Можете вы одолжить нам своего мужа - Грэм Грин

Она попросила: - Вернемся к морю. - Итак, мы вернулись к пятну горячего солнца на бастионе, и опять я испытывал искушение рассказать ей, чего я опасаюсь, но останавливала мысль, что она может взглянуть на меня с пустотой неведения. Она присела на стену, ее длинные ноги в узких черных брюках повисли, как чулки, которые вывешивают на Рождество. Она сказала: - Я не жалею, что вышла замуж за Питера, - и я вспомнил песню Эдит Пиаф "Je ne regrette rien". Обычно такую фразу поют или произносят, ожидая возражений.

Я опять только смог повторить: - Вы должны увезти его домой. - Но интересно, что случилось бы, если бы я сказал: "Вы вышли замуж за человека, которому нравятся только мужчины, и сейчас он на пикнике со своими любовниками. Я на тридцать лет старше вас, но я, по крайней мере, всегда предпочитал женщин, и я полюбил вас, и мы еще могли бы провести несколько хороших лет вместе, прежде чем настанет время, когда вы захотите покинуть меня ради молодого человека". Но я сказал всего лишь: - Он, наверное, скучает по сельской местности и верховой езде.

- Хотелось бы, чтобы вы были правы, но на самом деле все гораздо хуже.

Поняла ли она в конце концов природу своей проблемы? Я ждал, что она объяснит смысл своих слов. Это немного напоминало роман, который колеблется на грани между комедией и трагедией. Если бы она поняла ситуацию, это была бы трагедия; если бы она пребывала в неведении, это была бы комедия, даже фарс - юная девушка, слишком невинная, чтобы понять, и мужчина, слишком старый, чтобы иметь смелость объяснить. Я полагаю, у меня вкус к трагедии. Я надеялся на это.

Она сказала: - Мы в самом деле мало что знали друг о друге, пока не приехали сюда. Знаете, вечеринки в конце недели, изредка театр - и верховая езда, конечно.

Мне было неясно, к чему она клонит. Я сказал: - Такие обстоятельства почти всегда приводят к напряжению. Вас вытащили из привычной жизни и столкнули вместе после традиционной церемонии - будто заперли в одной клетке двух зверьков, никогда прежде не видевших друг друга.

- А теперь он видит меня, и я ему не нравлюсь.

- Вы преувеличиваете.

- Нет. - Она добавила волнуясь: - Я не шокирую вас, не правда ли, если скажу вам одну вещь. Здесь никого нет кроме вас, кому я могла бы открыться.

- После пятидесяти лет я устойчив к любому шоку.

- Мы не занимались любовью должным образом ни разу с тех пор, как приехали сюда.

- Что вы имеете в виду - должным образом?

- Он начинает, но не заканчивает, ничего не происходит.

Я сказал, испытывая неловкость: - Рочестер писал об этом. Стихотворение называлось "Неполное наслаждение". - Не знаю, зачем я привел ей этот сомнительный литературный пример; может быть, как психоаналитик, я хотел, чтобы она не чувствовала себя одинокой со своей проблемой. - Это может случиться с каждым.

- Но это не его вина, - сказала она. - Вина моя. Я знаю это. Ему просто не нравится мое тело.

- Это, безусловно, несколько запоздалое открытие.

- Он не видел меня обнаженной до того, как мы приехали сюда, - сказала она с откровенностью девушки перед своим врачом - вот, что я значил для нее, я это точно почувствовал.

- В первую ночь почти всегда присутствует нервозность. И тогда, если мужчина тревожится (вы должны понимать, как это задевает его самолюбие), эта ситуация может затянуться на несколько дней или даже недель. - Я начал рассказывать ей о своей бывшей любовнице - мы были вместе очень долгое время, и тем не менее в течение двух недель в самом начале я ничего не мог с этим поделать. Я слишком волновался, поэтому ничего не получалось.

- Это совсем другое. Вам же не был ненавистен сам ее вид.

- Ну вы делаете что-то большое из такого незначительного...

- Да это он пытается делать, - сказала она с внезапной грубоватостью школьницы и хихикнула с несчастным видом.

- Мы уехали на неделю и сменили обстановку, а после этого все было в порядке. Десять дней было сплошное "увы", а после этого десять лет мы были счастливы. Очень счастливы. Нервозность может создаваться комнатой, цветом занавесок - она может висеть в платяном шкафу; вы можете обнаружить ее, курящейся в пепельнице марки "Перно", а когда вы смотрите на постель, она высовывает свою голову из-под кровати, как носы туфель. - Я снова повторил единственное заклинание, о котором мог думать: - Увезите его домой.

- Это ничего не изменит. Он разочарован, вот в чем дело. Она взглянула на свои длинные черные ноги; я проследил направление ее взора, потому что обнаружил, что я действительно хочу ее, а она сказала с искренней убежденностью: - Я недостаточно хороша, когда раздета.

- Вы говорите абсолютную чепуху. Вы даже не представляете, какую чепуху вы говорите.

- Нет. Это не так. Понимаете - все началось хорошо, но потом он дотронулся до меня, - она положила руки на груди, - и все испортилось. Я всегда знала, что они недостаточно хороши. В школе мы обычно рассматривали друг друга в спальне - это было ужасно. У всех они росли, кроме меня. Я не Джейн Мансфилд, могу вам точно сказать. - Она опять несчастно хихикнула. - Я помню, одна девочка посоветовала мне спать с подушкой на груди - говорят, что им нужно упражнение, они будут бороться с препятствием. Но, конечно, это ничего не дало. Я сомневаюсь, чтобы эта идея была очень научной. - Она добавила: - Помню, что ночью от этого было ужасно жарко.

- Питер не производит впечатления человека, - осторожно сказал я, который захотел бы такую, как Джейн Мансфилд.

- Но вы же понимаете, если он считает меня безобразной - все безнадежно.

Я хотел согласиться с ней - эта причина, которую она выдумала, была бы, возможно, менее прискорбной, чем правда, и достаточно скоро нашелся бы кто-то, кто излечил бы ее от неуверенности в себе. Я еще раньше замечал, что именно привлекательные женщины часто совершенно не имеют представления о своей внешности, но все равно я не смог бы притвориться, что я с ней согласен. Я сказал: - Вы должны верить мне. У вас все в порядке, и поэтому я говорю с вами именно таким образом.

- Вы очень милый, - сказала она, и ее глаза скользнули поверх меня, как луч маяка, который по ночам проходил мимо музея Гримальди и через некоторое время возвращался и безразлично освещал все наши окна на фасаде отеля. Она добавила: - Он сказал, что они вернутся к коктейлю.

- Если вы хотите до этого отдохнуть, - на некоторое время между нами возникла близость, но теперь опять мы расходились все дальше и дальше. Если бы я продолжал настаивать сейчас, она, может быть, в конце концов и стала бы счастлива - разве общепринятая мораль требует, чтобы девушка оставалась связанной, как была связана она? Они обвенчались в церкви; она была, возможно, доброй христианкой, а я знал церковные правила: в данный момент своей жизни она могла бы освободиться от него, брак мог бы быть аннулирован, но через день или два те же правила сказали бы: "Он справляется достаточно хорошо, вы женаты на всю жизнь."

И тем не менее я не мог настаивать. Не брал ли я на себя слишком много? Возможно, это был только вопрос нервозности первой ночи; возможно, через некоторое время эти трое вернутся, тихие, смущенные, и теперь у Тони будет синяк под глазом. Мне бы очень хотелось увидеть это; эгоизм слабеет, когда его подавляет любовь, и я был бы рад, мне кажется, видеть ее счастливой.

Итак, мы вернулись в отель, почти не разговаривая, и она пошла в свой номер, а я к себе. В конце концов это оказалась не трагедия, а комедия, и даже фарс, вот почему я дал всему этому каскаду воспоминаний фарсовый заголовок.

7

Моя возрастная сиеста была неожиданно прервана телефонным звонком. В течение некоторого времени, обескураженный темнотой, я не мог найти выключатель. Нащупывая его, я сшиб свой ночник - телефон продолжал звонить, я пытался поднять аппарат и опрокинул стакан для полоскания зубов, из которого я пил виски. Светящийся циферблат моих часов показывал, что сейчас 8.30. Телефон продолжал трезвонить. Я снял трубку, но в этот момент свалилась пепельница. Я не смог растянуть шнур до уха и поэтому крикнул в направлении телефона:

- Алло!

С пола донесся слабый звук, который я интерпретировал, как: - Это Вильям?

Я крикнул: - Погодите, - и теперь, когда я наконец окончательно проснулся, я сообразил, что выключатель находится у меня над головой (в Лондоне он был над столиком у кровати). Пока я зажигал свет, с пола доносился слабый назойливый звук, похожий на скрип сверчка.

- Кто это? - спросил я довольно сердито, а затем я узнал голос Тони.

- Вильям, что там случилось?

- Ничего не случилось. Где вы?

- Но только что был ужасный шум. У меня чуть не лопнула перепонка.

- Это пепельница, - сказал я.

- Вы обычно кидаетесь пепельницами?

- Я спал.

- В 8.30? Вильям! Вильям!

Я спросил: - Где вы?

- В маленьком баре в местечке, которое миссис Кларенти назвала бы Монти.

- Вы обещали вернуться к обеду, - сказал я.

- Поэтому я и звоню вам. Я человек обязательный, Вильям. Не могли бы вы передать Пупи, что мы немного задержимся? Пообедайте с ней. Поговорите с ней так, как только вы можете. Мы будем к десяти.