Сиверсия - Наталья Троицкая

Утром в упаковочном цехе, среди гор пустых и затаренных коробок его отыскала бригадир Мария Николаевна. Как всегда бесцеремонная и прямая, Боцман хлопнула Хабарова по спине, сунула под нос красное налитое яблоко.

– Яблочка хочешь? – и, не дожидаясь ответа, положила фрукт в карман его спецовки. – Я тут все гляжу за тобой. Старательный ты мужик! Директорский уазик починил. Я-то думала, ему гнить у забора. Погодкин угробил его до последней крайности. А запчасти, гадец, продал! «Рукастый» больно был! Да, видать, руки не оттэдава растут. Я и говорю, хватит тебе зюзгой[5] шевелить да рыбу шкерить. Пусть алкаши тренируются. Давай водилой к директору. И деньжат побольше, и работы поменьше. Он меня вчера уполномочил. Иди, говорит, предложи, мол. Ну, ты как? – она весело глянула на Хабарова, толкнула мощным задом. – Договорились?

– А Погодкина куда?

– Погодкина вчера директор уволил. Тебя, сказал, возьмет.

Хабаров усмехнулся:

– Тогда понятно. Мне без разницы. Водилой так водилой.

Она не любила этой его усмешки. Уж очень пренебрежительно-надменной она была. Но это пренебрежение, эта надменность адресовались не собеседнику, а скорее себе самому.

– Здравствуйте, граждане-работнички рыбного промысла! Ну, как грохотки[6]? Грохочут?

Из-за груды коробок в узком проходе показался участковый Петров Глеб со своей неизменной золотозубой улыбкой, которая исчезала разве что в тяжком похмельном угаре.

– О! Моя милиция! – расцвела Боцман. – Ты чёй, меня, что ли, заарестовать пришел?!

– Манька, я б с тобой сам, без «подсадки», в одиночке всю жизнь! – он ущипнул ее за толстое бедро.

– Охальник! – она, довольная, толкнула участкового мощным задом, стрельнув вниз по фигуре Глеба похотливыми свиными глазками. – А выдюжишь?

– Да, работа «по низу»[7] – это же самое мое!

– То-то я смотрю, Валька твоя из абортов не вылазит. «По низу»! – заржала Боцман. – Кобель!

– Грубая ты женщина, Марья Николавна.

– Ты, Глеб, дурачка-то не строй. Зачем приперся? Говори сразу! А то с маво цеху поганой метлой попру! Вот те крест! – и она наскоро перекрестилась.

Петров подошел к Хабарову, разложил на коробках содержимое своей замызганной клеенчатой папки и, кашлянув для солидности, начал голосом диктора, произносящего «От Советского Информбюро…»

– В органы поступило заявление гражданина Погодкина. Он пишет, что вчера вечером, то есть в 21.00, на автодороге Владивосток – Отразово гражданин Хабаров напал на него, учинил членовредительство.

– Чего учинил? – переспросила Боцман.

– Членовредительство.

Дикий хохот Боцмана не дал ему продолжить.

– Ой, мужики, не могу! Ой, погибель моя пришла! Ой, погодите, дайте дух переведу! – стонала она. – Чего ты ему, Хабаров, повредил? Ужель то самое?!

Глеб рассердился. Врезав папкой по пружинистому заду Маньки, он что-то сказал ей на ухо, и зашедшаяся в новом приступе смеха Боцман, колыхаясь, пошла прочь. Участковый снова глянул в заявление, но дальше читать не стал.

– На хрена, Саня, тебе это надо было?! – он рубанул ребром ладони воздух. – В Отразове только один шизик – Погодкин! Я же говорил тебе, народ у нас сложный. С московскими замашками своими сиди тихо! Ты обо мне подумал? Ты мне весь показатель портишь! Какая тут профилактика, когда… – он выругался, безнадежно махнул рукой. – Премия псу под хвост. Я же с голоду подохну без премии! А кушать и ментам охота. Чего молчишь? Что там было у вас?

Хабаров пристально посмотрел Петрову в глаза, и тот не выдержал его тяжелого взгляда.

– Значит, не бил. Так-так-так…

– Слушай, Глеб, шел бы ты со своим Погодкиным. Мне работать надо.

– В отдел к пяти вечера подходи. Работничек, твою мать!

Нахально разбрызгивая застоявшиеся лужи, черный, издали похожий на упрямого жука джип, петляя по бесконечному лабиринту пустынных сельских улочек, резво пробирался к центру Отразова.

Поравнявшись с Хабаровым, машина лихо затормозила.

– Эй, дед, стой! В контору рыбхоза правильно еду? – девушка нетерпеливо ждала ответа.

Опущенное до половины темное стекло явило миру точеную, с длинными матовыми ноготочками, руку, небрежно стряхнувшую пепел с сигареты, смуглое, безупречно красивое лицо, мило вздернутый носик, длинные каштановые локоны, едва убранные под черную сетку-шапочку, карие миндалевидные глаза в обрамлении пушистых ресниц. Такие глаза бывают у индийских красавиц, бархатные, томные, влекущие.

Алину Кимовну Тасманову он узнал мгновенно.

– Ты что, глухой или придурок? Я конкретно спросила: рыбхоз – там?

Девушка нервно ткнула пальцем в сторону, откуда шел Хабаров.

Хабаров кивнул.

Взмах, трепет длинных ресниц. Сладкие, чувственные губы. Надменное:

– Ты чего, старая образина, пялишься на меня? Челюсть вставную придержи!

Подарив Хабарову свирепый взгляд, красавица нажала на газ и скрылась из виду.

Он шагнул следом.

«Нет, Хабаров, – остановил он себя. – Не имеешь права…»

– Проходите, присаживайтесь.

Грузный седой подполковник был скорее похож на добряка футбольного тренера какой-нибудь самодеятельной дворовой команды, чем на начальника райотдела милиции.

– Вы прямо с работы. Я вас надолго не задержу, – приветливо начал он. – Я только что ознакомился с заявлением Погодкина – личности небезызвестной. Я сразу скажу, Александр Иванович, я верю тому, что вы участковому инспектору рассказали. Он мне доложил. Очевидно, что заявление вызвано неприязнью. Как установил участковый Глеб Петров, вас назначили на рабочее место Погодкина. Он просто мстит вам. Я и сам не раз был жертвой его гнусных нападок. Тут мы, конечно, отпишемся. Только вы должны нам помочь.

– Алексей Алексеевич, я не на многое гожусь.

Алексей Алексеевич улыбнулся.

– Нет, никто не собирается вас «загонять в корки»[8]. Вы ведь бывший спортсмен. А мои ребята разжирели. Им бы тренировки по самбо – в самый раз. Комплексная проверка скоро. Физподготовку тоже смотреть будут. Тут у нас безнадега. Учить некому. Сами видите, глухомань. Вы же – профессионал. Тем более с вашим-то послужным списком…

– Что?

– Александр Иванович, я же к встрече готовился. Позвонил на зону, где вы провели девять лет. Поинтересовался. Да вы не волнуйтесь! Чудес от вас не требуется. Жирок протрясут, лишнюю стопку не выпьют, может, глядишь, чему и научатся. Я иллюзий, как видите, не питаю. Но если вы откажетесь, – начальник райотдела с безразличной полуулыбкой смотрел на Хабарова, – мы будем вынуждены возбудить уголовное дело по заявлению Погодкина. Побои… Угроза убийством… Два состава, Хабаров, я вам уже нашел. Может быть, наркотики у вас дома хранятся? А может, оружие? Я не знаю. Надо проверять.

Хабаров встал.

– Я на зоне девять лет в добровольно-принудительном порядке преподавал офицерам боевое самбо. Может, хоть после освобождения отстанете?

– Александр Иванович, я уверен, у вас все получится. Мы поладим. Ну, в самом деле, не хотите же вы снова на зону? Назначим время тренировки…

В коридоре райотдела Хабарова ждала Боцман.

– Наконец-то! – обрадовалась она.

– Мария Николаевна, вы зачем здесь?

– Мимо шла.

«Мимо шла… Это через весь поселок-то? Беспокоилась, дуреха. Думала, замели. Выручать прилетела, – Хабаров улыбнулся. – Это дорогого стоит…»

Странное чувство. Забытое. О нем очень давно никто не заботился.

Шедший по коридору мужчина грубо толкнул Хабарова в спину.

– С дороги, быдло! – сквозь зубы процедил он и без стука вошел в кабинет начальника районного отдела милиции.

Боцман тут же потянула Хабарова за рукав к выходу.

– Пойдем, Саня. Не связывайся. Бандюки они и есть бандюки. Босой это. Икорная мафия. Держись от него подальше, коли не хочешь, чтобы утопшим нашли. Да, слушай, корреспондентка к нам из Москвы приехала. Из газеты центральной. Про рыбаков Приморья пишет. Спрашивала, кто лучше всех работает. С «рабочим человеком из глубинки», говорит, побеседовать надо. Так у нас же глубже некуда! Меня директор спросил, а я тебя назвала. Так что, – она подмигнула игриво, – с тебя причитается! Завтра после смены готовься. Только условие: что сидел – молчи. Незачем ей знать это.

– Испортите вы себе репутацию, Мария Николаевна.

– Моя репутация настолько хороша, что ее уже давно пора немного подпортить, – она засмеялась. – Должок это за Вовку-то Ларина. Разобраться, ты меня здорово выручил. И откуда в тебе столько проку?! – и, колыхаясь, она унесла свое тело.

Сообразив, что Алина Тасманова и есть корреспондент, Хабаров задумался, а потом, точно что-то для себя решив, пошел разыскивать участкового.

– Слушай, Глеб, – начал он с порога, – у меня дело к тебе на тысячу баксов. Мне надо уехать на выходные. Во Владик…

В грязном, прокуренном, плохо освещенном кабинете с табличкой на двери «Участковые инспектора» Глеб Петров был один. Он сидел за своим рабочим столом зеленого сукна, времен НКВД, привалившись спиной к облезлой, с остатками древней штукатурки стене и, закрыв глаза, покачиваясь из стороны в сторону, что-то мычал, с абсолютно отсутствующим видом.