Нафаня - Андрей Салов

Кешенька был другом, и поэтому Нафаня не на шутку обиделся, когда я рассказал, в каких преступлениях обвиняется его приятель. Нафаня не верил, упрямо твердя, что это ложь, попытка оклеветать честное имя ворона.

Но я был склонен думать иначе, тем более, что среди сельчан были и такие, кто собственными очами лицезрели татя за работой.

Нафаня не верил россказням про Кешку, но вот рассказам про Цезаря маленький домовой верил безоговорочно. Именно он предложил план поимки и выдворения за пределы деревни распоясавшегося пушистого громилы. Я согласился принять участие в осуществлении нафаниного замысла, предварительно взяв с домовенка слово, что он не поступит с котом слишком плохо.

Главное место в нафанином плане отводилось его приятелю, ворону Кеше, которому предстояло сыграть воистину артистическую роль. Необходимо было разыграть специально для Цезаря классическую миниатюру под названием: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра. «Кеша должен был изобразить глупую ворону, счастливую обладательницу эдакого лакомства.

Но роль глупой вороны ну никак, по мнению Кеши, не подходила уважающему себя ворону. Он не хотел даже на время выставлять себя в столь негативном свете. На наше счастье, Кеша любил сыр. Он не поддавался на уговоры, но на сыр смотрел с вожделением. И только после того, как скормили ему столько сыра, что хватило бы осчастливить дюжину глупых ворон и в придачу столько же хитрых лисиц, наш собеседник стал чуточку сговорчивее. Разразившись длиннейшей тирадой по выпячиванию собственных достоинств, он согласился на роль.

Цезарь тоже любил сыр и съел бы его не меньше, чем вороватый ворон, но небольшой кусочек, что перепал ему в лесу от глупой вороны, свалил с ног, заставил забыться в глубоком сне. Сонные капли, пропитавшие сыр, сделали свое дело. Гроза местных курятников был в наших руках, и мы, взяв на себя роль правосудия, должны были наказать пушистого бандита.

Мы схватили его, но потеряли друга. В момент водворения спящего кота в мешок Кеша, до этого спокойно взирающий с высоты ели на происходящее внизу, вдруг обиженно каркнул, и, взмахнув крылами, был таков. Мы вернулись домой в надежде застать Кешу там. Но его не было. Не объявился он и утром. Ворон исчез.

Тем временем заключенный в мешок «уголовник», он же вольный житель лугов, полей и лесов Цезарь, начал проявлять признаки беспокойства, тщетно силясь бежать из сермяжной темницы. Нужно было что-то делать…

Куда его несем, я не знал. Я доверял Нафане и шел рядом с маленьким домовенком по петляющей в лесу тропинке…

На краткий миг лес исчез, а затем появился вновь. Но это был другой лес. Окажись на моем месте посторонний, он бы струхнул от происшедшей перемены. Но я привык к подобным превращениям, да и местность показалась мне знакомой. И если это действительно так, то скоро будет поляна с избушкой на курьих ножках, в которой живет нафанина бабка.

Так и есть. И поляна, и избушка, и старая ведьма, что угостила нас вкусным обедом и предоставила во временное пользование воздушный транспорт — ступу.

Поблагодарив бабулю за угощение, мы взмыли ввысь и по истечении нескольких минут головокружительного полета прибыли на место, где будет жить изгнанный из реального мира Цезарь.

Это место я узнал. Мне доводилось бывать здесь и раньше. Лукоморье! Лишь одной маленькой детальки не хватало до знакомой картины. Не было ученого кота, давнишнего моего приятеля, давшего однажды мне прекрасный совет.

Осиротевший дуб печально качал ветвями. Золотая цепь, опоясавшая могучего исполина, потускнела, утратив от одиночества былой блеск. На мой немой вопрос Нафаня ответил коротко: «Умер, слишком стар он был».

Я развязал мешок, из которого пулей выскочил ошалевший от внезапной свободы Цезарь. Оказавшись подальше от ненавистного мешка, он принялся озираться по сторонам, намечая пути для бегства на тот случай, если мы вновь попытаемся его пленить.

Его глаза наткнулись на дуб, вспыхнув, вперились в золотую цепь. А когда мы с Нафаней подошли к ожившему и радостно зашумевшему лесному исполину, то нашим глазам явилось невероятное перевоплощение Цезаря. Он больше не имел ничего общего с тем пушистым громилой, что в страхе держал деревенские курятники. С его физиономии исчезло все разбойничье. Его теперешний облик выражал величие и, как ни странно, мудрость.

Когда я протянул руку, чтобы напоследок погладить Цезаря, он, преисполненный достоинства, уклонился и бархатистым голосом произнес длиннейшую тираду. Я не понял ни слова. Мои познания в английском языке были более чем скромными, но я могу сказать с уверенностью, Цезарь говорил на нем.

Оставив кота в одиночестве упражняться в красноречии, мы с Нафаней вернулись в избушку ведьмы. Вернув бабке ступу и откланявшись, мы отправились в обратный путь.

Возле границы, разделявшей сказочный мир от реального, над головами промелькнула серая тень птицы, крикнувшей: «Привет!» — на удивление знакомым голосом. Это был Кешка!

После мимолетной встречи с неблагодарным другом, Нафаня опечалился, и лишь мое обещание достать ему другую птицу, экзотическую, оживило его.

На этом мы и расстались с Нафаней до новых встреч и приключений.

Африканская история

Обещание, данное Нафане, я сдержал, и вскоре в доме у бабки поселился разноцветный красавец — попугай, житель африканских джунглей. Но при всей красоте Гоша, так окрестил его Нафаня, оказался на удивление бестолковой птицей.

Маленький домовой со свойственной ему напористостью принялся искоренять недостаток в воспитании экзотической птицы, причем процесс обучения проходил не всегда педагогично. Особенно в те дни, когда Нафаня взрывался от упрямого нежелания Гоши постигать азы грамотности, от его независимой рожи, не желающей даже взглянуть на маленького педагога. Не прочь Гоша был и поспать на занятиях или почистить перышки. Ему вообще было наплевать на суетящееся возле клетки серое существо.

Понимая, что теряет время, Нафаня переходил от уговоров к делу. Он брал острую вязальную спицу и с ней подходил к клетке. Затем говорил несколько фраз, которые крылатый бездельник должен был повторить в точности, и горе ему, если он этого не делал. Тотчас же его пребольно кололо в бок нафанино оружие.

Много капель крови пролил бедолага Гоша, не раз он вскидывался на жердочке от безумной боли, но дело пошло на лад. Не зря Нафаня драл горло и натруждал руки выпадами импровизированного копья — Гоша стал делать ощутимые успехи.

Первые успешные шаги в освоении языка были немедленно подкреплены вкусными подачками, что еще более ускорило процесс. Острая спица канула в прошлое, уступив место лакомствам, коими Нафаня щедро одаривал ученика, на которого стал возлагать большие надежды.

Нафаня не учел одного — злопамятства птицы, и однажды я стал свидетелем происшедшей между ними стычки.

В один из обычных учебных дней, Гоша превзошел самого себя, произнеся без запинки длиннейшую тираду, прославляющую Нафаню, который даже вырос от удовольствия. Успех был налицо, и Нафаня поспешил лично поздравить способного ученика. Дверь клетки распахнулась, и домовой оказался внутри, с лакомством в руках.

Нафаня позабыл многое, но попугай помнил все. И мучительно долго длящиеся дни, и самого мучителя с острой железкой в руках, от которого не было спасения и пощады.

Покинув насест, попугай бросился на обидчика. Нафаня не ожидал нападения, и Гоша, воспользовавшись этим, пребольно клюнул его в лоб, вдобавок наподдав крыльями по оттопыренным ушам маленького человечка. Нафаня, завопив, уронил принесенное лакомство и вцепился в нападавшего. Спустя мгновение по грязному, загаженному днищу клетки катался хрипящий и визжащий пестрый клубок, из которого в разные стороны летели перья и шерсть. Если бы я вовремя не вмешался и не разнял драчунов, неизвестно чем бы закончилась потасовка.

Нафаня, прихрамывая и кривясь от боли, скрылся в своем углу, бормоча проклятия, весь перемазанный и лишенный внушительных пучков шерсти. Попугаю тоже досталось изрядно. Устроившись на своей чудом не пострадавшей в драке жердочке, он тщетно силился привести в порядок свой некогда великолепный наряд, далеко не худшая часть которого теперь бесславно валялась в грязи.

Объявился Нафаня только на третий день и немедленно приступил к занятиям, не забывая время от времени злорадно колоть Гошу спицей в бок.

К счастью для попугая, он уже неплохо разговаривал, что его и спасало. Он покорил Нафаню рассказами о далекой родине. Он мог рассказывать о ней сутки напролет, а Нафаня — слушать. Дальше — больше. Мой серый приятель домовой всерьез увлекся Африкой, и мне приходилось частенько доставлять Нафане заказанные им справочники, художественные книги, карты и рекламные буклеты об этом удивительном материке.