Журнал Наш Современник №6 (2003) - Журнал Наш Современник

Теперь уже скоро свершится неизбежное. Заранее наказал положить мне его в карман брюк, а огарочек зажечь в изголовье — пусть догорит.

В памяти моей отчетливо запечатлелся и другой день. Я стою на берегу Волги. Ее я вижу впервые после войны. Там мой дом, к нему — дорога. Да ведь эта дорога всегда была со мной! Какой огненной полоской промелькнула она там, за камнем, на полуострове Сырве! Иду. И чем ближе, тем явственней слышу голос сержанта Нины Келамовой, звучащий тогда под Великими Луками в землянке в морозную, вьюжную новогоднюю ночь наступающего 43-го года:

Иду по знакомой дорожке,

Вдали голубое крыльцо,

Я вижу в знакомом окошке

Твое дорогое лицо...

Тогда я видел перед собой незабываемое, вечно дорогое лицо мамы. Она не дождалась меня... Сколько сынов за время войны остались без матерей! Но больше осталось матерей, которые никогда не увидят своих сыновей.

Мать русского, мать белоруса, мать эстонца, мать украинца, мать казаха, а боль одна — безысходная, неутешная. Я видел Долорес Ибаррури перед памят­ником своему сыну Рубену Руису, погибшему далеко от Испании, на подступах к русскому городу-герою. Сколько мужества и страдания в ее прекрасном лице. Руис умер со словами: “Но пасаран!” — “Они не пройдут!” — как умирали и Казари, Тропихин, Варченко, и Валя Кикс, Миллер, Россе, Ковальчук... Их кровь, как кровь миллионов павших защитников Союза Советских Социалистических Республик, сцементировала землю, о крепость которой разбились немецкие орды. Когда я гляжу на Мамаев курган, то вижу их перед величественным символом Матери-Родины. Они стоят, как стояли на фронте, в едином несгибаемом строю.

Из книги “Музыка как судьба” (продолжение) (Наш современник N6 2003)

георгий Свиридов

*   *   *

Жизнь наполнена сплошным, глубочайшим мраком. Этот мрак — бесконеч­ность, от нерождения до смерти . Короткая, ослепительная вспышка света — жизнь человека. Видя окружающий мрак, густой и непроницаемый, или “пылаю­щую бездну” (Тютчев) (что в сущности одно и то же — неразличаемый хаос), человек (одаренный художественным даром, талантом видеть, слышать и чувствовать) нет, не то...

Художник различает свет, как бы ни был мал иной раз источник, и возглашает этот свет. Чем ни более он стихийно одарен, тем интенсивней он возглашает о том, что видит этот свет, эту вспышку, протуберанец. Пример тому — Великие русские поэты: Горький, Блок, Есенин, Маяковский, видевшие в Революции свет надежды, источник глубоких и благотворных для мира перемен.

Долго ли продолжается такое свечение? Постоянен ли подобный свет мира? На это можно твердо сказать — нет. Такая вспышка, конечно, не есть постоянный, ровный свет. Да и есть ли такой? Может ли он быть вообще, длительный, ровный свет, наверное, есть.

Эпохи, в которые расцветало искусство, наиболее великое: например, Греческая трагедия, Шекспир, были очень короткие. Русское возрождение XIX века было ступенчатым движением с перерывами.

*   *   *

Кино — эрзац искусства, смесь, паразитарный тип искусства .

*   *   *

Функция души — не рационального, то, чем человек менее всего может управлять. Такая простота часто произносится с эпитетом божественная, необъяснимая, удивительная, вдохновенная, вызывающая восхищение. Только такая простота ценна в искусстве. Вымышленная простота, т. е. нарочитый примитивизм, — такая же манерность, как и нарочитая сложность. Ценна простота только вдохновенная, простота — как откровение, озарение. Подобную простоту нельзя сконструировать, она — результат вдохновения, озарения, откровения. Ее трудно анализировать и ей нельзя научить. Подобная божественная простота Глинки, Моцарта, Шопена обычно соединена с душевной глубиной, каковую также нельзя измыслить.

В наше время появляется очень много измышленного искусства.

“Будет поэзия без поэзии, где все будет заключаться в делании, будет мануфактур-поэзия”.

Гете36

Серьезная тема!!

*   *   *

Скоморохи и скоморошество

Стравинский начал служить “русскому” богатому искусству главным образом за границей (сначала русской буржуазии, потом эмигрантству, потом американо-еврейским дельцам и меценатам). А под конец писал “Библейские” (якобы!) сочинения по заказу государства Израиль. Все это не отнимает у него таланта, напротив — его большой талант дорого им и продавался.

Шостакович называл подобный тип художника “гениальные холуи” (сам от него слышал), и с этим определением трудно не согласиться. Современный тип скомороха почти начисто отрицает преданность Государству, как это было при “Железном занавесе”. Но “продажность” буржуазного типа, напротив, назы­вается “свободное творчество”. Нет слов — регламентация во втором случае много меньше. Речь идет уже не о проповеди идей, с которыми иногда художник может быть не согласен, мягче говоря, не увлечен ими. Речь идет о том, чтобы служить развлечению, забаве, прихоти богатой и, даже иной раз, изысканной публики. Это льстит самолюбию художника, который из лакейского состояния (когда его презирают и выносят на тарелке деньги в виде, например, премии) повышен в ранг гения, “законодателя вкусов”. Но, по существу, остается “холуем”, ибо служит прихоти, удовольствию, забаве богатых, а не истине. Возникает вопрос: “А в чем истина?” Не в комфорте ли? Не в хорошей ли жизни? Ведь именно это написано на знаменах. Но тут уже ответить не трудно.

*   *   *

О понимании смысла творчества

Противопоставление: с одной стороны, тип художника, в сущности, в народном его понимании — не обособленного от народной жизни, а являющегося как бы частью ее самой (ср. “Художество” Чехова). Он — поет народ , поет народную жизнь, исходя из внутренней необходимости, он является как бы божественным голосом самой этой жизни (“божья дудка”). О многообразии народной жизни — это его функция, — он явление подлинно органическое, необходимое для народной жизни, ее важная составная часть, возвышающая общество. Он присущ именно данному обществу, естественно рожден им и непредставим в другом месте.

С другой стороны — художник-профессионал, если можно так выразиться, — “обособленное ремесло”, как бы эмансипированное в обществе, выделенное в отдельный клан, в отдельную социальную группу.

Если первый тип художника мыслим только как явление национальное, обязательно существующее внутри нации и несущее в себе дух, которым живет нация, то второй тип — явление наднациональное, космополитическое или, как теперь выражаются, глобальное. Это как бы “свободное” искусство. Недаром консерватории — эти учебные заведения, возникшие в Германии около 150 лет назад (в них, между прочим, не учился, кажется, ни один великий композитор, кроме Грига, во всяком случае, ни один германский композитор), давали своим выпускникам звание “свободного художника”. То есть человека, получившего некую сумму знаний и умений в области искусства.

*   *   *

Романс и Песня — наиболее распространенные, наиболее любимые виды музыки. Они проникают в самое сердце человека и живут в нем не только как воспоминания, ощущения; они живут в сердце сами , живые, можно вспомнить мелодию, запеть ее самому и т. д. В музыкальной среде полупрезрительно называются дилетанты , а на самом деле большие таланты и подлинные мастера, создавшие изумительные образцы искусства, которые живут до сих пор в сердцах тысяч и тысяч людей. “Однозвучно гремит колокольчик”, “Вот мчится тройка почтовая”, “Соловей мой, соловей”, “Не шей ты мне, матушка, красный сарафан”.

Бытовые приметы, воспетые в этой музыке, например: красный сарафан, ямщицкая тройка, домик-крошечка и т. д., давно уже ушли из жизни, а музыка все живет, волнует сердца!

Почему? Попытаться ответить! Что главное в музыке и стихах.

*   *   *

О скоморохах

...…во времена Бородина фактически зародилось профессиональное музы­кальное образование — были открыты консерватории в Петербурге и Москве.

И в Европе профессиональное музыкальное образование началось в XIX веке. Первая консерватория (Лейпцигская) была основана Ф. Мендельсоном-Бартольди. Выпускники этой первой консерватории разъехались по различным странам Европы, откуда они были взяты для обучения в Лейпциге, и постарались организовать в своих странах подобные же учебные заведения.

Таким образом, два талантливых молодых музыканта из бессарабского местечка, братья Антон и Николай Рубинштейны (крещеные евреи), после окончания Лейпцигской консерватории сумели, пользуясь поддержкой при дворе, добиться права на организацию музыкальных учебных заведений в Петербурге и Москве, положив тем самым начало профессиональному музыкальному образо­ванию в России. Все это, конечно, было ценным, но вопрос оказался не так-то прост! И не только в России, но и, например, в Германии. Общеизвестно, что как-то так получилось, вокруг консерватории и вокруг Мендельсона сплотился воинствующий музыкальный академизм (Сальери). Величайшие музыканты: Шуман, Лист, Вагнер — находились в резкой оппозиции к этому учебному заведению, а оно, в свою очередь, поносило их имена.