Светские преступления - Джейн Хичкок

Был еще Дерек, мой двоюродный брат с отцовской стороны, который не сумел осилить даже среднюю школу и тем не менее стал миллионером. Этот любил дарить автомобили случайным знакомым. Например, Элвису Пресли, с которым он себя отчасти отождествлял из-за одинаковой даты рождения. Отсидев срок, кузен Дерек вышел еще более богатым, после чего родители перестали верить утверждению, что преступление не окупается.

Моя мать Мирна работала продавщицей в Центральном городском универмаге для женщин, заведении выше среднего уровня, и там же подрабатывала, подгоняя одежду по фигуре. В юности ей довелось участвовать в конкурсе за звание «Мисс Оклахома», и возраст не особо изменил ее внешность. По-моему, для нее так и осталось загадкой, почему при таких выигрышных данных ей не удалось получше устроиться в жизни.

Мой отец, хиропрактик, был неизлечимым бабником. Скорее всего это сказалось и на выборе занятия — он обожал прикасаться к женским телам. Его постоянные измены мать выносила в молчании, а забвение искала в дорогих женских журналах. Нередко она сажала меня рядом на диван, листала глянцевые страницы и объясняла, кто есть кто. Мы любили сравнивать, что нам больше нравится. Как ни странно, для провинциалки у матери был довольно хороший вкус. Уж не знаю, где она его набралась, но чем больше об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что вкус подобен музыкальному слуху: у кого-то он есть от рождения, а у кого-то нет и не будет, как ни лезь вон из кожи. По стилю моя мать была светской дамой, хотя и не до кончиков ногтей.

Однажды — мне тогда было четырнадцать — она взяла меня с собой на встречу с клиенткой, миссис Фортс, в ее особняк. Пока в спальне шла примерка, я прошлась по дому. Он показался мне огромным и полным чудес. Помню, как в громадной гостиной я взяла со столика китайскую статуэтку и поворачивала ее, разглядывая красочно расписанный наряд. Вдруг кто-то крикнул: «Сейчас же поставь на место!». От неожиданности я чуть не разбила фарфорового мандарина. Это оказалась брюзгливого вида горничная. Она выхватила у меня фигурку и аккуратно поставила на место со словами:

— Разве тебя не учили, что нельзя трогать вещи в чужих домах?

Больно сжимая руку, она отвела меня к дивану и сунула большую книгу с картинками, что лежала среди подушек.

— Займись! Сиди разглядывай картинки и не смей вставать с места, пока не выйдет мать. Поняла?

Бывают события, которым суждено навсегда запечатлеться в памяти. Не потому, что они как-то особенно значительны сами по себе, а потому, что впоследствии кардинально влияют на судьбу. Оглядываясь на прошлое, вы хорошо понимаете это. Книга, полная превосходных фотографий некоего экстраординарного дома, умопомрачительно прекрасного дворца, стала поворотным моментом в моей жизни. Мне тогда казалось, что жить в такой роскоши может только Бог.

Когда настало время уходить и мать пришла за мной в гостиную, я неохотно закрыла книгу. На ее обложке золотыми буквами было вытиснено «Версаль».

По дороге домой я спросила, что такое «Вёсэйлз» — так, я полагала, это произносится. Мать — что весьма типично для нее — с ходу повернула к библиотеке и потребовала у слегка ошеломленной сотрудницы книгу об этом величественном дворце. В тот же вечер она начала читать ее мне вслух. Перед моим восхищенным воображением, как армада архангелов, прошла толпа королей, королев и всевозможной знати, что принадлежала ко французскому двору. После этого я жадно поглощала все на эту тему, до чего могла добраться. Я была покорена, зачарована эпохой Марии Антуанетты.

Через год после того, как я закончила школу, отца хватил удар. Его парализовало на правую сторону. С тех пор он не мог ни ходить, ни говорить, но бодрости не утратил и, хотя весь день проводил в инвалидном кресле, живо воспринимал все, что видел по телевизору. Даже глаза его не потеряли блеска. Быть может, это покажется странным, но постоянное пребывание отца в доме, его полная зависимость сделали мать счастливее, чем когда-либо в прошлом. Наверное, это потому, что он наконец принадлежал только ей. Она готова была суетиться вокруг него днем и ночью.

Отцовский кабинет, разумеется, пришлось закрыть. Долги, которые он оставил, съели все наши сбережения. На смену относительному достатку пришел настоящий финансовый кризис. Хотя всегда предполагалось, что я получу высшее образование (я уже была зачислена на факультет гуманитарных наук в университете в Талсе), не было и речи о том, чтобы мать в одиночку оплатила обучение. Отказавшись от надежд получить диплом магистра французской истории, я пошла работать «хозяйкой» в ресторан «Бернем», что недалеко от Пенн-Плаза. Часы меня устраивали, чаевые плыли в карман рекой, а все обязанности сводились к тому, чтобы встречать и тепло приветствовать посетителей.

В Оклахома-Сити, где львиная доля мест общественного питания приходится на экспресс-закусочные, «Бернем» считался заведением высокого класса. Он мог похвастаться темным деревом стен, резными изображениями ковбоев (неплохая подделка под Ремингтона) и репродукциями с картин К. М. Рассела о миграциях индейских племен на Диком Западе. Клиентура состояла из городской элиты и важных гостей, что наведывались к ней.

В 1974-м, в День дурака (я уже работала в «Бернеме» более восьми месяцев), некто Джон Шенкс, завсегдатай ресторана, сообщил по телефону, что задерживается, и попросил как следует принять его гостя, мистера Люциуса Слейтера. Около восьми в дверь вошел седовласый мужчина с глубоко посаженными глазами редкого темно-синего цвета. Такие люди с большим внутренним содержанием как-то сразу заполняют помещение своим присутствием.

— Добрый вечер, — обратился он ко мне низким, хорошо поставленным голосом. — У меня здесь назначена встреча с мистером Шенксом.

Мне пришло в голову, что он родом из восточной глубинки. Он держался с достоинством, но немного стеснялся, что мне сразу понравилось. В нем не было и тени самоуверенности.

— Мистер Слейтер?

Он кивнул с некоторым удивлением.

— Мистер Шенкс просил передать, что задержится. Что вы предпочитаете, подождать его в баре или сразу пройти к столу?

— Благодарю вас, лучше к столу.

Я взяла из стопки меню и проводила его туда, где обычно ужинал мистер Шенкс — в тихий уголок под картиной с парой индейцев верхом на одной лошади. Гость уселся на красную кожаную банкетку, я передала ему меню и спросила, желает ли он аперитив. Он задумался, сложив руки в подобие китайской пагоды.

— Полагаю… полагаю, у меня подходящий настрой для «кир-ройял».

Я не имела ни малейшего понятия, о чем речь.

— Что, простите?