«Ближние люди» первых Романовых - Вячеслав Николаевич Козляков

Царская привязанность к Малюте никуда не исчезала до самого конца жизни царя. Вклады Ивана Грозного «на помин души» Малюты Скуратова даже превышали размеры пожертвований по самым близким царским родственникам, включая дочерей, брата и двух жен[16]. В последние годы царствования Ивана IV о любимом слуге напоминали молодые придворные — зять Малюты Скуратова, кравчий «особого двора» боярин Борис Федорович Годунов, а также племянник главного опричника, думный дворянин и царский оружничий Богдан Яковлевич Бельский. По словам англичанина Джерома Горсея, Грозный считал Бориса Годунова «третьим сыном» (после двух его настоящих сыновей — старшего Ивана и младшего Федора), а Богдан Бельский наряду с Годуновым был «главным любимцем» царя[17]. К ним можно добавить еще опытного дипломата и советника царя Афанасия Федоровича Нагого. О его близости к царю достаточно говорит последний брак царя Ивана Грозного с племянницей Афанасия Нагого — царицей Марией, матерью царевича Дмитрия[18]. Рассказывали, что и в самый день смерти 18 марта 1584 года царь играл со своими «ближними людьми» в шахматы во дворце. И царская рука никак не могла поставить на доску фигуру короля…

Никто более, чем Борис Годунов, не оправдывает звания «ближнего человека» московских царей. Его служба придворного и царского шурина — рассказ об идеальном пути к власти, первый и единственный раз в истории Русского государства завершившемся воцарением одного из подданных, не имевшим династических оснований (самозванцы не в счет). Поэтому Годунов заслуживает не какого-то беглого упоминания в общем ряду, а полноценного биографического рассказа в отдельной книге[19]. Обратим внимание только на самое главное, что позволило Борису Годунову стать сначала правителем Московского царства при царе Федоре Ивановиче, а потом и царем. «Первый ученик» школы Грозного царя, как часто называют Бориса Годунова, стал всё делать по-своему! Ушли в прошлое открытые казни врагов, страна устраивалась после опричной разрухи, ближайшие родственники царя и царицы Романовы и Годуновы не соперничали, а делали общее дело, находясь в дружеском союзе. Правда, иначе было с князьями Шуйскими, неосторожно обнажившими свои далекоидущие замыслы о троне в разговорах о возможном разводе царя Федора Ивановича и царицы Ирины Годуновой. Вспомним появление в Москве самостоятельного патриаршества в 1589 году — великое достижение царствования Федора Ивановича не могло бы случиться без Бориса Годунова. Войны царя Федора Ивановича с внешними врагами — «крымцами», «шведами» — на целый век определили одни из главных направлений посольских дел Московского царства.

При всех успехах видны и ограничения подобного родственного фаворитизма. Другие представители рода Годуновых становятся «ближними людьми» самого Бориса. Во времена его соперничества в Боярской думе с боярами из титулованных родов, князьями Мстиславскими и Шуйскими, Трубецкими и Голицыными, такое положение дел было оправданно. Однако преобладание в Думе и при дворе представителей одного боярского рода, их родственников, друзей и свойственников привело к неустранимому конфликту после воцарения Годунова. Накапливалась «усталость» от власти царя Бориса, длившейся (считая со времени его боярства) двадцать лет, от того, что всех хотели приучить думать, что Русское царство теперь на века принадлежит Годунову и его потомкам. И всё это разрушилось при первых же испытаниях! Когда появился самозванец, использовавший имя царевича Дмитрия, случайно погибшего в Угличе в 1591 году, многие готовы были поверить в сказку, иллюзию и обман о спасении сына Иван Грозного, чтобы не служить дальше Годуновым. Так начиналась Смута, а одной из ее причин стал отказ Бориса Годунова от совета с первыми боярами (в них он по-прежнему видел конкурентов, угрожавших власти его сына царевича Федора Борисовича), и полное доверие доносам и «ушникам».

По такому доносу были устранены из Думы «всем родом» Романовы в 1601 году, а их места заняли люди, угодные Борису Годунову. Одним из таких «временщиков» стал Семен Годунов. До царя было «далеко», поэтому всё накапливавшееся недовольство Годуновыми переносилось до поры на царских родственников. Правда, на закате царствования Бориса Годунова в придворной истории был эпизод, связанный с возвышением Петра Федоровича Басманова (потомка тех самых опричных любимцев Ивана Грозного). Длилась такая царская милость по отношению к Басманову, отличившемуся в первых боях с появившимся в пределах Русского государства царевичем Дмитрием, всего несколько месяцев. А уничтожена была назначением в полки после смерти царя Бориса Годунова в апреле 1605 года, за которым стоял Семен Годунов. И Басманов, как известно, оказался впоследствии самым преданным слугой самозванца….

Даже в Смутное время «ближние люди» никуда не исчезли из окружения царей, что говорит об устойчивости этого никем и никогда не вводившегося института, вытекавшего из одной лишь самодержавной природы управления Русским государством. Каждый раз оказывалось, что полная царская власть — еще и тяжелейший груз, облегчить который можно было с помощью преданных царю людей. Кто-то из них становился более близок и нужен в управлении делами царства, чем все другие члены Думы. Кого-то отодвигали в тень, несмотря ни на какие государственные навыки и умения, «честность» и высокое положение рода. Первоначальная основа возвышения царских любимцев — личный выбор и склонность царя. Главными людьми во дворце становились те, кому была поручена охрана здоровья царя: постельничий, глава Аптекарского приказа, пробовавший приготовленные иноземными докторами лекарственные «составы» прежде царя и его семьи, охранявший царские покои начальник стрелецкой стражи. Но самой надежной основой близости к царю оставались родственные связи. Каждый новый брак царя вводил в состав боярской элиты новые рода. А дальше родственники вокруг трона начинали затяжную борьбу за влияние на царя, что и составляло суть «политической борьбы» при дворах русских царей.

Классический пример такого родственного возвышения случился во времена правления царя Василия Шуйского. Рядом с ним оказался «ближний приятель» князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, заключивший Выборгский договор со шведами о помощи в борьбе против самозванца Лжедмитрия II, освободивший Троице-Сергиев монастырь и Москву от тушинской осады в 1610 году[20]. Правда, самым близким к царю Василию Шуйскому оставался всё же его родной брат боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский. И когда внезапную смерть молодого князя Скопина-Шуйского связали с происками семьи царского брата (отравительницей молва назвала жену князя Дмитрия Ивановича Шуйского Екатерину, дочь Малюты Скуратова!), то рухнула и вся конструкция власти последнего Рюриковича из династии суздальских князей на русском троне[21].

С началом царствования Романовых в 1613 году суть управления не поменялась; более того, как итог Смуты, возникло общее желание возвратиться к порядку, «как при прежних государях бывало». Никто не разбирался в деталях и не вспоминал, что «бывало»