Гувернантка - Евгений Козловский

Чем дольше смотрел КузьмаЕгорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовалапостороннее присутствие, выглянулаиз-зазанавески:

-- Это вы, Кузьма?

КузьмаЕгорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.

-- Ничего-ничего! -- крикнулаЖюли. -- Мне не дует.

КузьмаЕгорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, какю характерным, требовательным образом зазуммерилакремлевская вертушка. КузьмаЕгорович сорвался с местаи припустил назвук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовалав спальню. Дверь засобою закрыларовно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, снялахалатик, не спешанаделатончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая надверь.

В щели тенью, нацыпочках, промелькнул КузьмаЕгорович.

-- Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? -- окликнулаЖюли.

КузьмаЕгорович воровато появился напороге и, стараясь не смотреть наЖюли, понуро произнес:

-- Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

В черное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделаладвапоследних стежканакорсаже Маши -- Красной Шапочки, откусиланитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

-- Беги!

Машенькавпорхнулав огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочкасо свечами, подарки натарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед заМашенькою вплылаЖюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам столасидели Равиль и КузьмаЕгорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый -- одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был покане задействован.

-- По случаю маскарада, -- торжественно произнеслаЖюли, -- говорим только по-французски! -- и уселась застол.

-- Чего-чего? -- спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

-- Собираются говорить только по-французски, -- перевел ассистент.

-- Это кто? -- зашелся мрачным смехом Седовласый. -- Кузьма?!.

-- А почему нету папы? -- спросилапо-французски Машенька.

-- Как это нету? -- раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никитасделал что-то вроде циркового антрэ.

-- Только по-французски! -- шутливо поправилаЖюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стоялаВероника.

-- Ну! -- взглянулаВерониканаНикиту.

-- Знакомься, папа, -- решился тот. -- Моя невеста.

-- Добрый вечер, господин Кропачев, -- пропелаВероника, делая несколько пародийный книксен. -- Привет, мама.

Жюли стоялакак каменная. КузьмаЕгорович стрельнул глазами нанее, потом набудущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую нагорло.

-- Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно нашихю отношенийю Это -- гувернанткамоей внучки. Так что называть ее мамойю -объяснил, смущенно краснея.

-- Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? -- дерзко улыбнулась Вероника.

-- А я даже очень рада! -- сказалаМашенькачересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащилаВеронику застол. -- Тебя как звать?

-- Вероника, -- ответилаВероника.

Возникланеловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.

-- Мент родился, -- прокомментировал Никитатишину, но онавдруг снованарушилась: насей раз посторонним шумом с улицы.

КузьмаЕгорович привстал, приник к окну.

-- Народ обретает права, -- пояснил Никитаназидательно.

Зазуммерилавнутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:

-- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!

-- Только по-французски! -- произнеславстревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.

-- Постой! -- остановил КузьмаЕгорович Равиля. -- Сам выйду. -- И посетовал: -- Вот народ! Только заграницей и уважают!

-- А зачем нам еще продукты? -- спросиланаломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.

-- Про запас, -- пояснил Никита. -- Наслучай осады.

Заворотами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, ацелый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС -- РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежадевяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ набортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.

-- Разойдись! -- безуспешно пыталась охранарасчистить дорогу грузовику. -Пропустите аварийную!

-- Знаем мы ваши аварийные! -- кричали из пикета. -- Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!

-- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!

-- Добром отдай!

КузьмаЕгорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился напороге-ступенечке вахты.

-- Товарищи! -- прокричал. -- Товарищи!

Толпакак-то вдруг пересталашевелиться, притихла.

-- Заткнись! -- шипел один насоседа.

-- Гляди, гляди, Сам вышел, -- комментировал другой с уважением.

-- Тамбовский волкю -- только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться насвободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.

-- Товарищи! -- сказал КузьмаЕгорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. -- В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, -- кивнул навеликолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, -народное достояние. Ваше!

-- Ежели наше -- чего ж т тут живешь? -- спросил кто-то ехидный, и репликапрозвучалауже не так неуместно.

-- Вы хотите, чтобы дело рук ваших дедов, ваших прадедов погибло ни загрош?!

-- Заботливый какой, -- понеслось в ответ.

-- Вот и отдай дедово!

Толпауже почувствовала, что нормального, искреннего разговоране будет, и зашумела, загалделапо-прежнему:

-- Хватит наё..вать!

-- Фургон открывай!

-- Показывай водопроводчиков!

-- Товарищи! -- пытался перекрыть КузьмаЕгорович галдеж. -- У нас же правовое государство!

-- Прав до х.. -- жрать нечего! -- выкрикнул из толпы басю

Равиль стоял позади, поигрывая ятаганом. Вероникас крыльцаналадилась снимать происходящее, но Жюли, заметив, бросилась, как орлицаназащиту птенца. Завязалась нешуточная борьба, победительницей из которой вышлавсе-таки мать. Завладев аппаратом, вскрылаего, вырвалапленку.

-- Ему и так тяжело! -- сказала. -- Шлюхавонючая.

-- Это я шлюха?! -- изумилась Вероника. -- Я?!

Висящий назаборе пикетчик орал тем временем:

-- Неделя до Нового Года, ау них елкагорит!

-- И гусь настоле! -- добавил прилипший к щели другой.

-- С яблоками? -- поинтересовался из толпы кто-то веселый.

-- Масонам продались.

-- Рождество празднуют.

-- Католическое!

-- Товарищи, товарищи! -- все пытался унять КузьмаЕгорович вой, но, кажется, только подливал в огонь масла. -- Мне что, спецназ вызвать? Сами же провоцируете.

-- Ага! Мы и виноватые!

-- Всех не перевешаешь! -- отвечали ему.

-- Открывай фургон, Кузьма! Показывай трубы!

Толпаволновалась уже сильнее критического: вот-вот, чувствовалось, начнет ломать и крушить. Мент в будке вытащил пистолет, снял с предохранителя.

-- А! -- сказал вдруг КузьмаЕгорович и жестом, каким бросают настойку в кабаке последний рубль или -- по национальным преданиям -- бросали купцы под ноги цыганке последние десять тысяч, швырнул шубейку. -- Ну-ка, Равиль, быстренько! Отворяй фургоню

Равиль спрятал ятаган в ножны и пошел к машине. Вновь притихшая толпауважительно даваладорогу. Никитанаблюдал серьезно, приподняв Веронику; тавтихую перезаряжалааппарат.

Равиль сорвал пломбу. Ключиком, висевшим нашее, отпер замок. КузьмаЕгорович и сам уже был тут как тут, помогал, отодвигал тяжелые металлические шпингалеты. Народ смотрел завсем этим с некоторой боязливой оторопью.

Мент спрятал пистолет в кобуру. Напорожек-крыльцо подтянулась Жюли. КузьмаЕгорович, едвадвери фургонараспахнулись, ловким пируэтом взлетел внутрь и тут же появился со свиным окороком в руке:

-- Ну! налетай, ребята! угощаю! -- и протянул копченую ногу в толпу, которая испуганно отступила, образовав перед фургоном пустой полукруг.

Вилась, посвистываламетель.

-- Ну, кто смелый?!

Смелых не оказалось.

КузьмаЕгорович размахнулся окороком как спортивным снарядом и метнул его прямо в толпу:

-- Кушайте наздоровье!

-- Виртуоз! -- шепнулаНиките восхищенная Вероника.

КузьмаЕгорович то скрывался в недрах, то появлялся в проеме и швырял в толпу связки колбас и гирлянды сосисок, огромные рыбины и баночки с икрою, бутылки коньяку и шампанскогою Народ постепенно приходил в себя, подтягивался к фургону. Вот кто-то понахальнее залез к Кузьме Егоровичу -- помогать, вот еще одиню КузьмаЕгорович оценил, что дело пойдет и без него, выпрыгнул наружу.

Толпасильно поредела. Плакатиков видно не было. Однатень, другая, третья -- сквозь снежную пелену -- мелькали с ношами под мышками.