Периферия, или Провинциальный русско-калмыцкий роман - Игорь Гриньков

Безусловно, что за убийство таджикской девочки в Питере и резню в московской синагоге карать надо жестко и беспощадно. Но сколько в наших бывших автономных республиках убивают на национальной почве русских мальчиков и девочек? А ты слышала когда-нибудь, чтобы убийц судили по статье «национальная рознь?». Везде все проходит, как обычная уголовщина!

— Ты никогда такого не говорил, Олег. Давно зная тебя, я даже мысленно не могу заподозрить тебя в национализме. Тогда скажи, для чего это делается? — озабоченно спросила Герля.

— Им нужно уничтожить в первую очередь государствообразующую нацию. Потом гораздо легче будет добить остальных.

Впрочем, русские собственноручно подписали себе смертный приговор. Они потеряли жизненную активность, сплоченность и элементарный инстинкт самосохранения. Пальцем не пошевелили, когда их начали повсеместно давить. Даже, когда стало очевидным, что давить будут до самого конца.

— Так, что же делать?

— А я откуда знаю, — раздраженно ответил Олег. — Может быть, придется жить, как говорится в одном антиглобалистском анекдоте: «Оптимисты изучают английский, пессимисты — китайский, реалисты — автомат Калашникова».

Очень страшно, когда власть жестокая, беспощадная и умная. Но хуже, когда она жестокая, беспощадная, но слегка дебилковатая, тупенькая. Ты не забыла их бзик с национальной идеей? Вот, оказывается, в чем причина всех наших бед! Отсутствие оной. Так давайте сядем рядком, по соборному, покумекаем и придумаем себе национальную идею; и тогда все у нас будет замечательно!

То ли какой-то непонятный пробный шар запустили, то ли всерьез решили обзавестись тем, что сконструировать, создать искусственно невозможно. То, что мы называем национальной идеей, вызревает подспудно, когда векторы устремлений правителей и большинства населения в целом совпадают. И при жизни поколения эта эфемерная «идея» как таковая не осознается. А сейчас векторы власти и народа диаметрально противоположны.

Единственное, что может сформироваться у людей, как «национальная идея», это стремление выжить физически, не дать себя уничтожить. А самые отчаянные холопы и «красного петуха» могут пустить!

— Какие ужасные вещи ты говоришь, Олег, — пробормотала Герля, — просто голова идет кругом!

— А дебилковатость проявляется во многом. Например, наши первые лица раньше часто употребляли термины — «однополярный или многополярный мир». Но это же чушь форменная, незнание физики и русского языка. Ведь каждому школьнику известно, что полюсов может быть только два. Так придумайте адекватную формулировку, у вас же политологов и политтехнологов тьма, а не долдоньте глупость несусветную!

Ладно, кочумаем, что в переводе с жаргона моих друзей, музыкантов-лабухов, означает — «заканчиваем». Пойдем на балкон, покурим.

Когда Олег вставал на ноги, его основательно качнуло, так что пришлось для сохранения равновесия упереться рукой в стенку. На балконе было прохладно. Тени-каньоны прорезали двор в противоположном направлении. Внизу царило оживление: раздавались крики и смех ребятни, пожилые женщины на лавочках обсуждали тяготы жизни и последнее повышение цен на продукты. «Бывшие», словно нахохлившиеся воробьи, не покидали своих насиженных «рабочих» мест. Для них не существовало понятий — время года, время суток, изменения погоды.

Голубое жестяное небо было чистым, с закатной краснотой на западе. Над крышей противоположного дома тревожно мерцал зыбкий, бледный, белесоватый диск полной луны, этой спутницы самоубийц и психически нездоровых людей.

Герле почему-то вспомнилось, как они два года назад познакомились с Олегом. Через месяц или два, когда просто знакомство переросло в более тесные отношения, она сказала, постоянно наблюдая на левом запястье друга старые «командирские» часы с потертым стеклом:

-- Олег, я недавно видела в «Агате» чудесные золотые часы с браслетом, они очень подошли бы тебе. Я хочу их тебе подарить.

Лицо Олега сделалось скучным, даже каким-то неприятным. Сухим голосом он спросил:

«Сколько они стоят?».

Когда Герля назвала цену, Зеленский процедил:

— Слушай меня, девочка! Ты мне ничего такого не говорила, понятно? На эти деньги средняя элистинская семья может жить безбедно год. Если с твоей стороны будут поступать такие предложения, то нам придется, к моему сожалению, расстаться. Я встречаюсь с тобой потому, что ты молода, красива и мне нравишься. Почему ты встречаешься со мной, я пока не знаю. Но я зарабатываю достаточно, чтобы содержать себя самого, покупать тебе цветы и время от времени ходить с тобой в рестораны.

Герля обиженно надула губы:

— Ты такой старомодный, Олег! Я ведь от чистого сердца! Всем от меня что-то нужно, а любимому человеку я не могу подарить такую безделицу!

Олег почти проскрипел:

— Чистое сердце и чистое золото — вещи разные! И, вообще, если бы я знал, когда нас знакомили, что ты буржуинка, лавочница, то не допустил, чтобы ты упала на мою койку!

— Ты даже отказался от двух туристических поездок со мной!

— Осмотр рассыпающихся пирамид в Гизе на средства спонсора Герли? Чтобы потом с восторгом рассказывать приятелям о незабываемых впечатлениях, например, о том, как ты пописал на угол настоящей пирамиды Хеопса!

— Что ты имеешь против нас, предпринимателей, и постоянно обзываешь нас лавочниками?

Олег сказал примирительно:

— Прости, Герлюша! Ты самая лучшая и сексапильная лавочница в мире! А мое отношение к вашему сословию — это генетическое или классовое, очень субъективное, считай, как хочешь. Это мое конституционное право. Ведь класс-гегемон и торгаши тоже терпеть не могли тех, кто даже внешне отличался от них: носил вместо фуражки или картуза шляпу, имел на носу очки и не ругался в автобусах матом.

А не люблю я лавочников за их хамство, жлобство, стремление платить наемным работникам сущие гроши, за их нежелание видеть человека, заслоненного золотым унитазом. А еще потому, что они всерьез вообразили себя элитой нации. Элита сраная! Если у тебя трехэтажный особняк и пара иномарок, нажитых на наворованные деньги, ты автоматически попадаешь в категорию элиты. А для того, чтобы воровать, много мозговых извилин не требуется: достаточно наглости, связей и уверенности в своей безнаказанности.

К тому же, они ведь ничего не производят, а только перепродают. А что станут делать, когда продавать будет нечего?

Конечно, я понимаю, что без них невозможно, и среди продающих встречаются трудяги, нормальные люди. Не настолько уж я глуп!

Такие вот воспоминания промелькнули в голове Герел во время предвечернего бдения на балконе. Пора было возвращаться в квартиру и садиться ужинать. За столом Олег допил бутылку «Парламента». Герля предупредительно сказала:

— Не думай ни о чем, у меня припасена еще.

— Спасибо, голубка! Но, думаю, довольно и одной. И так загрузился хорошо.

Герля тоном ответственного врача проговорила:

— Откуда нам знать, что с тобой будет ночью или утром?

В темное кухонное окно заглядывал тревожный, уже золотистый диск полной луны. Но на душе Олега было покойно как от близости Герли, так и от выпитой за день водки.

— Ну, как поживает твой благоверный? — осведомился Олег.

— Бывший муж, что ли? — Герля состроила брезгливую гримасу. — Что с ним сделается? Сидит, как сыч, безвылазно в своей комнате, жрет, дует пиво и смотрит целыми днями порнуху.

Вот, тоже, довесок весом больше ста килограммов на моей шее! Я давно предлагала ему съехать из дома, готова была купить для него отдельную квартиру, но «оно» не желает пускаться в свободное плаванье. Ведь в этом случае надо самому заботиться о себе, любимом. А тут он накормлен, одет, обут. Мне впору вносить в графу «естественные убытки» статью — «расходы на бывшего мужа».

— Почему же ты его не выгонишь к чертовой матери?

Герля как будто не услышала этот вопрос. Олегу оставалось только догадываться о том, что могло удерживать от радикального, но естественного шага его решительную в подобных вопросах подругу. Чужая душа — густые сумерки, и это в равной степени относится и к душе близкого человека. Она все равно имеет потаенные места, куда посторонним вход запрещен, даже жене и детям. А им-то, наверное, в первую очередь.

Значит, было, что-то такое, не позволяющее Герле поступить так. Зеленский не стал допытываться с пристрастием, потому что явственно увидел перед собой табличку с надписью: «Посторонним вход запрещен!».

— Он, что, не претендует на свою долю в деле? — спросил Олег.

— Какая еще его доля?! Фирма существовала до его появления. Его нет в составе учредителей, он не внес ни копейки в развитие бизнеса и, вообще, пальцем ни разу не пошевелил, чтобы хоть чем-то мне помочь. Его «функциональные обязанности» заключались в периодическом разбивании новых иномарок, регулярном посещении кабаков, казино и саун с девками. Адвокаты мне разъяснили, что ему вообще ничего не причитается после развода, кроме грязных носков.