Песни созвездия Гончих Псов (сборник) - Иван Охлобыстин

– Но как? – огорченно воскликнул Литвиненко. – Хорошо бы финансово заинтересовать.

– Кого? – заинтересовалась дама.

– Людей, – уточнил директор.

– А! – разочарованно крякнула Чугунова и бросила трубку.

– Эх! – вздохнул Юлий Иванович, повторяя: – Ищи неожиданные решения и новые пути. Новые пути!

Внезапно лицо директора просветлело, и он выбежал из кабинета на улицу.

Вскоре Литвиненко был у дома Рюрикова.

Валериан Павлович заканчивал плакат наглядной агитации, сидя на скамеечке у ворот. Над ним надрывался очередной соул-композицией прикрученный к фонарному столбу громкоговоритель.

– Есть у меня одна задумка, господин начальник планового отдела, – с порога начал Литвиненко, перекрикивая музыку.

– И у нас неспокойно, – отер испачканные краской руки о тряпку тот, – новая черная дыра образовывается. Ночь с зоотехником не спали. А у вас что?

– Хочу я новую дорогу к Белоборску проложить. Напрямую. Огромная экономия получается, и производительность подскочит, – поделился с ним Юлий Иванович. – Под это дело мы еще из центра новой техники наберем.

Начальник планового отдела несколько секунд мучительно размышлял и наконец высказался:

– Страшно.

– Что страшно?! – озадачился директор. – В каком смысле «страшно»?

– Во всех смыслах. Здесь вам не курорт, солнечные ванны не принимают. Строгий расчет, железная воля!

– Воля стальная, расчеты с главным бухгалтером сделаем, – заверил его Юлий Иванович.

– В центр надо звонить, – снова взялся за кисть начальник планового отдела, – и с Прокопенчуком переговорить, все-таки он бригадир дорожников. Прокопенчук дома. Отгул у него. Траву свою растит.

– Что это за буква? – вгляделся в незаконченный транспарант директор.

– Это не буква, это иероглиф – китайское предложение. Означает «Народная демократия – основа экономического процветания!», – объяснил Валериан Павлович. – Символ нашей солидарности с китайским промышленным капиталом.

– Интригующе, – кивнул Литвиненко и полюбопытствовал: – Как там главный инженер?

– Музицирует, – раздражительно отозвался Рюриков, – из-за занавеса детями командует. И ведь слышит, где, какие ноты детишки недобирают. Одно непонятно – кормить как?! Голова инженерская как раз на середине трубы располагается. Учительница его уже порошковым супом ошпарила. На половнике подать хотела. Половник к лопате привязала. Кричал страшно.

– Беда! – вздохнул директор, – Как же мы его?..

– А вот как раз не кормить – и сам выпадет, падла, – посоветовал начальник планового отдела, – таким, как он, полезно. И нам хорошо – пока Луков в трубе, сердцу спокойнее.

Через десять минут Литвиненко подошел к дому Прокопенчука. Во дворе брехал крупный кобель, прикованный к добротной будке тяжелой цепью желтого металла.

– Господин бригадир, – позвал директор, – Николай Анатольевич?!

В глубине дома что-то щелкнуло, но Прокопенчук не появлялся.

– Николай Анатольевич?! – заново воззвал к строению Юлий Иванович и постучал кулаком в калитку.

Кобель обезумел от подобной наглости и предпринял попытку прыгнуть. Однако цепь не позволила дотянуться до ненавистного чужака.

– В теплице он, – раздался из окна женский голос.

– Так позовите, – начал раздражаться директор, – скажите, что Литвиненко пришел. По делу.

– Не могу, – отказалась женщина, явственно из-за закрытой занавески разглядывая стоящего.

– Почему не можете? – вздохнул Юлий Иванович, начиная помаленьку привыкать к причудам усть-куломского жизнеустройства.

– Голая я, – честно признались из-за занавески, – батько одежду забрал.

– Зачем? – изумился директор.

На этот раз на его вопрос ответил сам бригадир, появляясь на пороге с тяпкой в руках: – Зачем, зачем?! Чтобы не занашивать. Чего даром трепать?!

– Удивительные нравы у вас тут, Николай Анатольевич, – покачал головой Литвиненко. – Пьяные бригадиры без точных фамилий с ружьями чудят, главные инженеры в трубах торчат, женщины по домам голые заперты.

– Нравы как нравы! – буркнул Прокопенчук, пропуская директора в дом. – Это дочка моя старшая. К электрику таскается, дура. Думает – женится.

– Вы сомневаетесь?! – полюбопытствовал Юлий Иванович, невольно оглядываясь на занавеску.

– А на хрен он нужен! Он на «блэк джеке» на аппаратах в мини-маркете всю получку спускает, – объяснил Прокопенчук и добавил: – А главный инженер уже вылез.

– Как вылез? – не поверил Литвиненко. – Почему Рюриков не сказал?

– Темная история получилась, – замялся бригадир.

– То есть?! – сосредоточился директор.

– Ну, Санька Манукян говорит, что видел, как Жора в полночь из клуба выходил, Любка-секретарша слышала, что главный инженер кричал, а утром главный инженер уже без трубы к доктору ходил, – конфузясь, рассказал Николай Анатольевич.

– Не может быть! – покачал головой Юлий Иванович. – Жора со мной в Белоборске был.

– Оно понятно, что молдаванин ни при чем, – пожал плечами бригадир, – только люди говорят…

– Заяц-оборотень?! – догадался Литвиненко.

– Даже не в этом дело… – еще больше засмущался Прокопенчук и махнул рукой. – Хрен с ним! Я свечку не держал. Хотите побачить мою мечту?

– Был бы весьма признателен, – деликатно согласился директор, судорожно размышляя над словами бригадира.

– Здесь она! – сообщил Николай Анатольевич, заводя гостя в большую оранжерею.

– Красота! – восхитился Юлий Иванович, рассматривая растущие в несколько рядов розовые кусты, унизанные налитыми бутонами.

– Красота, – скромно согласился бригадир, вытирая перепачканные землей руки о тряпку. – Тут вся жизнь моя. Двадцать лет, со времен освобождения, на них положил.

– Ваши цветы на выставку надо! – посоветовал директор.

– Успеем еще на выставку, – вздохнул Прокопенчук и подвел гостя к чахлому кусту без бутона: – Вот чего я на выставку повезу.

– А это чего? – спросил тот.

– Куломская звезда! – торжественно объявил бригадир. – Слава нашего родного края. Гибрид-повиток. Семь лет в ее корнях оставил. Сначала латинца с крымчанином вил. Теперь жду, как с японцем свяжется. Тонкое это существо – Куломская звезда!

– Понимаю ваш энтузиазм, – поддержал бригадира Литвиненко. – Я сам в детстве марки собирал. У меня даже филиппинская марка была. С принцем. Мордастый такой принц. Но я к вам за консультацией.

– Ну?! – коротко уточнил Николай Анатольевич, крайне недовольный сравнением розы с мордастым принцем.

– Есть предложение проложить в полтора месяца пять километров пути сквозь лес, к Белоборску. Твои ребята справятся? – озвучил задачу директор.

– Условия будут – сробим, – поразмыслив, отозвался бригадир.

– Тогда собирайтесь через час в клуб, на планерку. Поддержишь инициативу, – распорядился Литвиненко.

Обсудив посетившую его идею с Прокопенчуком, директор вернулся в офис и начал дозваниваться до управления Гослесхоза. Заботливая Любочка выставила перед ним на стол стакан молока и краюху хлеба. Но Литвиненко молоко после желудочного конфликта с хашем пить остерегся, подержал в руках холодный граненый стакан и отставил в сторону.

В центральном офисе не брали трубку. Юлий Иванович еще раз набрал нужный номер и пока на другом конце провода шли длинные гудки, наблюдал через окно, как авраамической внешности старик в телогрейке на соседнем дворе о чем-то спорил с коровой. Старик настаивал, разводя руками, загибая пальцы, изображая какую-то важную бумагу, но корова, видимо, не соглашалась. Наконец старик, в состоянии крайнего отчаяния, бухнулся перед коровой на колени. Только тогда упрямое животное мотнуло рогатой башкой и зашло в сарай. Старик быстро поднялся с коленей, закрыл за коровой дверь на сверкнувшую на солнце щеколду и перекрестился.

– Люба, – продолжая слушать длинные гудки, позвал директор.

– Да?! – впорхнула в его кабинет секретарша, наполняя пространство кабинета и сознание начальства ощущением зрелой свежести.

– Это… потрогать, – кивком головы, изо всех сил пытаясь избавиться от наваждения, произнес Юлий Иванович.

– Где потрогать? – не поняла девушка.

– Нет, я про вон того деда, – ткнул в окно пальцем директор, – он с коровой только что спорил.

– А! – поняла Любочка, – это Метелица.

– В каком смысле – метелица?

– Фамилия у него – Метелица. Он раньше советский генерал был. Артиллерист.

– Да ты что?!

– Чтоб я сдохла, – поклялась девушка, хлопая огромными ресницами. – Он в девяносто третьем против демократии боролся. Сейчас успокоился. Правда, в том году продавца в супермаркете резинками накормил.

– Какими резинками?

– Интимными, – засмущалась девушка. – Генерал думал, что это конфетки. Купил, а разжевать не смог. Так проглотил. Потом ему объяснили, что это в рот генералам класть неудобно. Он рассердился очень, продавца заставил все съесть. Чтобы дети такие гадости не видели.