Германия: самоликвидация - Тило Саррацин

Философия божьей милости, непосредственная легитимация абсолютной власти из божественно-христианского мирового порядка выдержала под этим давлением всего 150 лет. Она философски подтачивалась начиная с XVII в. Гоббсом, Юмом, Вольтером, Руссо и другими, и, наконец, Кантом. Тем самым унаследованные монархические правительства стояли перед проблемой легитимации, которая в 1649 г. в Англии – после гражданской войны между королём и парламентом под руководством Оливера Кромвеля – стоила Карлу I головы. Американская Декларация независимости 1776 г. постулировала впервые со всей радикальностью, что все люди рождаются равными и имеют равные права в стремлении к счастью. С этой точки зрения демократическая форма правления была единственно легитимной. Конфессии и религиозные убеждения служили конечным обоснованием индивидуальных действий, но не легитимацией государства. Французская революция инсценировала несколько лет спустя то же самое с большей кровью, большей помпой и более кружным путём.

Легитимация государства в Западной Европе была тем самым окончательно лишена своей религиозной основы, на её место выступила легитимация через ценностный канон прав человека, всеми признанный обязательным, первым политическим примером которого является «Билль о правах» из американской конституции 1791 г. С разбожествлением государственной легитимации была создана как политическая, так и фактическая основа для политических и общественных проектов по ту сторону христианской картины мира, индивидуальных прав человека и западной демократии. На это вдоволь насмотрелся XX в. Национал-социализм и сталинская диктатура были самыми извращёнными примерами. Своей притягательности они добились ещё и потому, что на эмоциональном, равно как и на эпическом уровне подняли на щит тысячелетние картины национальных и религиозных традиций, так что диктаторы заполнили место отсутствующих светлых образов с почти религиозным обещанием спасения (типы господства по Максу Веберу). Этот пример по-прежнему имеет в мире конъюнктуру, будь то Ким Ир Сен в Корее, Назарбаев в Казахстане, в 1980-е гг. – Бокасса в Центрально-Африканской Республике или меняющиеся персонажи каудильо[6] в Южной Америке{11}.

На этом завершим исторические экскурсы.

Если рассматривать условия стабильности и основы легитимации государства и общества, то можно вычленить у всех успешных моделей государства три существенных признака:

● они гарантируют известную меру внутренней и внешней безопасности;

● они базируются на основе легитимации, не связанной с индивидуумом, – будь то религия или идея власти народа, или идеология, которая служит заменой религии;

● их экономический и материальный успех зависит от способности открывать безопасный простор стремлению индивидуума иметь доход.

Всё это не объясняет, почему периодичность взлётов и падений цивилизаций и культур при постепенном техническом прогрессе или стационарном экономическом развитии была прервана именно в средневековой Европе и в Европе Нового времени, а затем перешла к ускорению технического и экономического развития. Китай же, который до конца европейского Средневековья ощутимо опережал Европу в техническом и цивилизационном отношении, напротив, стагнировал на высоком уровне.

Исходящий от Европы сдвиг в науку и технику имел следствием мощный взрывной рост народонаселения в последние столетия: в 1000 г. в мире проживало ровно 300 млн человек – не больше, чем во времена рождения Христа. В 1500 г. население составляло 500 млн, в 1800 г. – уже 1 млрд, затем в 1930 г. – 2 млрд, а в настоящее время – 7 млрд, и если так пойдёт и дальше, то население мира, по оценке ООН, достигнет в 2050 г. своего максимума, превышающего 9 млрд человек. Это ставит перед нами два вопроса.

1. Сможет ли Земля чисто физически кормить и одевать такое количество людей долгое время?

2. Сможет ли такое количество людей жить на уровне благосостояния западных индустриальных стран, не подрывая природные ресурсы?

На оба вопроса ответа в этой книге не будет. Уже одни только мнения о том, нельзя ли воспрепятствовать устойчивым изменениям мирового климата, и о том, не пройдена ли давно точка невозврата, далеко расходятся и не могут дискутироваться здесь{12}. Напротив, несущественный в отношении климатической катастрофы и последствий всемирного взрывного роста народонаселения, но для условий в Германии решающий, вопрос должен обсуждаться: удастся ли нам в Германии мобилизовать на продолжительное время достаточное количество разума, усердия и трудоспособности (на немецком новоязе – человеческого ресурса), чтобы удержаться на достигнутом уровне, устоять в мировом состязании и развиваться дальше?

Следует проверить, не смогут ли те общие социальные условия, которые мы создали на основе достигнутого благосостояния, повредить этому самому благосостоянию, потому что специфические менталитеты и способности, которые обусловили скачок в развитии Европы (включая и Северную Америку), в свою очередь теперь подпадают под влияние особых общих условий, возникших из-за благосостояния и социального государства.

Хотя генетическое оснащение людей всех стран и народов во многом сходно, имеющиеся и подтверждённые различия{13} в любом случае существенно меньше, чем различия в состоянии развития государств, обществ и народных хозяйств. Однако есть большие различия в менталитете народов и обществ. Это касается не только традиционных религиозных и прочих связей. Это касается и нормативных внутренних и внешних механизмов управления человека, это касается структур лояльности, масштабов социальных рангов, равно как и стимулов для усердия, собственной инициативы и материальных ориентиров{14}.

Такие менталитеты и традиции – в широких рамках, которые допускают генетическое программирование людей, – сами являются продуктом истории. Они были созданы общими условиями и изменяются, если меняются эти условия, – пусть очень медленно, веками{15}. Управлять такими изменениями вряд ли возможно. Их и планируют редко. Тем более действенными они могут быть, если элементарно вторгаются со всей силой и влекут за собой множество перемен.

В истории человечества такие взаимные влияния общих условий и менталитетов осуществлялись главным образом лишь постепенно и без однозначно явствующего направления. Но с изобретениями, которые прочно закрепились в культуроведении соответствующих обществ, сказалось новое состояние развития, которое продолжительно изменяло общество. В ходе тысячелетий это развитие набирало динамику. В Европе в конце концов совпадают освобождение духа из религиозного принуждения, любознательный объективный взгляд на природу и космос, развитие гражданских свобод, систематическое расширение свободных рынков и взрывной рост технических изобретений.

Эта динамика и её причины не должны здесь восстанавливаться по отдельности{16}. Однако последствия следует рассмотреть. Изменения общих условий выстраивались постепенно от Средневековья до середины XVIII в. и обусловили в Европе и Северной Америке невиданный взрывной рост населения, который начиная с середины XVIII в. охватил все регионы, колонизированные европейскими властями или насильственно ими открытые. Некоторые регионы и государства быстро восприняли возможности, заключённые в западных технологиях и рыночной организации, и соответственно быстро развились в равновеликих конкурентов (Япония). Другим требовалось больше времени, пока традиционные структуры приспособятся настолько, что станет возможна обширная индустриализация (Индия). Третьи закоснели в относительной недоразвитости, вплоть до состояния недееспособности (failed states).

Исходящая из Европы техническая революция поначалу принесла континенту, а с ним и Северной Америке огромное преимущество в развитии с соответствующим опережением в реальных доходах. Между тем их нагоняет большая часть мира с Китаем во главе. Это ставит размеры заработной платы повсюду в индустриальных странах под давление, когда никакой новый технический прогресс не будет порождён и тем самым не будет достигнуто никакое опережение в новом состязании, что, возможно, ставит под вопрос весь образ жизни государств с ранней индустриализацией{17}. Всё более быстрое распространение знания, прогресс в информационных технологиях и падающая стоимость перевозки приводят к тому, что всё больше продуктов высокой технологии реже производятся в традиционных промышленных странах и переводятся в места с низкой оплатой труда.

Распространение знания, техники и промышленных форм производства по всему миру соответствует логике рыночного хозяйства и способствует развитию человечества в целом. Но выясняется, что государства и общества не способны в одинаковой степени использовать шансы развития, которые даёт индустриализация. Тем самым мы вновь наталкиваемся на комплексное взаимодействие институциональных и общественных общих условий, которые, с одной стороны, сказываются на менталитетах, а с другой – являются следствием и выражением этих менталитетов. На этом основании мир, пожалуй, и через 50 или 100 лет всё ещё будет демонстрировать большие региональные различия в развитии. С другой стороны, постепенно исчезают сравнительные преимущества, которые традиционные индустриальные государства имели раньше вследствие их лучшего обеспечения капиталом, лучшего образования и более высокого градуса технизации.