Княжна - Елена Блонди

Хаидэ посидела еще, глядя в огонь, терпела, пока нянька, ворча, чесала ей волосы костяным гребнем.

— Большой умник наш князь, большой. Так привык гонять по степям своих воинов, что забыл, его дочь будет женщиной и негоже с ней обходиться, как с грубым мужиком.

— Фити, ты мне вырвешь все волосы!

— А ты молчи! Где это видано, прискакала, как демон степной, голая вся, только ноги в сапогах!

— Шапка еще…

— Ой-й, шапка у ней! — нянька, расстроившись, снова дернула гребнем и Хаидэ взвизгнула, закрывая голову руками.

— Терпи! Если под шапкой у тебя нет мозгов, а одна пустая голова, ровно орех с большого дерева!

— Фити! Я накажу тебя!

— Сиди, мышь соломенная! Она накажет! Меня! Наказайка не отросла! Ну-ка…

Жесткими пальцами нянька ухватила расчесанные волосы и быстро заплела одну толстую косу, потом вторую. Повернула к себе нахмуренное лицо девочки, на котором плясали рыжие блики от маленького костра.

— Ты что это? Плачешь? Ну…

Пересев на разостланную у костра шкуру, Фития обняла закутанную в плащ Хаидэ и прижала ее голову к груди, покачивая.

— Что такое, птичка моя степная? Что? Что?

— Фития… А меня правда, замуж? Да?

— Кто тебе сказал такое?

— Никто. Но ты скажи…

В темноте, прочеркнутой оранжевыми огнями, слышались тихие голоса, изредка женский смех из палаток, там, где в эту ночь отдыхали приехавшие из мужского лагеря воины, бряканье посуды и мягкий перетоп дремлющих на привязи лошадей. Ухнула сверху пролетающая сова и немолчно пели степные сверчки. Хаидэ ждала, высвободив ухо, чтоб не пропустить, что ответит старая нянька. А та, помолчав, продолжая баюкать ее, сказала нехотя:

— То дело долгое, птичка. А ты знаешь, птичкам в ночи надо спать, чтоб поутру сокол не склевал их до перышек. Знаешь ведь?

— Да.

— Ты поспи, ласточка. А завтра поговорим.

— Ты все мне расскажешь?

— Все расскажу. Ты ведь у меня одна птичка, у старой Фити никого больше нет. И я тебя никогда не оставлю.

— Ты, Фити, поклянись мне, что никогда-никогда. Ты поклянись…

Хаидэ выпростала голову из мягких складок и завертела ею. Высунула голую руку.

— Звездой ночной красавицы, что висит над заснувшим солнцем. Да?

— Да, полевушка моя. Клянусь звездой, что над спящим солнцем, я всегда буду с тобой, везде. А сейчас иди-ка спать.

Она поднялась и подталкивая девочку, проводила ее ко входу в маленькую палатку. Погладив по спине, задернула полог из шкур и закрепила петлей на деревянной раме, оставив уголок отогнутым, чтоб слушать, что там внутри.

— Я тебе завтра тоже, Фити, расскажу про море, и про ракушки, — сонная Хаидэ откатилась в дальний угол, под самую стенку и, закутавшись в плащ, стала смотреть, как крупные звезды мигают, заглядывая в прорехи на крыше.

Сон ушел. Будто забрали его звезды, украли через дыру, и Хаидэ лежала тихонько, думала. Слушала, как поет у костра нянька, звякая мисками. Потом старуха тоже пришла в палатку, поцеловала Хаидэ сухими губами. Повозившись у сундуков, сняла тяжелые серебряные украшения, что каждый день носила поверх простого, как длинная рубаха платья, улеглась у входа и заснула, похрапывая.

5

— Что-то ты все спишь да спишь, птичка моя…

Хаидэ открыла глаза, повернув голову на мраморном твердом изголовье, снизу вверх смотрела на расплывающийся черный силуэт. Это Фития, старая нянька, присела на каменный пол, устланный сбившимися покрывалами, уперлась в колени сухими руками. А вода в глубокой ванне почти совсем остыла. Хаидэ пошевелила ногами, чтоб движение воды сделало ее чуть теплее, и поежилась. Фития, выпрямляясь, хлопнула в ладоши. Махнула рукой прибежавшей рабыне и помогла той опрокинуть в ванну бронзовый сосуд с горячей водой. Хаидэ вздохнула от удовольствия. Перед прикрытыми глазами покачивались алые лодочки цветочных лепестков.

— Так хорошо тебе?

— Да, Фити, тепло.

Анатея уже стояла на коленках рядом с краем вделанной в пол ванны, держала широкий костяной скребок. Хаидэ поднялась, чувствуя, как щекочут кожу струйки теплой воды, и закинула за голову руки, подставляя тело осторожным движениям рабыни. Та проводила скребком по мокрой коже и вытирала его краем мягкого полотна.

— Что там мужчины, Фития?

— А что мужчины… Все одно и то же. Хозяин велел заколоть барана. Позвали музыкантов из веселого дома, чтоб гостям не было скучно.

— А откуда гости, няня? Торговцы, из метрополии?

— Что спрашиваешь. Я только старуха. Ты мужа спроси.

— Ты все знаешь. Хитришь только. И какая же ты старуха! Ты, Фити, вечная.

— И я умру, птичка. Уйду туда, где только тени. У меня вот болели кости, всю ночь.

Хаидэ медленно поворачивалась. Отведя руку Анатеи со скребком, плавно опустилась в воду с головой и поднялась, отфыркиваясь.

— Хочешь, я пришлю к тебе Гайю, она умеет заговаривать боль.

— Не надо мне твоей чужестранки. Мне бы трав степных, из дальней степи.

Закручивая и отжимая волосы, Хаидэ поднялась по мокрым ступеням, оставляя на складках тканей, брошенных на пол, темные следы, прошла к низкому ложу и, опустившись, вытянулась на нем. Странный день, и правда, все время хочется спать, глаза закрываются и тут же приходят медленные непонятные сны. Они прозрачные и тонкие, как египетские полотна, любой звук из угасающего дня рвет их на куски, перемешивает. И не понять, что нарисовано на каждом кусочке. Не хочется говорить и думать, не хочется одеваться и смотреть в бронзовое зеркало, пока рабыни уложат волосы, вплетая в них цветы и золотые подвески. А ведь еще сидеть на высоком троне, пока не заболит спина, неподвижно, как эти куклы-богини в домашних алтарях, разрисованные так, что глаза болят смотреть на них. Тут, на нижнем этаже, в дальней комнате с окном во внутренний дворик, запах полыни не беспокоит, и кажется — внешняя жизнь стала медленной, будто вместе с летним зноем пришла невидимая вода, заполнила все улицы города, и теперь держит за руки, не дает быстро шагнуть, повернуться…Если открыть глаза и рот, вдохнуть глубоко, по-настоящему, то наконец, можно будет утонуть совсем. И все кончится.

— Трав, Фития? Где те травы, что цветут над морем? Нет их. Наверное, высохли все. Навсегда.

— Не говори так!

Взметнув черными одеждами, Фития быстро подошла, оттолкнула рабыню с зажатым в руке сосудом. Склонилась над молодой женщиной, что лежала на спине и спокойно глядела на росписи потолка. Испарина от горячей воды покрывала каплями тела бегущих за нимфами сатиров и, казалось, те вспотели, догоняя девушек. Высохшей худой рукой Фития вытерла белый лоб, вглядываясь в равнодушные глаза. Не поворачиваясь, кинула застывшей позади рабыне: