Собчачье сердце - Юрий Шутов

Нашу беседу прервал какой-то армянин в кожаной черной куртке и галстуке «бабочка-регат» расцветкой под американский флаг, что явно не гармонировало с общепринятым протоколом этого ресторанчика нарочито русского стиля. Он подскочил и, поставив на наш стол бутылку коньяка, обратился в зал с пылкими словами благодарности к скромно сидящему Собчаку, который, по словам армянина, прямо на сессии Верховного Совета чуть было не подарил свой депутатский мандат, "это единственное бесценное сокровище, какое у него имеется", земляку владельца коньяка, в знак солидарности с борьбой армянского народа против азербайджанцев в Степанакерте, откуда ресторанный гуляка оказался родом. При этом армянин, отвернувшись, махал в нашу сторону руками, а так как Собчак сидел спиной к залу, то все уставились почему-то на меня. Несмотря на то, что выходка владельца «бабочки-регата», похоже, пришлась Собчаку по душе, я все же шепнул метрдотелю, чтобы он в дальнейшем исключил сервировку нашего стола чужим коньяком, а также воспрепятствовал организации межнациональной драки в случае нахождения в ресторане азербайджанцев.

Из обстоятельного застольного рассказа Собчака выходило, что мой собеседник родился в 1937 году в Чите, а вырос где-то под Ташкентом, и в Узбекистане у него целый полк всяких саранчеподобных родственников, которые, если он по-настоящему встанет на ноги, смогут задушить его своим провинциальным вниманием.

Следует отметить, он не ошибся. В дальнейшем мне не раз пришлось по команде «патрона» вводить в заблуждение сучки его генеалогического древа, которые после избрания Собчака председателем Ленсовета тут же примчались привиться на ленинградскую землю, требуя себе квартиры, работу и еще черт знает что.

В Ленинград Собчак, оказалось, приехал на заре своей узбекской юности и, как ни странно было для него самого, с ходу поступил в наш Университет.

Быстро пронеслись годы учебы, и он в качестве адвоката оказался по распределению в Ставрополье.

Тут можно подчеркнуть: я от Собчака никогда не слыхивал широко разрекламированную «демократической» прессой трогательную, полную сугубо партийных красок историю функционерной дружбы двух, в будущем знаменитых, покорителей ставропольского Скрижимента: Горбачева (тогдашнего комсомольского вожака края, и юриста Собчака, как уверяли демгазеты, также комсомольского функционера, но, якобы, районного пошиба.

Полагаю, и не без оснований: об этом "подлинном факте" своей биографии Собчак сам узнал только из газет. Мне же он рассказывал, что в первый раз ему удалось приблизиться к главе партии и государства Горбачеву на неохраняемую, но строго контролируемую дистанцию лишь в Москве, и уже после первого съезда. Тогда Горбачев, к волнительному ознобу Собчака, обратил свое высочайшее внимание на депутата от Ленинграда (одного из семидесяти двух областных центров РСФСР, любившего выступать против членов советского правительства с компроматом личного характера. При этом Собчак говорил без бумажки и законченными по смыслу предложениями, что самому Горбачеву не всегда удавалось. На первых порах Генсеку полюбился этот депутат, и он даже предложил Собчаку место в своей свите для поездки в Китай. Вероятно, предполагая там его показать как "образец нового мышления".

После отчаянной адвокатской борьбы за максимальное использование ставропольского клиента в своекорыстных целях, Собчака неудержимо потянуло назад, на Север, ставший уже близким за студенческие годы. Закончив аспирантуру, он так и прослужил в Университете до последнего времени, постоянно сражаясь за выживание, а также перебиваясь случайными заработками за читку лекций в школе милиции и разных ленинградских ПТУ.

Тут мы с ним вспомнили моего знакомого и, как оказалось, его учителя Иоффе, который уже порядком времени назад откатился вместе с эмиграционной волной в Америку, где, по рассказам Собчака, преуспевал. Помню, когда уже во время совместной службы Собчак первый раз съездил в Америку и нашел там своего наставника Иоффе, «преуспевающего» на 150000 долларов в год за несколько лекций в неделю, то «патрону» потребовались огромные усилия и личное мужество, чтобы заставить себя возвратиться назад в СССР, настолько он был заворожен продемонстрированной учителем перспективой.

Когда Собчак мне рассказал, что в КПСС ему удалось вступить лишь в 1988 году, всего год с небольшим назад до нашей встречи, то стало ясно: служба в Университете тоже не была для него такой уж безоблачной, как он уверял избирателей в своих выступлениях. В общем, в его ресторанном повествовании улавливались нотки неудовлетворенности жизнью и могучее желание теперь все наверстать за счет нерастраченного запаса повелевать, ранее сдерживаемого необходимостью пресмыкаться. Этим он мне не очень импонировал. Блеск кремлевских дорогих паркетов, вероятно, его уже загипнотизировал окончательно, а опущенные чуть вниз уголки рта были признаком точного расчета. Подозреваю, он с детства мечтал о любой форме личной власти, но фортуна ему до пятидесяти с лишним лет демонстрировала лишь животный оскал, и поэтому предчувствие своего звездного часа Собчак встретил без страха перед схваткой за власть, этой жестокой дракой, ибо проигравшего почти всегда делают преступником. Ведь для победителей неважно, совершал ли ты преступления или нет. Все равно преступник, раз проиграл.

Было видно: Собчака уже неудержимо втянуло в водоворот борьбы за власть. Находясь пока еще у самого края этой воронки, не имея знаний и опыта, а также самого понятия, что делать с властью и как ее удержать, он все равно, полагаясь лишь на собственную интуицию, безрассудно смело лез к ней в опочивальню. Думаю, Собчак не до конца отдавал себе отчет в том, что власть эта деликатна и хрупка. Ее нужно держать, как птицу, крепко и осторожно, иначе либо раздавишь, либо улетит. Мир жесток. Даже проработав всю жизнь в одном лишь Университете, он все равно понимал: выжить можно лишь карабкаясь наверх. Остановишься либо споткнешься — сразу затопчут. И в этой борьбе каждому нужны надежные помощники. А чтобы помощник не предал и был на все готов ради победы, желательно его подобрать в пыли, в самом низу. Тогда если потеряет все «патрон», то одновременно всего лишится и помощник, став никому не нужным. Подобный способ подбора помощника стар, как мир, но только так можно обеспечить гарантию его преданности.

Судя по теплым интонациям голоса при рассуждениях о нашей будущей совместной деятельности, Собчак рассчитывал на нее всерьез. Когда мы уже подъезжали к дому, я сам завел разговор о том, что созрел для принятия решения, но хотел бы поставить три условия, причем независимо от будущей должности, которая, в принципе, была мне безразлична. Ведь почти весь номенклатурный набор был мною изведан в возрасте, когда Собчак еще штурмовал аспирантуру.