Убийство по-венециански - Габриэль Витткоп

А повествование тем временем движется само по себе, как клубок, что разматывается, скатываясь по склону.

У дядей Катарины Пеллегрини имеются вопросы по поводу племянницы. Подозрения толстяка смутны, но пронырливый по натуре аббат прилагает все усилия, чтобы докопаться до истины. У него имеются связи в Совете Трех, и, кроме того, он весьма дружен с осведомителем Бернард о Габинотти, хотя тот связан скорее с подкупом лакеев посольства, однако же о деятельности Трапасси аббату ничего не известно.

...женился на ней прошлой весной. Ее считают ученой, она довольно красива, но в свете ее отнюдь не добиваются. Ходят слухи, что приданое оказалось меньшим, чем предполагали. Известно, что Феличита не владеет землями, как покойная Катарина Пеллегрини, а ее летний особнячок на канале Брента не стоит и трети загородного дома Ланци в Торчелло, представляющего, по слухам, небольшую ценность.

Забавно, что Вы интересуетесь «совершенно круглой маской». Она называется моретта, ее все еще носят, и не по нраву она лишь болтуньям, которые не могут решиться удерживать ее во рту за пуговку. Стоит добавить к тому, дорогая моя сирена, что мода здесь меняется ежеминутно и увлечение свободными платьями продлилось даже слишком уж долго. В понедельник на Мерчерия выставили манекен[48] в платье «полонез» из сиреневого панбархата. Зрелище великолепное, но вчера, например, толпа была такая, что пришлось ожидать на улице. И знаете, кто мне там встретился?.. Джакомо Казанова собственной персоной, только что из Триеста. Он был одет в весьма изысканный табачно-коричневый рокелор[49] и щеголял большой муфтой из рыси, но все же, на мой взгляд, кое-что в нем изменилось.

Одиннадцать часов вечера. Розетта приходит за вином в потайной погреб, где хранятся бутылки Синьоры и все принадлежащие Синьоре сосуды. Каждый вечер Розетта относит ей большой фиал «Неббиоло», чей рубиновый цвет высветлен возрастом до оттенка сухой розы, едва тронутого позолотой. Каждое утро она приносит обратно в погреб пустую бутыль и прибегает к тысяче уловок, чтобы торговец мог незаметно возобновить запас.

Одиннадцать часов вечера. Аббат Пеллегрини натягивает шелковые чулки повыше на желтые шершавые ляжки и говорит, что его племянница Катарина была отравлена. Его собеседник, одетый лишь в красно-лиловую тунику, смотрит на него и безмолвно слушает.

Одиннадцать часов вечера. Мартинелли обнаруживает, что к его табарро булавкой приколото анонимное письмо: «Ваши дела в Местре по-прежнему идут отлично?» Он предполагает, и не без оснований, что сведения просочились из-за неосторожности Морелло Де Луиджи. А может быть, он сам?.. Он пытается вспомнить, снова и снова перекапывает память, словно непаханое поле, и после тщетных усилий засыпает лишь к рассвету, проведя ночь за воображением всевозможных пыток.

Одиннадцать часов вечера. Марчия ужинает перед очагом за небольшим столиком. Ей свойственна привычка читать за едой, и сегодня ее внимание занимает любопытный сборник, «...длиной в руку и очертаниями явно похожий на коренастого, мохнатого человечка. Если его выкопать при благоприятных условиях, он... корень накалывают и кипятят в вине, хотя можно также нарезать его кружочками... процесс приготовления при своей внешней простоте требует определенной сноровки. Для него используется конус из кованой стали, и благодаря зауженному дну сосуда смесь нагревается разом, не успев закипеть...» Она закрывает книгу, кладет ее в карман нижней юбки и долго смотрит на пламя свечей. Придя наконец в себя, Марчия сохраняет задумчивый вид и едва притрагивается к салату. Вряд ли случайно, что слежка за ней участилась. Может быть, имеются и письма?

Одиннадцать часов вечера. Слышно, как кто-то пробежал, и после - ни звука. Одни лишь городские стражи, сбиры[50] Мессира Гранде, всю ночь меряют лабиринт шагами. Есть улочки настолько узкие, что пройти там может всего один человек. Случается, туман скрывает край канала. Случается, в серо-буром иле у берегов Торчелло находят тело с камнем на шее. В городе, где зеркала пожирают ночь, всегда что-нибудь случается.

Продолжая повествование датой 1780 года, отметим, прежде всего, что день этот был розовым, но одновременно и серым, подобно плоской изъязвленной тени. Однако каждый день - это падающее дерево[51], и вот мы добрались уже до иллюзорной даты в конце мая. Солнце, предположительно, стоит в третьем знаке зодиака, и на небесах господствуют Кастор и Поллукс - двойственность, двусмысленность и раздвоение, а в это время зеленый дождь накрапывает над каналами и Феличита Ланци извергает из себя голое обезьяноподобное существо, сопровождаемое вонью мясницкой и всеми мерзостями родов. Оно появляется на свет с перекошенным черепом, багровое и липкое. Мясная муха без устали колотится о стекло. Давно пора здесь проветрить: воздух характерно спертый, ибо inter faeces et urinam nascimur[52]. Откройте скорее окно!.. Она же, до отвращения потная, до отвращения перепачканная, поднимает руку словно для проклятия. И этот запах крови и похорон. Быстро убирают плаценту, постыдную сестру и убогую родительницу, хоть и богата она гормональными веществами, и Древние, положив ее в плошку, читали по ней судьбу новорожденного. Но сейчас нет ни гаданий, ни предсказаний. Роженица притворяется спящей. Склянка разбивается о плитки пола. Часы отбивают время.

Терракотово-золотистая мясная муха откладывает яйца в складке шторы: зарождение еще одной семьи. Шепотом говорят, что ущерб от младенца получился немалый.

Она неподвижно глядит на него. Он уродлив. Все они уродливые и красные. Альвизе при рождении не был таким красноватым, и с самого первого дня кисти его рук отличались красотой. У этого же пасть, как анус, и маленький нос картошкой, он пускает слюни и издает пукающие звуки. Его распухшие веки сомкнуты. Запеленутый, он похож на личнику майского жука. К его кисло-щелочному запаху примешивается специфический, отвратительный дух стряпни. Все они таковы, и диким наслаждением было бы раскроить им череп. Оттавия выходит из комнаты в длинный коридор, выложенный паркетом, и, придя к себе, открывает ликерный шкафчик и выпивает четыре стопки водки подряд. В этом доме нечем дышать. В этом доме можно задохнуться.

Его нарекут Гаспаром и окрестят в Сан Барнаба - церкви, где грязные старики с табакерками из рога и в перчатках с обрезанными пальцами являют в сумерках свою дряблость. Один из них, в маске меловой белизны, невзирая на риск, не может отказать себе в наслаждении вложить непристойные рисунки между страниц молитвенников. Он делает это не столько для того, чтобы взволновать тело, сколько, чтобы смутить души, и потому эти картинки, которым недостаток трансцендентности придает грозную механистическую власть, обретают способность через мощное свое воздействие указывать противоречивые пути. Постыдное влечение и стыдливое отвращение суть зеркальные отражения друг друга, но поскольку омерзение, вызываемое плотью, вероятно, сильнее плотской прелести, эти картинки, быть может, способствуют как раз спасению душ, неприятие блуда переплавляется в энергию восхождения, и через гнусный срам открывается мистикам лицо их бога. Впрочем, это неважно, забавен лишь анекдот, украшение повествования.

Даже когда кажется, что ничего не происходит, нельзя заключить, что и на самом деле не происходит ничего. Некая психическая коллизия всегда может стать началом цепной реакции, чья мощь, неуклонно нарастая, приведет к катастрофе. Таким образом, каждая тысячная доля секунды обладает кумулятивным значением, способствуя износу веревки которой суждено порваться.

Здесь можно задохнуться, и не спасает даже присутствие книг. Похожая на Альвизе, но чуждая ему Феличита слишком горда, чтобы настаивать на своем. Она умеет читать, но не умеет беседовать. Ей кажется, что на нее смотрят как-то странно, но она не понимает почему. В этом доме внезапно сталкиваешься с кем-нибудь нос к носу. Паркет скрипит за дверьми, но это не значит, что, слыша скрип, не производишь его сам. Гаспар одутловат и мертвенно-бледен, много плачет, и тщетны все попытки вывести у него глистов. Феличита обеспокоена. В коробке из-под пудры она нашла оскорбительную записку, сложенную треугольником и написанную измененным почерком. В своей головной сетке обнаружила выпавшие волосы. В перчатке - живого паука. На веере - большое пятно дерьма. Иногда ей нездоровится, но лишь временами: недомогание проходит, потом возобновляется - тошнота, ощущение сильного холода, неровный пульс. Она очень похудела. Говорят, что устрицы вредны для здоровья не меньше, чем маленькие улитки с Ле Виньоле, которые Феличита обожает. Она так ослабела, что почти не выходит из дома, предпочитая проводить время лежа в дезабилье из тафты. Не зная, что и делать, она по собственному почину лечится эликсиром иезуитов из Пустерла. Врачи бессильны объяснить ее состояние. Альвизе, справляясь о здоровье жены, имеет вид скорее озабоченный, нежели сочувствующий. Он проводит рукой по ее парику и спешит вернуться к своим книгам. Вчера, когда уже стемнело, крестьянка в белом шерстяном бокассино[53] принесла маленький пакет. Здесь и правда можно задохнуться.