В мирах любви - Игорь Минаков

Он не заметил, как задремал под мерный перестук колес, привалившись плечом к стылой вагонной стенке. Разбудил его простуженный голос кондуктора:

– Терийоки, господа, кто сходит… Терийоки…

Сойдя на дощатый оледеневший перрон, Борис сразу увидел встречающего. Маленький человек, до самых глаз закутанный в меха, внимательно посмотрел на него из-под лисьего треуха и жестом велел следовать за собой. Вокруг суетился простоватый провинциальный люд, навьюченный мешками и корзинами. Финский медлительный говор мешался с крепким русским словечком. Мальчишки наперебой предлагали проезжающим пироги да сбитень. Дико было даже представить, что среди этой толкотни вдруг может затесаться субтильная фигурка марсианина. И тем не менее вот он, стремительно лавирует в толпе землян. Борис заметил, что в отличие от своего соплеменника Тэо не испытывает затруднений с передвижением в условиях земного тяготения. Нагруженный поклажей, приват-доцент Беляев едва поспевал за ним. Поневоле опять подумалось о розыгрыше. Так и не обмолвившись ни словом, они вышли на пристанционную площадь, где Тэо указал на розвальни, видимо нанятые им в городке для продолжения путешествия.

К удивлению Бориса, хозяин розвальней передал вожжи марсианину, пробурчав:

– Значица, как договорились, барин… Оставите санки у старика Пьехалы…

Тэо молча кивнул ему, протянув «катеньку». Мужичок крякнул от удовольствия. Еще бы, вся его упряжка, вместе с лошадью и санями, стоила меньше. Борис водрузил баул на розвальни, упал боком на сено, устилавшее доски. Марсианин, как заправский крестьянин, вскочил на передок, щелкнул вожжами. Зрелище сие было столь комичным, что Борис едва не расхохотался. Путешествие к Марсу начиналось весьма буднично. Управляемые пришельцем из иного мира деревенские сани, выехали на проселок, что пересекал «чугунку» и углублялся в заснеженный лес. Мухортая кобылка хорошо знала свое дело. Взрывая широкими копытами снег, она резво тащила тяжелые розвальни в синий просвет между двумя рядами лесных великанов, накрытых тяжкими шеломами из белого серебра.

Поглядывая на своего возницу, Борис не переставал изумляться, с какой легкостью тот управляется с упряжкой. Вблизи Тэо не казался столь субтильным. Лисью шубу его по бокам что-то распирало, как будто марсианин привесил под мышки резиновые пузыри с водой. Огорчало, что Тэо молчит, а ведь приват-доценту хотелось задать ему великое множество вопросов. Так они и ехали в молчании. Отбиваемое размеренным топотом кобылки, время убегало вдаль. Короткий зимний день потускнел. В просвете дороги покачивался алый мазок вечерней зари. Борис начал задремывать, но к затекшему в неподвижности телу прокрался холод. Сквозь оцепенение астроном вяло подумал, что надо бы подняться с розвальней и разогреть мышцы. Ему даже показалось, что он исполнил это намерение, как вдруг сани резко остановились и кто-то резким, высоким голосом произнес:

– Прибыли, господин Беляев.

Борис вскинулся, в недоумении огляделся. Вокруг по-прежнему стоял густой, заснеженный лес, и сколько хватало глаз, вокруг не было ничего, что можно было считать целью прибытия.

– Куда именно прибыли, господин Тэо? – неприветливо осведомился астроном, пытаясь вспомнить, зарядил ли он накануне браунинг, который лежал в правом кармане шубы. – Я вижу только лес…

– Лодку я спрятал именно в лесу, – не слишком понятно объяснил марсианин. – До этеронефа нам на этой повозке не добраться. Даже благодаря сему неутомимому животному.

– Лодку?! – переспросил Борис.

– Аппарат для передвижения в воздушной среде, – отчеканил Тэо. – Отдаленный потомок ваших аэропланов.

«Дались им эти отдаленные потомки…» – подумал приват-доцент, а вслух спросил:

– А как же лошадь? Мы ее здесь бросим?

– Это сообразительное животное само найдет жилье. Ведь до хутора Пьехалы не более версты…

Приват-доценту хотелось напомнить марсианину о волках, что наверняка шастают в округе, но он подумал: какое дело этому пришельцу до судьбы бедной земной лошаденки? О способности марсиан догадываться о содержании мыслей он совсем позабыл.

– Не извольте беспокоиться, Борис Аркадьевич, – вдруг мягко проговорил Тэо. – Я поведу лодку низко, над самой землей, и мы проводим сие непарнокопытное до хуторских ворот…

– Хорошо, – пробормотал астроном, поднимаясь, наконец, с саней.

Чтобы размять мускулы, он сделал несколько приседаний и стремительных бросков, словно боксировал с незримым противником. Марсианин с любопытством наблюдал за ним. Покончив с разминкой, Борис снял с розвальней баул и сказал:

– Жду дальнейших распоряжений, господин Тэо.

Марсианин легонько хлопнул рукавицей по лошадиному крупу. Сообразительная кобылка тут же тронулась в путь.

– Нам сюда! – сказал Тэо и, сойдя с дороги, немедленно погрузился в снег по пояс.

Приват-доцент сочувственно наблюдал, как барахтается в земных сугробах выходец с Красной планеты, но спохватился, что отстанет, и потащил свой баул следом. Блуждали они в снегу довольно долго. Борису показалось – вечность. Темень в лесу сгустилась, и уже ничего было не разобрать, но Тэо, похоже, это не смущало. Он упорно двигался вперед. Вдруг посветлело – они выбрались на лесную поляну, всю в пухлых сугробах. Марсианин уверенно направился к самому большому и принялся разгребать его. Астроном подошел поближе. Из-под снега блеснул металл. Сообразив, что это и есть загадочная лодка, Борис кинулся помогать.

Неожиданно что-то щелкнуло, и верхняя покатая часть аппарата приподнялась, стряхнув с себя снег, словно вспорхнувшая куропатка. В лицо Бориса дохнуло теплом. Тэо подтянулся на руках и скользнул внутрь. Вспыхнул яркий, видимо, электрический свет. Приват-доцент зажмурился, привыкая к его сиянию, столь неожиданному в глухом сумраке леса, а когда открыл глаза, увидел, что марсианин покоится в удобном кресле, формой напоминающем лепесток цветка. Справа и слева от кресла торчали рукояти, похожие на паровозные рычаги, впереди разноцветной радугой горели крохотные огоньки. Тэо повернул к изумленному землянину узкое миловидное лицо. Лисий треух он снял, и землянин мог вдоволь налюбоваться его чистым, высоким лбом, темным глазами со зрачками во всю радужку. Как и на голове Лао, на голове инженера-пилота не было ни единого волоса, но странным образом его это даже красило.

– Садитесь, господин Беляев, – сказал он, указав на кресло рядом с собой. – А поклажу свою положите сзади.

За креслами было углубление. Борис, недолго думая, сунул туда свой баул. Потом неловко вскарабкался в аппарат. Кресло упруго прогнулось под ним. Тэо чем-то щелкнул, и верхняя половина лодки, оказавшаяся продольно вытянутым прозрачным куполом, накрыла их, плотно примкнув к закраинам бортов.

– Высоты не боитесь, Борис Аркадьевич? – осведомился пришелец.

– Я астроном, – пробурчал приват-доцент. – Всю жизнь гляжу в небо…

– Тогда держитесь… – предупредил Тэо и потянул рукояти на себя.

Борис едва сдержался, чтобы не охнуть и не вцепиться в хрупкое плечо марсианина.

Лодка бесшумно взмыла в темно-синее, проколотое первыми звездами небо. Лесная поляна провалилась вниз. Манипулируя рукоятями, марсианин развернул аппарат над черной щетиной елей и бросил его вперед. Мгновение ока, и лодка оказалась над пустынным проселком. Тэо снизил аппарат почти до самой земли. Свет под куполом погас, зато включились прожекторы в носовой части: два ослепительно-белых эллипса заскользили по обледенелой колее. Еще мгновение, и лодка догнала одиноко бредущую кобылку. И вовремя. Серые тени стлались за ней по зимнику. Почуяв неладное, волки замерли, озираясь. Свет прожекторов зажег их глаза начищенными медяками. Хищники не стали искушать судьбу, прыснули с дороги и растворились во тьме. Мухортая, и без того скачущая во весь опор, еще наддала. Тэо сбросил скорость аппарата, и теперь они летели на почтительном расстоянии от вихляющихся из стороны в сторону розвальней.

Как и обещал марсианин, они проводили «сообразительное животное» до самых ворот хутора. После чего Тэо, погасив все огни, кроме тех, что перемигивались между управляющих рукоятей, пустил лодку почти вертикально вверх. Борису, непривычному к столь резким перепадам высот и скоростей, стало дурно. Тэо бросил на него тревожный взгляд, заметно снизил скорость, и фантастический аппарат темным, невесомым облачком поплыл в заледенелой вышине, где звезды были куда ярче, чем тусклая россыпь земных огней, лишь обозначающих присутствие бедного человеческого жилья на обездоленной Земле. Марсианский аэроплан ничем не напоминал своих земных собратьев. Он был герметичен, как субмарина, стремителен, как ураган, послушен, как вышколенный рысак. Могучие двигатели несли лодку почти беззвучно, плавно покачивая на встречных воздушных потоках. От этой качки и жары – внутри лодки было, как в натопленной комнате – Бориса слегка мутило.