Гидеон Плениш - Синклер Льюис

Колледж встретил его благосклонно. Декан был с ним почти что вежлив, а члены ораторской команды советовали ему запастись терпением: через год они выберут его капитаном. Капитан футбольной команды осведомился у него, правда ли так хороши эти классики, о которых им вечно твердят на лекциях, а главный местный контрабандист подарил ему коробку турецких сигарет.

Послушный голосу господа бога, первого из Великих Организаторов, Гид приступил к осуществлению своих планов.

В Адельберте очень неблагополучно обстояло дело с утюжкой брюк. Утюжка производилась без всякой координации портновской мастерской, сторожем одного из общежитий и двумя студентами. Твердых сроков не существовало, а цены колебались от пятнадцати до пятидесяти центов, причем оплачивалось, по подсчетам Гида, не более 67 % всех заказов.

Портновскую мастерскую он не жаловал — однажды у него вышли там неприятности по поводу счета — и сразу исключил ее из числа достойных претендентов на почетное право гладить брюки. Затем он устроил совместное заседание со сторожем и гладильщиками-студентами, заговорил их до одури и с их участием организовал в подвале у сторожа «Адельбертский Брючный Салон для Щеголей. Плата Наличными». Он расширил их клиентуру, убедив капитана футбольной команды публично осудить мужественную небрежность в одежде и высказаться за отутюженность, он добился того, что шестнадцать студенток подписали обязательство не назначать свиданий неотутюженным молодым людям, он уговорил редакцию «Адельбертского еженедельника» поместить написанную им статью, в которой упоминалось, что гости из Йельского и Гарвардского университетов были шокированы видом адельбертских брюк; он даже старался, ложась в постель, помнить, что не следует швырять на пол собственные брюки.

Он провел много счастливых часов в подвальной мастерской, вдыхая душно-влажный воздух, глядя, как портновские утюги обращают смятую ткань в безупречно гладкое великолепие, и с видом первого Ротшильда проверяя бухгалтерскую книгу. И Брючный Салон процветал, в то время как портновская мастерская, не выдержав конкуренции, вполне своевременно обанкротилась. Не менее двадцати пяти процентов выручки Салона удавалось инкассировать. К апрелю второго учебного года дело так разрослось, что Гид задолжал двести долларов и оказался под угрозой временного исключения из колледжа.

В период организации дела ему пришлось приобрести усовершенствованные утюги и печь, внести аванс за помещение, а главное, оплатить рекламу — его первое обращение через печать к ошеломленной публике. Едва ли когда-либо в последующей жизни красноречие его достигало подобной убедительности. «Ну, друзья, как вы хотите выглядеть — как студенты колледжа или как городская шпана? О человеке платье нам вещает. Стоит ли вещать всем и каждому, что вы не принадлежите к бонтону? Утюжка по последнему слову науки и техники. Принимаются также костюмы студенток. Заходите, девушки. Брючный Салон открыт. Плата наличными».

Для своего предприятия, достойного подлинно американской традиции Джима Хилла,[12] Рокфеллеров и Джесси Джеймса,[13] Гид занял триста долларов у тетки, которая ничего не читала, кроме «Бостонской поваренной книги», и была глуха и набожна, хоть и проживала в таком большом городе, как Зенит. Он обещал отдать ей долг в течение месяца.

Но клиенты Салона толковали выражение «плата наличными» точно так же, как истолковал бы его на их месте сам Гид, — как нечто среднее между неудачной шуткой и угрозой гнусного насилия. За пять месяцев Гид уплатил в счет долга всего сто долларов, и его нежная тетушка перестала нежничать. Она написала его отцу в тот самый день, когда адельбертский магазин спортивных товаров уведомил декана, что Гид должен им семьдесят два доллара.

Приехал отец Гида — унылое ветеринарное ничтожество с жидкими седыми усами — и долго объяснял декану, слушавшему его с холодной полуулыбкой, что самый тяжкий грех после государственной измены и небрежного отношения к заболеваниям домашних животных — это влезать в долги. В заключение инцидента Гидеон воскликнул, как Гидеону Пленишу предстояло восклицать еще много раз в жизни: «Выходит, люди просто не ценят, когда стараешься принести им пользу!»

Гораздо лучше были встречены его другие начинания, не потребовавшие и половины того размаха, с каким он создавал Брючный Салон, и, казалось бы, сулившие колледжу меньше славы, чем идеальная складка на брюках. Он организовал первый в истории Адельберта бал второк›рсников. Правда, бал так и не состоялся, но зато несколько недель подряд происходили увлекательные организационные совещания, после которых Гида выбрали старостой группы. Затем он объединил в одну организацию постоянно враждовавших между собой Студентов — Волонтеров и Общество по Изучению Миссий, а также устроил экскурсию студентов, слушавших курс «Условия труда», на завод Зенитской компании электрического освещения с бесплатным проездом и лимонадом за счет Компании.

Казалось, он вновь завоевал расположение Хэтча Хьюита, который однажды сказал ему нечто не совсем понятное, но, по-видимому, лестное: «Надо мне держаться поближе к тебе, тогда я пойму, что такое американское просвещение и американское благодушие».

Гиду было приятно это услышать, потому что кто-то в колледже недавно жаловался, что хоть он и полезен как инициатор важных культурных начинаний вроде вечерних лекций о Великих Женщинах Библии, но в сущности он плохой руководитель, и кампании его быстро выдыхаются.

Черт возьми, размышлял Гид, если он сумел сохранить уважение старика Хэтча, значит, не такой уж он, черт возьми, плохой руководитель!

Так он проскочил и второй и третий курс — староста группы, заместитель председателя Танцевального общества третьекурсников, импрессарио бейсбольной команды, вице-президент отделения ХАМЛ и студент, чьи отличные отметки по судебной риторике и ораторскому искусству с лихвой окупали скверные отметки по всем другим предметам. Теперь он был на четвертом курсе, и настало время ему и Хэтчу подумать, какие из золотых плодов мира, лежащего за стенами колледжа, им будет предпочтительнее срывать.

Преподаватель, читавший ораторское искусство в группе Гида, как-то намекал, что, если Гид «возьмется за работу и перестанет корчить из себя Моисея и обучать всех и каждого, как держать нож и вилку», из него может выйти неплохой педагог. Но Гид уже видел себя во всеоружии вдохновенных Посланий, перед более широкой аудиторией.

— Ты, наверное, по-прежнему думаешь вернуться к газетной работе? — спросил Гид.

— Конечно. А какая у тебя на сегодня очередная программа благих начинаний? — спросил Хэтч Хьюит.

— Не понимаю, что тебе за охота меня изводить.

— Я тобой восхищаюсь, Гид. Когда ты смотришься в зеркало и болтаешь о «служении человечеству», что обычно означает изобретение новых поводов для войны, ты мне кажешься дурак-дураком. Но после четвертой кружки пива в тебе просыпаются великие таланты. Так к чему же ты думаешь их приложить?

— Больше всего меня все-таки прельщает политика. Уверяю тебя, в политике нужны люди с интеллектуальной подготовкой. Я мог бы стать врачом, но я не выношу больных. Или юристом, только очень противно целый день сидеть в конторе. Или священником. Да, я подумывал о клерикальной карьере. Но я люблю иногда побаловаться пивом и не знаю, может быть, я бы не сумел вызывать в себе чувство непосредственной близости к богу, если бы пришлось часто молиться на людях. Так что выходит, мое призвание-политика. Ух, чего только я бы не наворотил! Пенсии за выслугу лет независимо от пола и возраста, и научная организация свободной торговли, и мощная оборона, которая была бы лучшей гарантией всеобщего мира, и…

— Да, да, понятно. Какую же партию ты собираешься осчастливить?

— А мне плевать, лишь бы не социалистическую. Я очень ценю обе наши главные партии. Я, конечно, горой за Джефферсона, но и Линкольн, по-моему, молодец.

— В самом деле?

— Да, я так считаю.

— Послушай, Гид, сейчас как раз заседает конгресс штата. Давай отпросимся на денек и съездим туда. Я и сам думал заняться политическим репортажем.

(Много лет спустя Гид говорил своей жене, что, не повези он тогда Хэтча в Галоп де Ваш, столицу штата, тот никогда не стал бы журналистом.)

Декан разрешил поездку и на этот раз почти не упомянул о пиве. Он успел проникнуться ощущением, что юный Плениш — полезный человек в колледже и — хоть профессор психологии и называет его «пустозвоном» — живо и серьезно интересуется вопросами христианства.

Декан начинал стареть.

Галоп де Ваш представлял собой небольшой городок, теснившийся вокруг Капитолия штата,[14] а Капитолий представлял собой лабиринт мраморных коридоров, ониксовых колонн, витрин с флагами времен Гражданской войны и мраморных экс-губернаторов в сюртуках, а также восьми или десяти комнат, в которых вершились дела штата. В самой пышной из них заседал сенат; и когда Гид с Хэтчем пробрались по крутой лесенке на хоры, они широко раскрыли глаза.