Возвращение блудного Брехта - Андрей Готлибович Шопперт

в Митаву с письмом к дорогому другу Эрнсту Бирону с просьбой… с повелением… С приглашением срочно с женой и остальными детьми прибыть в Москву.

И причём тут старый и новый стиль. А при том, что шестнадцатого марта или 27 марта по современному календарю 1730 года, когда Брехт с семейством выехал из Митавы, началась весна и распутица. Анна добиралась в санях по снегу и хорошим дорогам две недели. Иван Яковлевич в двух каретах по раскисшим дорогам, в сопровождении трёх конных преображенцев, тоже проделал этот путь за две недели. Только чего это стоило. Половину дороги они с Карлом и двумя солдатами Преображенского полка, что были за ним посланы, толкали кареты, вытаскивая их из колеи. Офицер — старший у преображенцев — поручик Иван Салтыков (тоже, видимо, родственник) первые дни в грязь не лез, но потом не выдержал, и вынужден был включиться в процесс таскания бегемота из болота.

В литературе Бирона обзывают русофобом. Не активным, а так — бытовым. Бурчал на русских и их порядки, варварами обзывал. Тут и самый завзятый русофил после такого путешествия станет ругать Россию и русских. Грязь в марте холодная. И ты всегда в ней и мокрый. На постоялых дворах мяса не подают. Пост. Подгорелая каша и хлеб из зерна, плохо промолотого с подозрительными чёрными пятнами. Уж не спорынья ли? Туалета нет. Горшок маленький и грязный. Умываться надо на дворе из ведра под мелким нудным весенним дождём. В комнате все насекомые присутствуют. Полный набор. И клопы есть, и вши обоих видов (и головные, и платяные), и тараканы — пруссаки огромные и юркие. Тренированные. А ещё, несмотря на указ самой императрицы, и присутствие Салтыкова зачастую сменных лошадей на станции нет. Сиди жди.

Вдоль дорог вереницы нищих с котомками. Тысячи. Словно вся Россия весной идет побираться. Не хватает хлеба до нового урожая. Один раз в них из кустов пальнули. К счастью, никто не пострадал, а ответный выстрел Бирона сначала, а потом Салтыкова, видимо, обратили нападавших в бегство. По крайней мере, посланные преображенцы в кустах никого не нашли. Только ветки наломаны, чтобы не на сырой земле лежать татям. Засаду с комфортом устроили.

Как после двух таких недель не стать русофобом? Не любил Брехт Петербург с его гнилым климатом. Теперь и Москву ненавидел. Может, попробовать перенести столицу в Ригу. Европейский город и хоть на немного, но ближе к Европе этой. А ещё возможность за несколько веков полностью ассимилировать латышей. Подумать надо.

Событие седьмое

Я люблю подмосковные рощи

И мосты над твоею рекой,

Я люблю твою Красную площадь

И кремлёвских курантов бой.

Марк Лисянский

Встречи с Иоанновной Брехт побаивался. Представлял себе, как эта огромная мужеподобная тётка бросается на него прямо при людях. Обнимашки. Тьфу. Ну с обнимашками ладно. С нею же разговаривать придётся. Конечно, на этот раз все синие кристаллики удалось проглотить, и вся память Бирона при нём, но не сам Бирон. Его манера строить фразы, интонации, их любящее сердце Анхен сразу распознает. Вот уже в дороге жена несколько раз подозрительно на него косилась. И даже вопросы задавала. Отбрыкивался усталостью от тягания карет из грязи и плохим самочувствием. Пришлось кашлянуть пару раз, вот, мол, не до разговоров. Хворый.

Кареты долго петляли по узким московским улицам, пересекающимся каждый раз под неожиданным углом, даже близко 90 градусам не равным. Улицы, как и дорога до этого, замощены не были. На них всё те же глубокие колеи и грязь непролазная. А ещё встречные и поперечные кареты, возки, телеги, толпы шатающихся людей. Пробки самые настоящие. Понятен становится обычай власть придержащих — высылать вперёд своей кареты несколько всадников с плётками, чтобы дорогу расчищали. У никому не известному пока в Москве Бирона такой привилегии нет. Ехали медленно и даже стояли, пропуская других. Немчик приехал, мало ли их немчиков в России.

Наконец выехали через хлипкий деревянный мост на широкую довольно дорогу, которая вскоре влилась в Красную площадь. Да, тут вам не там. Не, не. Там вам не тут. Эта Красная площадь ничем не напоминает, ту красавицу из двадцать первого века. Будучи в прошлое своё попаданство в тело князя Витгенштейна, Брехт уже наблюдал эту картину. Но сейчас всё ещё хуже. Это скорее крестьянский рынок, чем гордость страны. Начать следует с того, что она ничем не замощена вообще. Впервые её замостят, да и то не полностью булыжником в 1804 году. Брехт видел и работы, бывая в Москве, и результат. Булыжник серый и неровный с грязью вперемежку, это совсем не габбро-диабаз, антрацитово-чёрный. Им Красную площадь замостят только в 1930 году. Прямо по грунту, как и сейчас булыжник. Москва же на болотах стоит. Участки дороги будут проседать и вмятины эти и расколотые камни изредка будут менять. Современный вид площадь, точнее её покрытие приобретёт только после 1974 года, когда её сначала зальют бетоном, а потом опять замостят карельским габбро-диабазом. Слышал Иван Яковлевич, что на реконструкцию ушло пять миллионов обтёсанных вручную камней. Не мало.

Сейчас Красная площадь покрыта частично деревянными настилами. Далеко не везде. Они ведут к Никольским и Спасским воротам от улиц Никольской и Ильинки.

Не все ещё минусы. Нет памятника Минину и Пожарскому. Нет красивого здания ГУМа, даже Исторического музея ещё нет. Рынок и непонятные халупы вместо этой красоты.

Кареты повернули к Никольской башне, как раз на деревянный настил въехав, еле видимый, и то местами, из-за покрывающей его грязи. С их колёс тоже грязь осыпалась, глубже доски закапывая. Ворота были закрыты и на карауле стояли семёновцы, легко узнаваемые по своей сине-красной форме.

— Кто такие? Пропуск.

Ну, вот и добрались. Открывай сова медведь пришёл.

Глава 4

Событие восьмое

Хорошо защищен тот город, который окружен стеной из мужчин, а не стеной из кирпича.

Ликург Спартанский

Дом Василия Ивановича Стрешнёва находился по современным меркам от Кремля далече. Аж, на Божедомке. Километра три. По Петровке нужно доехать до современного Бульварного кольца и ещё чуть проехать. Брехт решил на лошади проехаться, взял было в Конюшне высокую каурую кобылку. Которую так «Кауркой» и прозывали. Но не получилось. Анхен увидела из окна и велела слуге передать, чтобы Иван Яковлевич изволил ехать в карете в сопровождении конных Преображенцев. Пришлось ждать, расхаживая около конюшню, время от времени помахивая рукой по прежнему стоящей у окна Анне Иоанновне.

Она и так отпустила от себя Бирона с неудовольствием. Как же, обедать без него, почему не завтра съездить поутру или, вообще, подождать пока канцлер Остерман выздоровеет. А Брехту не терпелось, раз уж до власти дорвался попрогресорствовать. Вызвал к себе Андрея Ивановича, а тот сразу занемог. Подагра. С кровати встать не может. Самое интересное, что это могло быть и правдой, читал Иван Яковлевич, что его на носилках на каторгу в Берёзов отправляли. Ходить не мог. А могло быть и воспалением хитрости. Этот товарищ всегда в ответственные моменты заболевал. Сейчас время непонятное и приглашение фаворита императрицы «поговорить», когда совсем недавно, и месяца толком не прошло, как Указом Анны Иоанновны от 9 (20) апреля 1730 года Иван Долгоруков вместе с отцом Алексеем Григорьевичем и его семейством, а также с молодой женой Натальей Борисовной сослан в Берёзов, с лишением чинов и орденов, также отобраны все поместья у них. Почему бы не поболеть немного, пока всё не рассосётся и не устаканится. Вроде и проявила к нему благосклонность Анна Иоанновна и даже графским титулом пожаловала, но… Как говорится, ночная кукушка дневную всегда перекукует. Тёмная и непонятная личность этот Бирон. Да ещё и сынок у императрицы от него. Может, и не к добру тот «разговор»⁈ Приревновал боров курляндский. А нет. Не боров. Хряк. Раз состоит любовником при Анне Иоанновне, то точно не кастрат.

Ивану Яковлевичу же не терпелось переговорить с Остерманом о кое-каких нововведениях необходимых, и он уговорил Анхен отпустить его на несколько часов проведать и поговорить с умнейшим человеком в России — Андреем Ивановичем. Новоиспечённый граф жил в усадьбе шурина на Божедомке. Андрей Иванович женился на Марфе Ивановне Стрешнёвой, и жил, пока двор пребывает в Первопрестольной, в доме её брата и своего шурина Василия Ивановича Стрешнева, который дослужился к этому времени до чина тайного советника, имел придворное звание камергера и был сенатором. Стрешнёвы — это родственники той самой