Флибустьеры - Хосе Рисаль

Ее спутники на борту «Табо» прибегли к оборонительному маневру: они оживленно беседовали между собой обо всем, что только приходило на ум. Излучины и повороты реки оказались благодарной темой, и речь зашла о выпрямлении русла, а также, само собой, о работах по сооружению порта.

Бен-Саиб, писатель с лицом монаха, вступил в спор с молодым священником, похожим на артиллериста. Оба кричали и сильно жестикулировали; разводя руками, воздевая их к небу, хлопая друг друга по плечу, они говорили об уровне воды, о рыболовных тонях, о реке Сан-Матео, о челноках, об индейцах и т. д., к большому удовольствию почти всех своих слушателей, за исключением двоих — изможденного пожилого францисканца и представительного доминиканца, на губах которого блуждала ироническая улыбка.

Худощавый францисканец, понимая, что означает улыбка доминиканца, решил вмешаться и прекратить спор. По-видимому, он пользовался авторитетом — стоило ему сделать знак рукой, как спорящие вмиг умолкли. Монах-артиллерист как раз говорил о практическом опыте, а писатель-монах — об ученых.

— А знаете ли вы, Бен-Саиб, чего стоят ваши ученые? — сказал глухим голосом францисканец, чуть повернувшись в кресле и приподняв иссохшую руку. — Вот здесь, в этой провинции, есть мост Капризов. Строил его один из наших братьев, но не закончил, ибо эти ваши ученые, на основе своих теорий, решили, что мост будет недостаточно прочен. А поглядите-ка, мост до сих пор держится, назло всем наводнениям и землетрясениям!

— Вот-вот, провалиться мне, именно это я и хотел сказать! — воскликнул монах-артиллерист, ударяя кулаком по ручке плетеного кресла. — Об ученых и об этом самом сооружении я и хотел сказать, отец Сальви, провалиться мне!

Бен-Саиб, еле заметно улыбаясь, молчал, то ли из почтения, то ли и впрямь не знал, что ответить, а ведь он был единственный мыслящий человек на Филиппинах! Отец Ирене одобрительно кивал головой, потирая свой длинный нос.

Худощавый, изможденный монах — это был отец Сальви, — удовлетворенный таким смирением, продолжал:

— Но это отнюдь не значит, что вы менее правы, нежели отец Каморра (так звали монаха-артиллериста). Все зло в лагуне…

— Даже порядочной лагуны нет в этой стране! — с неподдельным возмущением снова устремилась в атаку донья Викторина, желая во что бы то ни стало прорваться в крепость противника.

Осажденные в ужасе переглянулись, но тут ювелир Симоун с находчивостью полководца пришел им на помощь.

— Я знаю очень простой способ улучшить водные пути, — сказал он, выговаривая слова с каким-то странным, не то английским, не то южноамериканским акцентом. — Удивляюсь, как это никто еще до него не додумался.

Все обернулись к нему с живейшим любопытством, даже доминиканец. Ювелир был высокий, сухопарый, жилистый, очень смуглый человек и тинсинском шлеме[13], одетый на английский манер. Его длинные, совершенно седые волосы и черная, редкая бородка указывали на смешанное происхождение. Для защиты от солнечных лучей он носил огромные синие очки с козырьком, которые закрывали глаза и часть лица. Стоял он, засунув руки в карманы куртки и широко расставив ноги, как бы для равновесия.

— Способ очень простой, — повторил он, — и это не стоило бы ни одного куарто.

Слова ювелира разожгли любопытство. В Маниле поговаривали, что Симоун имеет большое влияние на генерал-губернатора; все прониклись уверенностью, что его идея близка к осуществлению. Дон Кустодио и тот обернулся.

— Надо прорыть прямой канал от устья реки до ее истоков, проведя его через Манилу, то есть надо создать новую реку и засыпать старое русло Пасига. Это высвободит большие участки земли, сократит путь. Ну и, само собой разумеется, в новой реке уже не будет мелей!

Проект поразил слушателей, привыкших к полумерам.

— Истинно американский размах! — заметил Бен-Саиб, желая польстить Симоуну: ювелир долгое время провел в Северной Америке.

Все находили проект грандиозным и одобрительно кивали. Лишь дон Кустодио, либерал дон Кустодио, как человек независимый и занимающий высокие посты, счел своим долгом раскритиковать проект, автором которого был не он, — ведь это покушение на его права! Кашлянув, он пригладил усы и внушительным тоном, словно выступая на заседании аюнтамьенто[14], сказал:

— Простите, сеньор Симоун, достойный мой друг, но я должен признаться, что не разделяю вашего мнения. Ваш проект потребовал бы огромных затрат. Возможно, пришлось бы снести целые деревни.

— И снесем! — холодно возразил Симоун.

— А деньги, чтобы платить рабочим?

— Платить не надо. У нас есть арестанты и каторжники…

— Гм, но их недостаточно, сеньор Симоун!

— Если их недостаточно, пусть все жители деревень, — старики, молодые, дети, — отработают для государства не двухнедельную повинность, а три, четыре, наконец, пять месяцев, к тому же их надо обязать явиться со своим продовольствием и лопатами.

Дон Кустодио испуганно оглянулся, не слышит ли этих слов какой-нибудь индеец. К счастью, из посторонних на палубе находились лишь несколько крестьян да двое рулевых, внимание которых было поглощено коварным фарватером.

— Но, сеньор Симоун…

— Поверьте, дон Кустодио, — сухо продолжал Симоун, — когда мало денег, только так и осуществляются великие замыслы. Так были сооружены пирамиды, озеро Мерида[15] и римский Колизей. Целые провинции стекались в пустыню, принося с собой запасы лука для пропитания; старики, юноши, дети, подгоняемые плетью надсмотрщика, перетаскивали на своих плечах камни, обтесывали их и укладывали на место. Кое-кто выживал и возвращался в свое селение, остальные погибали в песках пустыни. На смену им шли люди из других провинций, и так все годы, пока длились постройки. А теперь мы ими восхищаемся, ездим в Египет и в Рим, восхваляем фараонов, династию Антонинов…[16] Поверьте, о погибших не помнят, только сильные личности получают признание потомства. А мертвым так или иначе суждено гнить в земле.

— Но, сеньор Симоун, подобные меры могут вызвать беспорядки, — заметил дон Кустодио, встревоженный таким оборотом беседы.

— Беспорядки? Ха-ха! Разве египетский народ хоть раз восставал? Разве восставали пленные иудеи против милосердного Тита?[17] Право, я считал вас более сведущим в истории!

Бесспорно, этот Симоун слишком мнил о себе или попросту был невежей! Сказать в лицо самому дону Кустодио, что он несведущ в истории, — да это хоть кого выведет из себя! И дон Кустодио вспылил:

— Не забывайте, здесь вас окружают не египтяне или иудеи!

— К тому же филиппинцы бунтовали неоднократно, — не очень уверенно прибавил доминиканец. — Вспомните времена, когда их принуждали доставлять лес для постройки судов. Если бы не монахи…

— Те времена отошли в прошлое, — сухо засмеявшись, возразил Симоун. Жители этих островов больше не восстанут, сколько бы их ни обременяли повинностями и налогами… Не вы ли, отец Сальви, — обратился он к худощавому францисканцу, — расхваливали мне дворец в Лос-Баньос[18], где нынче отдыхает его превосходительство, и тамошнюю больницу?

Отец Сальви, озадаченный вопросом, поднял голову и взглянул на ювелира.

— Разве не говорили вы, что оба эти здания строили жители деревень, которых согнали туда и заставили работать под плетью надсмотрщика. Вероятно, мост Капризов строился таким же образом! И что ж, разве в этих деревнях были восстания?

— Но они там бывали… прежде, — вставил доминиканец, — a ab actu ad posse valet illatio![19]

— Вздор, вздор! — перебил его Симоун, направляясь к трапу, чтобы спуститься в свою каюту. — Отец Сальви верно говорил. И ни к чему тут, отец Сибила, ваша латынь и прочие глупости. А вы, монахи, зачем, если народ может восстать?

И, не слушая протестов и возражений, Симоун стал спускаться по узенькой лестнице, презрительно повторяя:

— Вздор, вздор!

Отец Сибила был бледен: впервые ему, вице-ректору университета, довелось услышать, что он говорит глупости. Дон Кустодио позеленел: ни на одном диспуте он не встречался со столь дерзким противником. Это было уж слишком!

— Американский мулат! — гневно фыркнул он.

— Английский индеец! — вполголоса подхватил Бен-Саиб.

— Нет, американский, говорю вам, я — то знаю, — с досадой возразил дон Кустодио. — Мне его превосходительство сам рассказывал. Он познакомился с этим ювелиром в Гаване и, как я подозреваю, получил от него взаймы некую сумму, с помощью которой сделал карьеру. Желая отплатить за услугу, он пригласил этого ювелира сюда, чтобы тот набил себе карманы, продавая бриллианты… возможно, фальшивые. А этот неблагодарный, обобрав наших индейцев, еще хочет… Уф!