеть что-нибудь сквозь мутноватую слюду. Похоже, сивобородый Сечень разыгрался не на шутку, теперь метелям не будет конца. Как по лютому снеговею домой-то добираться? Взгляд вернулся к раненому. Ладно, сперва надо этого долечить, а там поглядим. В избе было так холодно, что стена у двери уже начала серебриться инеем. Кром поплотнее закутал спящего парня и поднялся. Первым делом — протопить печь.

В прилубе(1) нашлись дрова и береста для растопки. Кром, поразмыслив, поклонился печи и домовому, живущему под ней, молчаливо испросив разрешения похозяйничать в чужом доме. Домовой никак не ответил, но дрова в печи не задымили, не погасли, а занялись быстрым жарким пламенем — стало быть, принял заботу нечаянного гостя. Поставив на место заслонку(2), Кром решил осмотреться как следует.

Поначалу он решил, что попал в зимовку — избёнку, срубленную когда-то неведомым охотником, которая рада принять под кров всякого захожего человека, но не имеет одного хозяина. В зимовках оставляли запас дров (ежели истопил припас, готовь новый для того, кто придёт после тебя), воду, солому для постели. Но эта изба не казалась проходным местом. Всё было уряжено по чтимым от века домовым правилам, даже печь — не коптящий очажок, а настоящая белёная государыня, хоть сейчас пеки пироги для большой семьи. Вот только едва ли тут пёкли. На маленьком столе громоздились немытые горшки и миски, на полу была рассыпана зола, мелкие опилки и всякий сор. Кром ещё мог понять, почему прилуб не отгорожен и не скрыт завесой, — у них с отцом, у двоих мужиков, было так же. Но разводить перед челом печи непотребную грязь? Что же за человек тут живёт? Или не человек вовсе… Он глянул в сторону лавки. Лис явно шёл сюда. Но один ли он тут? А то вдруг стемнеет да и нагрянут родственнички, волки или медведи. Вот уж впрямь, словно в страшную баснь попал. Но баснь или нет, а изба настоящая. И грязь в ней — тоже. Недолго думая, Кром взял пару самых больших горшков и вышел наружу. Ветер мало не сбивал с ног, и он опять подумал, что нипочём бы ему не выжить, если б не Лис и не его жилище. Что ж, тогда тем более надо им послужить.