Virtuality - Станислав Миронов

Реалити-шоу: «Забудь о прошлом».

Но ведь этот доктор, он знает своё дело. Даже уже дал пару советов. Надеюсь, они помогут. Точнее, доктор Крылов поможет.

Мой персональный Иисус.

Бывает ведь такое, что какой-то человек, которого вы видите, сразу внушает доверие. Именно так я к этому психотерапевту и отношусь. У меня подсознательно возникает желание положиться на него.

Всем нам нужен кто-то, на кого можно положиться. Кто-то всегда готовый прийти на помощь. Кто-то, кто умнее тебя, сильнее тебя, опытнее тебя. Кто-то, на кого ты можешь возложить ответственность, которую не можешь возложить на себя.

Я говорю:

— Дайте мне блокнот.

Дмитрий Валентинович даёт мне блокнот, и я записываю в него: «Всем нам нужен кто-то, на кого можно положиться». Это были слова из меня.

Я говорю:

— Нет, я не знаю, кто мой отец. Но надеюсь, что с вашей помощью вспомню.

Доктор отвечает:

— Вы должны кое-что понять. Моя задача не помочь вам, а сделать так, чтобы вы сами себе помогли. Этим и отличаются психотерапевты от психиатров: словесными методами, без медикаментов, мы… — он делает паузу, как бы раздумывая над своими словами, — наводим пациента на путь истинный.

Я — пациент.

Доктор — мой наставник. Персональный Иисус.

Я спрашиваю:

— Я больная, да?

Доктор снова смеётся. И говорит:

— На первый взгляд — нет. Но кто может знать, что скрывает наше подсознание?

Моё подсознание что-то скрывает?

Он продолжает:

— Я постараюсь вам помочь. Я сделаю всё, что от меня зависит.

Я на секунду задумываюсь и спрашиваю:

— Вы говорили, что есть несколько вариантов, почему люди теряют память. Какие?

— Я исключаю потери памяти после травм, вы вроде свежо выглядите, как-то… цело. Довольно часто потери памяти или временные выпадения случаются у больных синдромом Альцгеймера, но для этой болезни вы ещё слишком молоды. Также, нередко потеря памяти случается как защитная реакция на какие-либо обстоятельства, стрессы, словом, сильнейшие психологические переживания. Также она встречается у людей с какими-нибудь психическими отклонениями или зависимостями. Например, у хронических алкоголиков. Или наркоманов. Или клептоманов. Или педофилов.

Я алкоголичка? Наркоманка? Клептоманка? Педофилка?

Я спрашиваю:

— А вы уверены?

— Да, абсолютно. Могло случиться так, что вас что-то беспокоило, но вы к этому сильно привыкли. Так сильно привыкли, что это засело где-то на подсознательном уровне. Затем, каким-либо образом вы решили прийти на приём ко мне, с целью освободиться от вашего психологического недуга, или, быть может, от какой-нибудь очень серьёзной психологической травмы, связанной, например, с расставанием с любимым молодым человеком.

Этот доктор, он такой интеллигентный… Словом, импонирует.

Записываю в ежедневник: «Мне нравятся интеллигентные люди».

Доктор продолжает:

— Ваше подсознание очень тесно связано с вашими мыслями, ощущениями, внешними и внутренними реакциями. Вы пришли сюда, чтобы избавиться от чего-то, что, исходя из здравого смысла, вам мешало, а ваше подсознание, привыкшее реагировать определённым образом, могло выработать защитную реакцию: всё забыть.

Мысль ниоткуда: я хочу член. Огромный. Стоящий. Твёрдый, как сталь. С набухшими венами. С лиловой от возбуждения головкой. Член. Я чувствую, как у меня в низу живота всё начинает ныть. Зудеть. Как бы в ожидании чего-то, что успокоит этот зуд.

Записываю в ежедневник: «Я хочу секса».

Доктор говорит:

— У некоторых бывают обмороки во время какой-нибудь опасности. Чаще всего такая подсознательная реакция исходит из детства. Например, на ребёнка напала собака, и он потерял сознание. Затем очнулся, и оказалось, что с ним всё в порядке. И у него вырабатывается устойчивая подсознательная реакция: терять сознание, отрубаться каждый раз, когда возникает опасность.

Мысль ниоткуда: я хочу «Бейлиз». Вспоминается его приятный, слегка крепкий, кремовый вкус. Такой, немного вязкий. Почти как сперма.

Записываю в ежедневник: «Я люблю Бейлиз».

И ещё: «Сперма вязкая. Почти как Бейлиз».

Доктор всё говорит:

— И с тех пор, когда человек вырастает, он всё равно падает в обмороки, когда с ним случается какая-то опасность. Или видимость опасности. С самого детства пожизненным спутником этого человека становится эта подсознательная защитная реакция. И такие «установки» очень сложно изменить. Просто человек не знает, как по-другому выйти из ситуации. И даже если знает, то наиболее приоритетным выходом является то, что закреплено в его подсознании. То, что, как ему кажется, всегда ему помогало. С самого детства.

Мысль ниоткуда: у меня было несчастливое детство. И я её записываю в свой ежедневник.

— Вполне вероятно, что вы постоянно теряли память. Каждый раз, чувствуя какую-либо угрозу. А может, и нет. Случается, что подобные подсознательные реакции возникают сами по себе. Вроде как у человеческого «Я» возникает идея, как спасти себя. Избавиться от чего-то.

Доктор продолжает:

— Следовательно, я не исключаю возможности, что вы страдали от какой-то очень сильной психологической травмы. Вы записались на приём, прождали пару недель, приехали сюда, в «Имплозию», сели в коридоре на диван, ожидая, когда я освобожусь, и вдруг…

Да, он умный.

Доктор и не думал останавливаться:

— И вдруг ваше подсознание, одолеваемое стрессом от психологической травмы, выработало подобного рода защитную реакцию. Ничего не помня, вы не сможете избавиться от своего переживания. Во всяком случае, ваше подсознание могло так решить. И решило «стереть» некоторые участки памяти…

Доктор, этот неуёмный оратор, он всё говорит и говорит:

— И теперь вы сидите передо мной с двумя проблемами: с психологической травмой, о которой ничего не знаете и с практически полной потерей памяти.

Спрашиваю:

— И что мне делать дальше?

— А дальше, — отвечает Дмитрий Валентинович, — будем стараться вспомнить. А потом будем избавляться от причины потери памяти. Рекомендую пройти обследование у нарколога на предмет наличия алкоголя или наркотических веществ у вас в крови. Запишитесь к нему на завтра. Точнее, к ней. Перед выходом есть ресепшен. После этого мы сможем установить либо исключить возможность наличия наркотической или алкогольной зависимости. Тогда нам определённо будет легче работать.

Мысль ниоткуда. Записываю: «Я никогда не работала».

Спрашиваю:

— А это анонимно?

— Естественно. Всё, что происходит в нашей клинике, остаётся в её пределах. Я выпишу вам направление. Вам удобно на завтра?

Я не знаю, так это или нет.

Но хочу всё вспомнить.

Я хочу узнать, кто я — педофилка или наркоманка.

Даже когда мы предполагаем, что правда ужасна, мы всё равно стремимся её узнать.

Мы — правдомазохисты.

Я говорю:

— Не знаю, но можете не беспокоиться.

Доктор достаёт из ящика своего стола какую-то стопку склеенных бумажек, отрывает одну и что-то пишет на ней. Пока он пишет, он говорит:

— А пока я пишу, загляните в свой паспорт. Может, он вам о чём-нибудь скажет.

А вообще, было бы очень интересно узнать реакцию моих пациентов, если бы они узнали, что врач, который их лечил, сам больной. Причём не только с физической точки зрения, но и с психологической. Начну, пожалуй, с болезней физических, потому что до психологии дойти я ещё успею. Во всяком случае, я на это надеюсь. Надеюсь, что мне хватит на это времени.

Если считать вместе с годами, проведёнными в институте, то психологии, в общей сложности, я отдал лет двадцать своей жизни. Согласись, срок немалый. Сначала я отучился, потом пошёл работать. Я жил и не скучал (об этом я ещё расскажу), пока пять лет назад у меня не начала болеть голова. Не просто болеть, как ты могла бы подумать, а буквально раскалываться. Врачи прописывали мне множество анальгетиков, которые временно помогали избавиться от симптомов. Они списали всё на мигрень и связали это с моей повышенной умственной деятельностью. А поскольку я действительно постоянно был занят, то такое положение дел меня вполне устроило.

Меня вполне устроила борьба с симптомами вместо борьбы с причинами. Впрочем, как и многих других людей.

Многих других людей с той же болезнью, что и у меня.

Четыре года после появления симптомов я глушил различные колёса. Каффетин, пропанолол, клоферин, мизиноприл, амитриптилин, суматриптан. И многие другие. Даже успел подсесть на антидепрессанты, чтобы боль не так глубоко проникала в недра моего сознания.

Как результат, я сжёг себе желудок, заработав язву, обзавёлся циррозом печени, постоянными расстройствами кишечника, каким-то страшным заболеванием щитовидной железы и ещё много чем другим. В трёх словах — тотальная дисфункция организма. Год назад все эти боли стали невыносимы, тем более, учитывая, что они мешали мне вести привычный активный образ жизни — женщины, спорт, работа, тусовки.