Маэстро - Волкодав Юлия

А мама вдохновленно рассказывала и даже показывала в лицах, как Марик в три года написал первую пьесу!

– Представляете, сам залез на стул, сам открыл крышку пианино и начал играть. Мы думали, просто балуется. А у него мелодия получается! Очень красивая мелодия. Жаль, не догадались записать.

Марик ничего подобного не помнил и иногда даже сомневался, правду ли рассказывает мама, потому что с тех пор ничего больше не сочинял и не очень представлял, как это делается. Но маме не возражал. Зачем? Если ей так нравится рассказывать эту историю, пусть.

– Вот увидите, он станет композитором, как его отец! Да-да, очень скоро мир услышит про второго Агдавлетова!

Тут Марик обычно тяжело вздыхал. Потому что после этих слов мама вспоминала, что они очень спешат домой – Марику еще надо учить уроки и заниматься музыкой. Чтобы стать вторым Агдавлетовым, знаменитым композитором, как его папа.

Папа. Папа оставался для Марика самым таинственным персонажем среди всех его многочисленных родственников. Даже более таинственным, чем прабабушка Зульфия, которая жила в далеком-далеком поселке и к которой они ездили всего один раз, но с тех пор она постоянно передавала Марику какие-нибудь гостинцы. Прабабушку он хоть смутно, но представлял. А папа существовал только в виде портрета.

Портрет висел в спальне Марика над пианино. И каждый раз, забыв нужный аккорд и поднимая глаза к потолку в надежде этот аккорд найти именно там, Марик встречался глазами с папой. Все говорили, что они с Мариком очень похожи, но Марику так не казалось. Где же похожи? У папы нос большой и с горбинкой, а у Марика маленький и кнопкой. У папы густые брови, а у Марика тонкие ниточки. И глаза у папы серьезные, а может быть, грустные. А у Марика, по маминому выражению, в глазах черти пляшут. Веселые в общем глаза. И в чем они похожи? Но Марику все равно приятно было думать, что похожи.

Сначала Марику говорили, что папа в командировке в другом городе. И однажды приедет, но это будет еще совсем нескоро. А в прошлом году, как раз перед тем как пойти в школу, выяснилось, что папа Марика погиб на фронте. Мама так сказала учительнице, отдавая какие-то бумажки. Тихо сказала, думала, что Марик не слышит. А он все прекрасно слышал и совсем не расстроился тогда. Только не очень понял, зачем было врать? Ведь если погиб на фронте, значит герой. Как папа Мишки Салахова из сто третьего дома. И как папа Женечки Илюшиной с Виноградной улицы. Да у половины детей из их компании папы погибли на фронте. А Ильдар из сто седьмого был вообще сирота, у него на фронте все погибли, кроме тети, которая его к себе забрала. И нечего обманывать.

Дома потом целый скандал был. Очень Марика возмутило, что его обманывали. Ну что за дела? Он же не маленький. Так дедушке и заявил. Как бабушка потом на маму кричала! А дедушка увел Марика к себе в комнату, долго рылся в ящике стола, а потом достал какую-то коробочку. В ней оказалась медаль, которую папе дали посмертно. И еще какая-то сложенная в треугольник бумажка, но на ней было написано от руки, а Марик тогда умел читать только печатные буквы, так что ничего не понял. Но дедушка долго рассказывал про то, что папа у Марика герой, воевал под Сталинградом, спасал товарищей. Что он вообще мог на фронт не ходить, потому что был композитором и ему полагалась какая-то «бронь». Но все равно пошел, чтобы защищать нашу родину, чтобы такие маленькие мальчики, как Марик, учились в мирной стране. Дедушка много и хорошо говорил, так что Марик совсем успокоился и все понял. Только попросил, чтобы его больше никогда не обманывали. Дедушка очень серьезно пообещал и даже руку ему пожал. А когда они вышли из дедушкиной комнаты, мама с бабушкой уже не ругались, а накрывали на стол к ужину. И как-то все уладилось.

Но музыкой Марик с тех пор еще усерднее занимался, потому что зря что ли папа на фронте воевал?..

* * *

– Вы понимаете, что здесь для меня все дороги закрыты? – Доносилось из комнаты. – Кто я тут? Вдова Али Агдавлетова. Русская девочка даже языка не знающая. Меня никуда не берут на работу! И не возьмут. Мне так и сидеть у вас на шее? Вместе с Мариком?

Марик застыл на пороге. Все понятно, бабушка с мамой опять ссорятся. Опыт подсказывал, что в такие моменты лучше не появляться им на глаза. Но как назло именно сейчас ему очень нужен был кто-нибудь из взрослых.

Бабушка сидела в кресле, прямая как струна. Марика всегда поражала бабушкина осанка, сам он пробовал хотя бы за пианино сидеть прямо, но через десять минут забывал и начинал привычно горбиться. А бабушка держит спину всегда, даже когда готовит или стирает белье в тазике. Сейчас она вязала, быстро перебирала спицами, не глядя на них. Все ее внимание было приковано к маме. А мама стояла посередине комнаты, в самом центре круглого желто-зеленого коврика, как будто на сцене в луче прожектора. И кажется, она и ощущала себя как на сцене, потому что картинно заламывала руки и говорила своим «особым» голосом. Марик его хорошо умел отличать от голоса настоящего. Настоящим голосом мама спрашивала, как у него дела в школе и будет ли он обедать. А «особым» голосом разговаривала со случайно встреченными знакомыми на улице, а иногда с бабушкой и дедом. У «особого» голоса был другой оттенок, он требовал, чтобы на него обратили внимание, чтобы к нему прислушались. Но бабушка прислушиваться не хотела.

– Вот именно! Здесь ты вдова Али Агдавлетова! Всеми уважаемая женщина из знаменитой семьи. А в Москве ты будешь никем! Там таких, как ты, миллионы. Куда ты пойдешь? В Москонцерт? Здравствуйте, возьмите меня на работу?

– Почему бы и нет? У меня профильное образование!

– Боже мой, конферансье. Можно подумать! В Москве ни одного конферансье больше нет. Еще и женщина. Это просто смешно. Алиса, не выдумывай глупости. У вас с Мариком есть крыша над головой, вы одеты-обуты, накормлены. Есть мы, в конце концов. Ну хорошо, ты устроишься в Москве на работу. А Марик? Кто будет его водить в школу? Куда ему деваться после школы? И школа. У нас одна из сильнейших музыкальных школ в Союзе!

– Ну конечно, сильнее, чем в Москве! Вас послушать, так на свете нет ничего лучше вашей Республики! Давайте не будем спорить! После смерти Али нас с вами не связывает ничего, кроме Марика. Я уже все решила, я даже взяла билеты.

– Взяла билеты?

Бабушка повторила мамины слова с такой интонацией, как будто случилось что-то очень страшное. В интонациях Марик разбирался очень хорошо. Он вообще воспринимал мир в первую очередь через звук. И то, как повторила мамину фразу бабушка, как звякнули спицы в ее руках, как скрипнуло кресло, когда бабушка откинулась на его спинку, заставило Марика по-настоящему встревожиться. Лучше всего было бы уйти в свою комнату, подождать, пока взрослые успокоятся, и осмыслить все услышанное. Но ждать дальше у Марика не оставалось никаких сил. Мало того, что он уже заляпал кровью рубашку, теперь его еще и тошнило. Тяжко вздохнув, он все-таки переступил порог комнаты.

– Я немножко неудачно упал, – сообщил он как можно более беспечным тоном. – Мне бы свежую рубашку. И зеленку.

– Марик!!!

Взрослые тут же забыли про свои разногласия, бросились к нему.

– Где ты упал? Что случилось? Сколько раз я тебе говорила не шататься по двору! – причитала мама.

Бабушка не причитала, просто сняла с него перемазанную рубашку и повела в ванную комнату, где висел шкафчик с лекарствами. Открыла кран, из которого тут же ударила тугая струя холодной воды, заставила Марика наклониться над ванной и стала смывать кровь и грязь с его лица.

– Мы на велосипеде катались, – объяснял Марик. – Рудику же велосипед подарили. А я тоже хочу. Дедушка обещал! Тогда у нас будет два велосипеда, а пока что один на всех. Мы по очереди с горки катались. Моя очередь была кататься, я оттолкнулся, поехал, а руль отвалился. Прямо в руках у меня остался, представляете? Я даже не ожидал, что так может быть. Ну а потом упал, конечно.