Слепота - Жозе Сарамаго

Угонщика домой доставил полицейский. Степенный и сочувственный правоохранитель представить себе не мог, что ведет матерого преступника, и наложил на него руку не ради торжества законности, но исключительно, чтобы бедняга не споткнулся. Зато нам нетрудно представить, как перепугалась жена вора, когда, отворив дверь, увидела на пороге полицейского в форме, конвоирующего, как ей показалось, арестанта, который вконец пал духом и с которым, судя по виду его, случилось кое-что гораздо похуже ареста. В первую минуту подумала она, будто мужа сцапали in flagranti delicto, то есть взяли с поличным, и в доме сейчас произведен будет обыск, и эта мысль, как ни странно, внесла в смятенную душу женщины некоторое успокоение, ибо супруг похищал только автомобили, а такую вещь, сами понимаете, под кроватью не спрячешь. Впрочем, уже в следующую минуту все разъяснилось: Он ослеп, позаботьтесь о нем, и первоначальное облегчение женщины, увидевшей, что полицейский выступает в роли не конвоира, а поводыря, сменилось осознанием масштабов нагрянувшего в дом несчастья, когда супруг в слезах пал ей на грудь и поведал то, что мы уже знаем.

Девицу в темных очках в родительский дом тоже доставила полиция, однако пикантность обстоятельств, при которых обнаружилась слепота, — совершенно голая женщина, истошными воплями тревожащая покой других постояльцев отеля, ее кавалер, лихорадочно натягивающий штаны и не попадающий ногой в брючину, — умеряла до известной опять же степени драматизм ситуации. Слепая, сгорая со стыда, а чувство это, что бы там ни твердили добропорядочные лицемеры, не вовсе улетучилось от сдачи любовной страсти в аренду и прокат, и осознав после серии пронзительно-режущих криков, что потеря зрения есть нечто иное, нежели непредусмотренное и завораживающе-непривычное последствие испытанного наслаждения, едва осмеливалась тихо плакать и причитать, когда ее, бесцеремонно и грубо вертя, одели и чуть ли не взашей повлекли вон из отеля. Полицейский тоном, который можно было бы назвать исполненным сарказма, не будь он просто грубым, осведомился, узнав предварительно, где она живет, есть ли у нее деньги на такси, ибо: В таких случаях на казенный счет не прокатишься, что, заметим мимоходом, вполне резонно и основательно, поскольку данная категория граждан не платит налогов со своего аморального оборота. В ответ она кивнула, но, став слепой, решила, представьте, будто полицейский мог не увидеть этого движения, и пролепетала: Есть, добавив уже про себя: Пропади они пропадом, что прозвучало бы бессмыслицей, однако если вспомнить, что дух человеческий неизменно избирает окольные пути, уклоняясь от прямых и кратчайших, непреложно свидетельствовало о том, что бедняжка сочла все случившееся карой за распутство и разврат, но тут они и доехали. Матери сказала, чтобы к ужину ее не ждали, а, гляди-ка, вернулась как раз вовремя, поспела даже раньше отца.

С окулистом все вышло несколько иначе, и не только потому, что находился у себя дома в тот миг, когда ослеп, — в отличие от обычных людей, которые, лишь когда заболит какой-нибудь из органов и членов, узнают о самом существовании их, врач не будет сложа руки предаваться отчаянью. Даже попав в такой, с позволения сказать, переплет, в тоске и печали ожидая мучительную ночь, доктор наш сумел вспомнить строку гомеровской Илиады, поэмы, повествующей прежде всего о смерти и страдании: Стоит многих воителей один врачеватель искусный, причем так следует понимать, что речь там идет не о количественных, но исключительно о качественных показателях, и в этом у читателя очень скоро появится возможность удостовериться. Ибо у доктора хватило отваги лечь в постель к жене и не разбудить ее, даже когда она, что-то пробормотав во сне, придвинулась, чтобы чувствовать его рядом. Тянулись бессонные часы, если удавалось задремать, то лишь на миг. Он хотел бы, чтобы утро не наступало никогда и чтобы не пришлось ему, человеку, избравшему себе ремеслом исцеление больных глаз, объявлять: Я ослеп, а с другой стороны — хотел, чтобы поскорее рассвело, и выразил свое пожелание в этих самых словах: Поскорее бы рассвело, хоть и знал, что света дня не увидит. По совести говоря, проку от незрячего окулиста мало, разве что толково и профессионально информировать органы здравоохранения об угрозе общенациональной катастрофы, поскольку появился новый, доселе невиданный и неизученный вид слепоты, распространяющейся с очень высокой интенсивностью, передающейся от человека к человеку, то есть, попросту говоря, заразной, и, насколько можно судить, не дающей никаких предварительных клинических проявлений вроде, например, воспаления или иных симптомов дегенерации или инфекции, в чем доктор мог убедиться на примере того слепца, которого осматривал накануне, или на своем собственном — ничтожная близорукость, легкий астигматизм, то и другое выражено так слабо, что он пока не считал нужным пользоваться корректирующими линзами. Глаза, переставшие видеть, глаза, ставшие незрячими, пребывают меж тем в полнейшем порядке и без малейших признаков врожденной или благоприобретенной, застарелой или свежей патологии. Он вспомнил, сколь тщательному осмотру подверг слепца, как одна за другой все доступные офтальмоскопу части глаза оказывались в идеальном состоянии, без намека на болезнетворные изменения, что само по себе редкость, когда больному, по его же словам, тридцать восемь лет, да и в более молодом возраста — тоже. Он не может быть слеп, пробормотал доктор, позабыв на миг, что и сам слеп, вот как далеко может человек зайти в своем самоотречении, и это случается не только здесь и сейчас, вспомним, о чем толковал нам Гомер, пусть и совсем другими словами. Впрочем, это только кажется, что другими.

Когда поднялась жена, он притворился спящим. Почувствовал, как она чуть прикоснулась к его лбу губами — поцеловала так нежно и осторожно, словно боялась нарушить то, что представлялось ей глубоким и крепким сном, и, быть может, думала при этом: Бедный, он так поздно вчера лег, все ломал голову над редким случаем, думал, как помочь тому слепенькому. Оставшись один, доктор, чувствуя, как густое и плотное облако, наползая с груди к лицу, медленно душит его, через ноздри проникая внутрь и ослепляя, коротко простонал, ощутил навернувшиеся на глаза, покатившиеся вдоль висков две слезы, подумал: Наверно, белые, и понял теперь, как страшно было его пациентам, когда они говорили: Доктор, что-то, мне кажется, я стал хуже видеть. В спальню с кухни доносились милые домашние звуки, скоро заглянет жена посмотреть, встал ли он, потому что пора отправляться в клинику. Осторожно поднялся с постели, нащупал и надел халат, побрел в ванную, помочился. Потом повернулся туда, где всегда висело зеркало, и на этот раз не спросил: Что же это такое, а, не сказал: Есть миллион причин для того, чтобы в мозгу заблокировалась зона, отвечающая за зрение, а лишь простер руки, пока не уперся пальцами в стекло. Он знал, что отражение — там, в зеркале, что образ смотрит на него, видит его, а он его — нет. Услышал голос жены из спальни: А-а, встал уже, сказала она, и он ответил: Да. И тотчас ощутил, что она рядом: Доброе утро, любовь моя, ну, как ты, после стольких лет брака они все еще обменивались такими вот нежностями, а потом так, словно игралась пьеса и настал его черед подать реплику, он сказал: Да, знаешь, неважно, с глазами что-то. Жена восприняла только вторую часть фразы: Ну-ка, покажи, попросила она, очень внимательно осмотрела и сказала: Ничего не вижу, то есть совершенно явно перепутала и произнесла его текст, ибо произнести эти слова надлежало ему, что он и сделал, только немного небрежней, вот так примерно: Ничего не вижу, и добавил: Думаю, что меня заразил вчерашний пациент.

Жены врачей, живя с ними бок о бок, с течением времени сами начинают немного разбираться в медицине, а жена этого окулиста во всех смыслах была ему близким человеком и не могла, следовательно, не знать, что слепота — болезнь не заразная, инфекцией не передается, это не холера какая-нибудь, и никто пока еще не ослеп от того, что поглядел на него слепец, ибо это вопрос личных взаимоотношений человека и глаз, данных ему при рождении. Но, во всяком случае, медик обязан знать, что говорит, для того он и в университете обучался, а если этот доктор мало того, что объявил себя слепым, но еще и уверяет, будто заразился, то, как бы хорошо ни разбиралась в медицине его жена, сомневаться ей не приходится. Само собой разумеется, что бедная женщина, оказавшись перед лицом непреложной очевидности, повела себя точно так же, как и любая на ее месте, где, как мы знаем, побывали уже две ее товарки по несчастью, то есть, обняв мужа, выказала все признаки живейшего и совершенно естественного огорчения: Что же делать, повторяла она сквозь слезы, что же нам теперь делать. Прежде всего сообщить санитарным властям, в министерство здравоохранения, если это и вправду эпидемия, необходимо принять безотлагательные меры. Но эпидемия слепоты — вещь небывалая и невиданная, слабо возразила женщина, цепляясь за соломинку последней надежды. Слепца с абсолютно здоровыми глазами тоже никто никогда не видел, однако же таких обнаружилось по крайней мере двое. И едва лишь он произнес последнее слово, как, изменившись в лице, почти грубо оттолкнул от себя жену и сам отшатнулся от нее: Отойди, не приближайся, ты тоже можешь заразиться, и сейчас же ударил себя кулаками по голове: Ох, какой же я идиот, идиот, безмозглая тварь, доктор, называется как я мог не подумать об этом, всю ночь рядом, в одной постели, мне надо было остаться в кабинете, закрыть двери, да и то. Ради бога, не говори так, чему быть, того не миновать, пойдем, я приготовлю завтрак. Оставь меня, уйди ты отсюда. Не оставлю и не уйду, ты что же, будешь спотыкаться, падать, натыкаться на стулья в поисках телефона, искать в справочнике, не видя его, номера телефонов, а я, по-твоему, — спокойно смотреть на все это, сидя под стеклянным колпаком во избежание заразы. Потом она крепко взяла его за руку и сказала: Пойдем, милый.