Записки уральского краеведа - Владимир Павлович Бирюков

него специальной присяги, против чего Владимир Галактионович восстал. Кроме того, его стали преследовать по ложному доносу и вновь сослали в Тобольск, а оттуда дальше.

Везли Короленко вместе с другим политическим ссыльным, который оказался слишком болтливым, — это при жандармах, которые сопровождали ссылаемых. И Короленко пишет:

«Когда я дал ему это понять, он ответил по-немецки, что эти идиоты не поймут интеллигентного разговора. Я видел, что один из жандармов при этом улыбнулся, и поэтому я настойчиво попросил Г-ча перейти к другой теме, Он огорчился и даже обиделся. Но у меня были свои основания. Когда я еще жил в слободке, мой хозяин показал мне однажды проходившего мимо какого-то пропойцу, в старой фризовой шинели и опорках на босу ногу, и сказал, лукаво улыбаясь:

— Жандарм это, приятель мой… Молоков по фамилии, может, слыхали?

— Какой-то пьяница?..

— Нарочно это он… Кого-нибудь непременно выслеживает. Взыщик, скажу вам, самый пронзительный…

Действительно, вскоре после этого случая была прослежена шайка столичных фальшивомонетчиков, перенесшая временно свою деятельность на Урал, и дело это привлекло внимание даже столичной прессы. Впоследствии, когда хозяин указал мне того же Молокова уже в форме, я едва узнал его.

Теперь этот взыщик сопровождал меня. Лицо у него было проницательное и умное. Он как будто даже не прислушивался к словам Г-ча, но когда мы поехали дальше уже на тройках от Екатеринбурга, он повторил мне даже то, что Г-ч говорил по-немецки…

Расставшись с Г-чем, мы поехали по большому тракту на Тобольск. Молоков оказался человеком словоохотливым и интересным рассказчиком. Он говорил о людях, которых знал и я, и часто давал меткие характеристики… Его умные глаза пытливо вглядывались порой в мое лицо, как бы с вопросом — верно ли?.. Мне было интересно слушать эти рассказы о Перми с точки зрения жандарма-психолога. Впрочем, в данном случае это была точка зрения далеко не характерная для жандармов. Молокова тянуло больше к уголовному сыску, а его начальник представлял своего рода феномен…

Незадолго передо мной Молокову пришлось сопровождать до Тобольска другого политического ссыльного А-ва, и опять в его рассказах передо мной вставала, как живая, очень типичная фигура. Это был один из якобинцев Зайчневского…»

В том, что Петр Хрисанфович Молоков был сыном жандарма, меня окончательно убедила статья старого пермского партийца В. В. Южакова в книге «Иллюстрированный сборник-ежегодник Пермского губернского земства», выпуск второй, издания 1916 года, — под названием «К пребыванию Вл. Гал. Короленко в Перми». Автору удалось найти квартирную хозяйку, у которой жил в Перми писатель, а также установить время высылки Владимира Галактионовича из Перми.

Больше того, В. В. Южаков сообщает, что жандарм Молоков умер в 1913 году, и в оставшихся от него бумагах хранилась расписка, полученная жандармом от смотрителя тобольской тюрьмы Н. Карамышева, в принятии денег В. Г. Короленко.

«Расписка эта до нынешнего года хранилась, в бумагах Молокова, и ее предполагалось продать на толкучке, среди бумаг, но сын Хрисанфа Молокова — печатник земской типографии — уже знает имя писателя и поэтому обратил внимание на расписку, и теперь она передается в Пермский научный музей» —

так говорится в сноске на стр. 181 упомянутого выше сборника, а в тексте статьи дается фото самой расписки.

Воспроизведение расписки очень четкое, так что можно прочесть:

«Дана сия расписка жандармскому унтер-офицеру Хрисанфу Мологову в том, что принято от него денег пятьдесят восемь руб. семьдесят две коп., принадлежащих Государственному преступнику Владимиру Короленко — 15 августа 1881 года.

Смотритель Тобольского тюремного замка Н. Карамышев».

Вслед за этим автор статьи пишет:

«Принимая дней пять пути от Перми до Тобольска, можно установить отъезд Короленко из Перми 10 или 9 августа 1881 года.

Проводить его на вокзал пришла и Наталия Ивановна Афанасьева (квартирная хозяйка — В. Б.), прибежал и десятилетний сын унтер-офицера Молокова, и было «вообще много народу». Следовательно, несмотря на столь мимолетное, недолгое пребывание Вл. Гал. в Перми — он привлек к себе широкие симпатии…»

Петр Хрисанфович помнил Короленко и был наслышан о его высоких моральных качествах.

В. В. Южаков писал свою статью накануне февральской революции. Он мог бы написать больше о сыне жандарма, о том, как он, сын, стал членом подпольной большевистской организации, а потому недаром подвергался арестам…

Несомненно, в материалах пермского партархива имя П. Х. Молокова упоминается не раз. Надо бы подтолкнуть пермских краеведов, чтобы они «порылись» в архивных материалах, собрали бы рассказы современников о сыне «короленковского» жандарма.

В последний раз я видел его 12 июня 1929 года в бывшей типографии губернского правления, в которой печаталась моя книжка «Краеведческий вопросник». В то время Петру Хрисанфовичу, надо думать, шел уже 60-й год. Наша встреча была очень теплой и уже совсем при иной политической обстановке. Прежде суетливый, чего-то все опасавшийся, мой старый знакомец теперь выглядел солидно, спокойно и казался мне даже выше ростом.

КТО КАК ПОЧТИЛ ПАМЯТЬ ЛЬВА ТОЛСТОГО…

Газеты — это летописи наших дней. В архивах тоже много материала для истории, но там надо долго рыться, часто — уметь читать старинные почерки, а в газетах читается все легко. Если нам по какой-то счастливой случайности попадет листок даже древней летописи, то мы бережем его как величайшую драгоценность.

По-видимому, я родился собирателем. Если вижу клочок газеты, непременно посмотрю, какого времени и что за газета. Лет двадцать тому назад я где-то набрал большую пачку обрывков уральских газет дореволюционного времени и теперь еще храню их.

Когда исполнилось 50 лет со дня смерти Льва Толстого, я обратился к этим обрывкам и, представьте, нашел там нечто любопытное. Вот обрывок ноябрьского номера «Уральской жизни», выходившей в Екатеринбурге.

В одном месте читаю:

«Когда закатилось русское солнце Л. Н., шадринская городская дума в лице председателя, городского головы купца Василия Мокеева и члена управы мещанина Куликова не допустила в своем заседании почтить этого всемирного гения даже вставанием.

Да сохранятся навсегда в отечественной истории г. Шадринска славные имена этих отменных мужей вместе с именами всякого рода Пуришкевичей, иеромонахов Иллиодоров и т. п.»

На том же газетном обрывке сохранился стихотворный «маленький фельетон». Вот он:

В УЕЗДНОМ ЗЕМСКОМ СОБРАНИИ

«Почтить Толстого!» — речь была.

И мигом гласные все встали,

Как будто с мест их подняла

Пружина гибкая из стали.

Зато священник-депутат,

Любя сидячий образ жизни, —

Не захотел быть ввергнут в ад

Своим участьем в этой тризне.

Потом сидел еще один…

Но пусть нас это не тревожит:

Обязан каждый гражданин

Служить