Люблю тебя (СИ) - Инфинити Инна

— Не все.

— Что ещё?

— Я тебя люблю.

Глава 6. Вскрытая рана

Лиля

Признание Никиты повисает в воздухе. Я не дышу, не шевелюсь. Не верю своим ушам. Мне совершенно точно послышалось. Не мог же он в самом деле признаться мне в любви. Конечно, нет. Он же никогда меня не любил.

— Я, наверное, пугаю тебя своим напором, — продолжает, пока я оторопело на него таращусь. — Извини, я не хотел так сходу на тебя это обрушивать. Просто ты не настроена на диалог, поэтому я начал с главного.

Я все ещё молчу. Онемела от шока.

— Лиль, я понимаю: что бы я ни сказал, все будет глупо и нелепо, потому что столько лет прошло, у тебя давно своя налаженная жизнь, где наверняка нет места для меня. Но лучше я скажу это сейчас, чем пройдёт ещё шесть лет. Тогда, уезжая, я совершил две чудовищные ошибки. Первая — я расстался с тобой. Вторая — я любовь принял за желание. В тот момент я не видел другого выхода, кроме расставания. Я не мог не уехать и в то же время я не был готов к чему-то большему с тобой. Расставание казалось мне единственным выходом. Но выход оказался тупиковым. Мне потребовалось очень много лет, чтобы понять, где желание, а где настоящая любовь. Я пытался забыть тебя, я запрещал себе думать о тебе, я доводил себя до истощения тренировками. Я что только ни делал, чтобы забыть тебя. Но от себя не убежишь. И от своих чувств не убежишь. Всегда была только ты.

Какой-то театр абсурда. Чем больше Никита говорит, тем сильнее поднимается протест внутри меня. Злость медленно нарастает и превращается в ярость. Я чувствую, как на моей шее пульсирует сонная артерия — вот в таком я сейчас гневе.

— Я выжигал тебя из памяти другими девушками. Но все без толку. С тобой, как ни с кем.

Последняя фраза выдернула чеку из моей внутренней гранаты.

— Ты думаешь, что можешь вот так заявиться ко мне через шесть лет, признаться в любви и все будет по-старому!? — шиплю, как кошка, вставшая на дыбы.

— Нет, я так не думаю. Я прекрасно понимаю, что у тебя своя жизнь. Я вообще был уверен, что ты вышла замуж. Ну или как минимум с кем-нибудь живешь. И я понимаю, что шесть лет — это огромный срок. Но лучше поздно, чем никогда. Лиль, прости меня, если сможешь.

— Простить тебя? — нервно смеюсь. — А за что именно ты предлагаешь мне тебя простить?

— За все.

— Ах за все… — каждая клетка моего тела клокочет от гнева. — За все — это и за то, что твои фанатки организовали нападение на меня? И за последствия того нападения? За это я тебя тоже простить должна?

Глаза Никиты расширяются от изумления.

— Ты о чем?

— Ой, а твоя мамочка так и не рассказала тебе?

— Лиль, ты сейчас о чем?

— О том, — выдыхаю сквозь плотно сжатые зубы, — что твоя больная фанатка наняла трёх отморозков, чтобы они меня избили. На меня напали ночью и били ногами, а потом бросили умирать. Если бы не случайный мужик, который вышел гулять с собакой, я бы умерла. Просто замёрзла бы до смерти. За это ты тоже извиняешься?

Никита потрясён моим рассказом. Побледнело и лицо, и губы.

— А за то что я из-за того избиения потеряла нашего ребёнка ты тоже извиняешься? — делаю шаг, наступая на него. — Или нет? Наверное, все-таки нет, ты же не хотел детей. Не видел себя отцом в двадцать лет.

Он не может вымолвить ни слова. В ещё большем шоке, чем я несколько минут назад, когда он признавался мне в любви.

— А за то, что я теперь бесплодна, ты извиняешься? Меня били ногами в живот. Я не только ребенка потеряла. У меня произошёл разрыв обоих яичников. Правый спасти не удалось, его удалили. Левый спасли, но его репродуктивная функция близка к нулю. За это ты тоже извиняешься или нет?

Воцаряется гробовая тишина. Слышно, как за окном громко смеются. В нашей ситуации смахивает на смех во время похорон.

— Лиля, я ничего этого не знал. Что… как… — замолкает в изумлении и растерянности.

— Конечно, не знал. Ведь твоя мамочка подкупила следователя, чтобы тебя не допрашивали.

У Никиты дергается правое веко. Губы не просто бледные, а синие. У меня же начинает жечь глаза. Я не хочу при нем плакать, но я не могу вспоминать о случившемся без слез. Даже спустя шесть лет. Даже спустя годы упорной психотерапии.

— Твоя больная чокнутая фанатка заказала избить меня, — голос ломается и дрожит. — Я была беременна и не знала об этом. Я понимаю, что мы оба не планировали ребенка. А ты так вовсе не хотел и не видел себя в роли отца. Но, черт возьми, Ник, это был наш ребёнок! — из груди вырывается плач. — Это был наш ребёнок! Ему бы уже могло быть пять лет! А теперь у меня не просто нет его! Я вообще не могу иметь детей! Я бесплодна по вине твоей больной фанатки! И после всего этого… после всего, что со мной случилось по ее вине, ты был с ней! — бросаю обвинительно. — Вас сняли папарацци. Я видела фотографии. Ты был с ней! Из всех девушек — именно с ней!

Хватаюсь рукой за кухонную столешницу, потому что иначе упаду без сил. Я будто вернулась на шесть лет назад и прожила все это заново. Вся та боль — и моральная, и физическая — снова пронизывает мое тело, сотрясает душу. Слезы струятся по лицу, я пытаюсь смахнуть их с щёк, но тщетно.

— Лиля, у меня не было с ней ничего! — восклицает. — Я понимаю, о чем ты. Она действительно приперлась за мной в Мюнхен, как-то выследила меня там, приклеилась ко мне в баре. Но у меня не было с ней ничего!

— Да неужели? Ты целовался с ней на фотографиях.

— Этим все и закончилось. И она сама полезла ко мне целоваться.

Я начинаю истерично хохотать сквозь слёзы.

— Лиля, я тебе клянусь, у меня никогда ничего не было с ней. Никогда! Я не спал с ней!

— Даже если и так, это не имеет значения. Уже не имеет.

Никита приваливается спиной к стене, как будто его покинули все силы. Лицо искажено гримасой боли, глаза красные и тоже налиты слезами.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Зачем? Чтобы ты приехал из жалости, посидел пару дней возле меня в больнице и снова уехал?

Молчит, понимая, что именно так бы все и было.

— Моя мама знала обо всем?

— Конечно. Тебя должны были допрашивать, но она заплатила следователю, чтобы этого не сделали.

Никита плотно сцепляет челюсть и сводит губы в нитку. Пытается подавить в себе приступ гнева, догадываюсь.

— Их всех посадили?

— Нет. Фанатка уехала к тебе в Германию, объявлять ее в розыск отказались. Для этого было недостаточно оснований. А исполнителей просто не нашли. Дело закрыли.

— А как ты поняла, что это дело рук фанатки?

— Мне поступали угрозы. Это дело рук только твоего фан-клуба.

Никита опускается лицом в ладонь, трёт глаза. Всегда с ровной сильной спиной, сейчас он ссутулился. Похож, скорее, не на успешного футболиста-миллионера, а на побитую камнями собаку.

— Лиля, я клянусь тебе, — сипит, — у меня ничего не было с той больной. Нас засняли в баре, когда она ко мне полезла, но ничего не было.

Почему-то эта информация не вызывает во мне никаких эмоций. Ни радости, ни облегчения. Одно сплошное безразличие.

— Мне уже все равно. Убирайся вон, Никита. Убирайся вон из моей квартиры и из моей жизни. Забудь меня, забудь мой адрес. Забудь, как меня зовут.

Несколько секунд Никита ещё стоит у стены, обессиленный моим рассказом. Из него как будто всю жизнь выкачали. А потом наконец-то уходит, оставляя меня наедине с моей вскрытой до крови раной.

Глава 7. Разочарование

Никита

Я выхожу из подъезда Лили и останавливаюсь как вкопанный. Смотрю перед собой и ничего не вижу. Но не из-за темной ночи, а из-за того, что глаза застилает пелена. От всего, что я узнал и услышал, хочется выть раненным зверем. В груди такая адская боль, словно осиновый кол вонзили. Но, конечно, боль, что я испытываю, и близко не сравнится с тем, что чувствовала Лиля, с чем ей пришлось жить шесть лет.

Это я виноват. Я во всем виноват. Уехал, бросил, не взял с собой. Не защитил. Не уберёг. Вместо того, чтобы примчаться, когда понял, что люблю, пытался забыть, вырвать из сердца, выжечь из памяти. Шёл к успеху, пока не понял, что он ничего не значит, если я не могу разделить его с Лилей.