Николай Пржевальский – первый европеец в глубинах Северного Тибета - Александр Владимирович Сластин

Вспоминая этот город, он писал: «Кременец беден и грязен, как и все еврейские города западной России[43], но зато окрестности его поражают своею красотою».

Усердно готовясь к поступлению в высшее военное учебное заведение в столице, Пржевальский не до конца представлял те требования, которые встретит в академии. Он думал, что на экзамен можно явиться не иначе как, изучив глубоко каждый предмет, и потому продолжал заниматься усиленно почти в течение целого года. После предварительного испытания в корпусном штабе[44], Пржевальский отправился в Петербург 16 августа 1861 г. без гроша денег. Ему с большим трудом удалось занять у одной знакомой 170 р. с обязательством вернуть 270 р. Ввиду этого в столице ему пришлось себя во всём ограничивать, и часто он оставался даже совсем без обеда. Остановился он в гостинице около Варшавского вокзала, и платил по 30 коп. в день за проживание.

Поступление в Академию Генерального штаба Учёба в Академии. Год 1961

Прибыв в академию, он с изумлением узнал, что поступать приехало 180 человек на 90 мест. Молодой офицер был практически уверен, что придётся ехать обратно, однако, вышло, наоборот, он поступил одним из первых.

Николаевская Академия Генерального штаба

По версии польской автобиографии историка Габриеля Бржека (Gabriel Brzek), Пржевальский перечислил все свои заслуги, однако, якобы, не указал, что имел в числе покровителей различных высокопоставленных лиц. В том числе одного из них – родственника по линии матери Военного министра Д. А. Милютина[45]. (Данное предположение имеется только в одном этом источнике и вероятно ошибочно. – Прим. моё).

27 декабря 1861 г. его зачислили в Николаевскую Академию Генерального штаба «для образования в высших военных науках». Он вспоминал: «Я был зачислен в состав офицеров Генерального штаба, несмотря на моё польское происхождение»[46]. «Среди поступивших в академию слушателей, Пржевальский обращал на себя внимание. Он был высокого роста, хорошо сложен, симпатичен по наружности и несколько нервный. Прядь белых волос в верхней части виска при общей смуглости лица и черных волосах привлекала на себя невольное внимание»[47].

Первое время он не имел средств. Поэтому безденежье было, отчасти причиною, что Николай Михайлович сторонился товарищей, держал себя особняком и ни к какому кругу, на которые обыкновенно разбиваются слушатели академии, не принадлежал.

Офицеры Николаевской академии на занятиях

Лекции он посещал аккуратно и в свободное время много читал, преимущественно сочинения исторические и по естественным наукам, а чисто военными предметами занимался формально, не имея к ним ни малейшего влечения. Обладая отличной памятью, он был уверен, что с лёгкостью сдаст экзамен удовлетворительно по литографированным запискам профессоров[48] так и случилось.

В процессе учёбы у слушателей Академии формировались свои круги общения, а отсюда у каждого свои убеждений и отнюдь не одинаковые, несмотря на то, что все офицеры были связаны одной нитью – «Присягой на верность Отечеству».

После поражения в Крымской войне власть искала выход из создавшегося тупикового положения в Армии, пытаясь провести в ней реформы. 19 февраля 1861 году было отменено крепостное право. Однако это мало, что изменило в армейской среде. В конце 1861 года военный министр Сухозанет получил назначение в Польшу, а 9 ноября 1861 года на пост военного министра был назначен Милютин Дмитрий Алексеевич, призванный провести коренные реформы в военном ведомстве.

Но не всё шло так гладко даже в Академии Генштаба, где служили кадровые офицеры-дворяне. Многие генералы, особенно иностранцы, видели суть поддержания дисциплины в военной среде, прежде всего, при помощи применения телесных наказаний, забывая, что в ней служат люди, умеющие сохранять личное достоинство.

Секли военных с детства. Кадетского корпуса даже в шутку называли – «закрытую казённую фабрику для выделки детей по правительственному шаблону». Система свирепого устрашения лежала в основе корпусной педагогики. Одному из таких заведений в своё время Николай I подарил целую рощу – «на розги», как выразился сам царь. В корпусе, где учился генерал Венюков, было проще, и он писал:

«На розги начальство находило нужным вычитать по пяти рублей с каждого окончившего воспитание юноши» – вспоминал он. Немудрено, что многие воспитанники выходили из корпуса нравственными калеками или потом, достигнув чинов, «лежали брёвнами на дороге умственного, нравственного и политического развития России».

Военный историк, генерал-лейтенант Н. Ф. Дубровин описывает армейскую жизнь тех времён:

«Командир полка или ротный были, в сущности, помещики своей части… и, смотря на солдат как на своих крестьян, считали себя вправе распоряжаться ими, как своею вещью и собственностью… Солдат в глазах тогдашних офицеров был тот же крестьянин, над которым они имели власть жизни и смерти. Это понятие так всосалось в плоть и кровь офицеров, что жестокое обращение с солдатом не считалось предосудительным»[49].

Сами русские солдаты сочинили об этом незадолго до 1812 г. сатирическую оду под названием «Солдатская жизнь», где были такие строки:

Я отечеству – защита, а спина моя избита.

Я отечеству – ограда, в тычках, палках – вся награда…

Лучше в свете не родиться, чем в солдатах находиться,

Этой жизни хуже нет, – Изойди весь белый свет[50].

А ведь по утверждению историка В. Ключевского ещё во времена образования тайных обществ «декабристов»: «Офицеры, собравшись вместе, обыкновенно заговаривали, о тягостном положении русского солдата, о равнодушии общества и т. д. Разговорившись, офицеры вдруг решат не употреблять с солдатами телесного наказания, даже бранного слова, и без указа начальства в полку вдруг исчезнут телесные наказания». Наивные мечтатели.

Военное руководство понимало, что в целом Армия нуждалась в проведении внутренних реформ, которые давно назрели, как и во всём обществе. Образованный в это время «Особый комитет»[51] готовил реформу военно-уголовного законодательства. Для этого офицер Генерального штаба, ответственный за военно-уголовную статистику, – Зыгмунт Сераковский представил военному министру собственный проект реформы. Материалы эти пока не найдены, но Н. Г. Чернышевский, знакомый с оригиналом проектных проб писал, что «записка Сераковского была богатым сводом фактов, обосновывающих необходимость облегчения участи солдат, избавления их спин от палок и розог».

Против проекта отмены телесных наказаний восстали генералы николаевской школы во главе с военным министром Н. О. Сухозанетом. Они ссылались на военно-уголовное законодательство Англии и Франции, допускавшее телесные наказания.

Другая часть прогрессивных военных деятелей, во главе с великим князем Константином Романовым и товарищем военного министра Милютиным высказалась в поддержку проекта. Для сбора данных, необходимых для реформы военно-уголовных законов, за границу и был послан