Убийца ищет убийцу - Владимир Безымянный

— На складе, значит, твоя одежда… Где ж еще ей быть?.. — буркнула медсестра. — До утра, что ль, дотерпеть не можешь?

— Беспокоюсь я, — промычал Иван, — не пропали бы мои вещи…

— Анну Иванну буди, раз приспичило… — медсестра хихикнула. — Пожалеешь, что в живых остался!.. Она на складе сейчас и спит!..

И медсестра захохотала вслед Ивану.

Склад Ивану удалось разыскать минут через двадцать. Он порядком поблуждал по закоулкам первого и второго этажей больницы, натыкаясь на закрытые двери, заваленные хламом лестницы, заставленные кроватями коридоры… Склад оказался в подвале, где, несмотря на душную августовскую ночь стояла приятная прохлада, что Иван сразу же почувствовал обожженной кожей. Дверь склада была закрыта изнутри на швабру — самый надежный «замок». Открыть дверь, запертую таким образом не под силу было бы открыть и десяти таким как, Иван, — они могли бы ее только снять с петель или выломать вместе с косяком…

Иван принялся барабанить в дверь ногой, поскольку каждое прикосновение к коже рук вызывало резкую боль… Он барабанил минуту, не меньше, прежде чем за дверью раздался визгливый мат и в течение следующих трех минут Иван слушал чрезвычайно конфиденциальные и даже можно сказать интимные подробности о жизни не только своих родителей, но и бабушки с дедушкой, а также своих детей, которых у него никогда не было, а также братьев и сестер. Подробности касались, в основном их сексуальной ориентации, а также количеству случайных связей, которые они имели с представителями дикой и домашней фауны, что и привело, в конце концов к рождению Ивана.

Иван просто замер и заслушался, потому что это было что-то вроде соловьиной трели — природное и совершенное по форме…

— Анна Ивановна! — подал он голос, дождавшись паузы, — как бы мне деньги свои найти, что в одежде остались… Триста долларов…

— Нету здесь никаких денег! — тут же отреагировал только что мастерски матерившийся голос, причем совершенно спокойно, без всякого возбуждения. — А ты в чем одет-то был?

— Да ты эти деньги и не найдешь сама, Анна Ивановна, — попытался убедить ее Иван. — Они ж в подкладке зашиты были…

— А это уж не твоя забота, чего я найду, чего нет! — отрезала Анна Ивановна. — Ты вали отсюда, пока сторожа не кликнула…

Иван понял, что избрал неверную тактику и тут же ее скорректировал.

— Анна Иванна, ты сама уж, пожалуйста, не шарь, — просяще-испуганным тоном запричитал Иван. — Не ровен час, уронишь… Доллары-то у меня вместе с гранатой спрятаны были…

Иван услышал, как загремела швабра по полу, визгливый голос вновь что-то заорал, но теперь уже Иван увидел его обладательницу. Дверь распахнулась. В ней появилась невысокая сухонькая старушонка, лет семидесяти-семидесяти пяти, в грязном мятом больничном халате неопределенного цвета, с всклокоченными седыми волосами и круглыми от страха и возмущения глазами.

Она выскочила из двери склада прямо на Ивана и он, морщась от боли в обожженных руках, поймал ее голову, зажал рот. Старуха продолжала кричать, но теперь это было лишь приглушенное мычание. Иван повернул ее голову на сто восемьдесят градусов. Мычание из-под его ладони сразу прекратилось…

Иван затащил старуху обратно в дверь, бросил ее тело у стены.

Одежда была разложена по полкам без всяких пакетов или мешков. На некоторых вещах Иван видел слой пыли, видно, ее владельцы давно уже не покидали больничных стен. Но вообще вещей было гораздо меньше, чем предполагал Иван. В несколько раз меньше, чем больных, находящихся в стационаре. Но Ивана эта загадка не заинтересовала, ему нужно было как можно скорее выбираться из больницы, а для этого найти что-нибудь для себя подходящее.

Сначала под руку попадались сплошь женские вещи. Как будто это была женская больница. Иван сообразил, наконец, и начал поиски с другого конца полок. Минут через пять он выбрал себе джинсы по росту, правда — с вытянутыми коленями и разлохмаченные снизу, но на это было наплевать. Найти рубашку оказалось намного легче. А больше Ивану ничего и не нужно было.

…Когда он, уже одетый в найденное на складе барахло, покидал больницу, ее коридоры начали потихоньку оживать, наполняться стуком швабр и ведер с водой, звяканьем каких-то склянок и шумом наполняющегося водой бачка в туалете… Было уже часов шесть утра…

Иван не помнил, как он вышел на улицу, куда пошел, не узнал даже района Москвы, в котором оказался. Он просто шел, механически передвигая ноги и пугая редких встречных прохожих своим лысым черепом в пятнах ожогов и какой-то оранжевой мази…

Он долго шел без единой мысли в голове, просто наслаждаясь легким утренним ветерком, который обдувал прохладой его ожоги. Когда солнце поднялось чуть повыше, Ивана начал беспокоить его жар и он сделал самую естественную в такой ситуации вещь — спрятался от солнечных лучей в каких-то кустах, встретившихся на его пути. В кустах было прохладно и спокойно. Иван улегся, и, пролежав без движения с полчаса, задремал…

Иван проспал весь день и проснулся, когда солнце уже село. Голова его была абсолютно ясная. Кожа на голове немного болела, на руках — тоже, но это была ерунда для Ивана, выносившего прежде и не такую боль с упрямым терпением. Главное — он хорошо помнил все, что с ним случилось до взрыва, помнил, что его Надежда умерла, и помнил, что он это пережил…

Иван чувствовал, что рана, нанесенная ему взрывом, понемногу затягивается…

Он даже объяснял Надину смерть причинами, для обычного человека скорее мистическими, чем реальными. Он, Иван, предал свою Хозяйку — Смерть. Он захотел жить, и был наказан за это… Он просто забыл, что в жизни ему с его грузом воспоминаний, с его утопленной в крови душой, нечего делать. Его стихия — смерть, и жив он будет лишь до тех пор, пока она будет рядом… Просто он это забыл. И она ему напомнила… Иван чувствовал даже какую-то вину за это свое предательство…

Но это не значило, что он простил того, кто осуществил волю смерти и убил его Надежду… С этим он еще должен будет разобраться.

Иван не был до конца уверен, что это сделал Крестный. Надя рассказала ему далеко не все, из того, что произошло в ее квартире, когда к ней явился Крестный и пытался ее убить… Она только сказала Ивану, что еле спаслась от какого-то маньяка, который пытался ее застрелить, и что ей удалось его обмануть и убежать…

Когда Надя рассказывала, как он выглядит, Иван решил, было, что это именно Крестный… Но тогда полной уверенности у него не было. Она появилась только сейчас — после взрыва в высотке, и была, собственно, ничем не мотивирована… Иван решил разыскать Крестного и у него самого выяснить обстоятельства смерти Нади, если они, конечно, тому известны. Ну, что ж, и это тоже придется выяснить… Ну, если это Крестный!..

Иван сделал непроизвольное движение правой рукой, словно наматывал на кулак кишки из распоротого живота живого еще Крестного…

Он встал в каких-то кустах, огляделся… Как это его занесло на Ваганьковское кладбище?

Он ничего не помнил… И что за шмотье на нем одето? Господи, как это его в милицию не забрали в таком виде! Уже одним своим видом Иван нарушал существующий порядок. Первое, что неизбежно приходило на ум — сбежал от куда-нибудь. Скорее всего — из психушки… Туда и вернут, даже разбираться не станут…

Нужно было срочно переодеться… Для этого нужны были деньги.

Об оружии Иван не особенно беспокоился. В Москве у него было устроено шесть тайников, в которых лежало по полному комплекту его обычного вооружения, патроны, документы и деньги тоже…

Но Иван сам себя обманывал, сразу же и твердо решив, что из тайников брать деньги нельзя — это неприкосновенный запас. Остается только один вариант — деньги были еще в квартире Нади. Там же, кстати, хранились и пять пистолетов, тех самых «номерных», которые Иван забрал у убитых им «бойцов» Крестного, когда тот спровоцировал Ивана на участие в «игре» в охотников и зайца. А, ведь, Иван спас тогда этого старого засранца, которого чуть не задавили его же взбунтовавшиеся «мальчики»…

Цель для себя он сформировал однозначно — попасть в надину квартиру…

Если бы Иван мог наблюдать за своей психикой со стороны, он понял бы, что цель его совсем другая. Просто его защитный психический механизм не позволяет сформулировать ее в истинном виде.

Иван стремился быть рядом с Надей.

То есть — умереть.

Но он не мог себе этого сказать прямо, поскольку все его существование после возвращения из Чечни строилось на стремлении быть рядом со смертью, но не переступать черту, за которой наступают необратимые события, и его жизнь прекращается… Это было существование на лезвии ножа, динамическое равновесие, — на одной чаше весов было обостренное желание смерти, на другой — столь же острое желание ее избежать…

Желание быть рядом с Надей означало нарушение этого равновесия. Психика Ивана отказывалась пропустить в сознание мысль о сознательном стремлении к смерти. Происходила подмена — желания быть с Надей на желание быть в ее квартире…