«Крот» в генеральских лампасах - Владимир Матвеевич Чиков

чувство зрения передавалось другим людям и потому они устремляли на него свой неприязненный взгляд.

Отвернувшись от окна, Поляков подошел к зеркалу, закрепленному на дверце шкафа. Увидев себя, он удивился: на массивной квадратной голове с короткой шеей образовались большие залысины, на высоком лбу появились глубокие морщины. «По-разному, наверно, смотрят на мою физиономию люди, — подумал он. — Одни с уважением, а другие с недоверием или даже с ненавистью…» Самому ему это лицо ничего не говорило, оно было безразлично ко всему.

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Дмитрий Федорович, — послышался на другом конце трубки знакомый голос подполковника Сенькина. — Мы ждем тебя в машине.

— Кто мы? — не дал ему договорить Поляков.

— Моя и твоя супруга. Забыл что ли, что нас ждут в восемнадцать тридцать в апартаментах генерала О’Нейли?

— Да-да, Анатоль Борисович, в суматохе дня я совсем забыл об этом, — слукавил Поляков, хотя с самого утра ждал этого часа.

— Не забудь взять зонтик, Дмитрий Федорович, а то дождь идет.

— Я, как и многие американцы, всегда ношу его с собой. Хотя ты не хуже меня знаешь, что если в Нью-Йорке наклевывается дождик, то поднимается такой сильный ветер, что никакой зонтик уже не нужен, потому что его невозможно раскрыть. Хорошо, я выхожу.

На прием в американскую миссию советские офицеры с женами прибыли к точно назначенному времени. Кроме О’Нейли и его супруги в офисе находились полковник Фейхи с супругой и еще трое атлетически сложенных незнакомых мужчин, одетых в смокинги с черными «бабочками». Не представляя их, О’Нейли сообщил, что это его знакомые, занимающиеся изучением русского языка, а приглашены они для того, чтобы попрактиковаться в разговорной речи с русскими офицерами. Сенькин и Поляков сразу поняли, кто они и что присутствие их далеко не случайное. Естественно, это стало настораживать и тяготить советских разведчиков, и поэтому за трапезой они старались меньше пить и говорить.

Беседа началась с осуждения американцами ввода советских войск в Венгрию для подавления мятежа антиправительственных сил, затем перешли к обсуждению вопроса об ухудшении советско-китайских отношений и о развертывании американских баллистических ракет, нацеленных на СССР. При этом незнакомцы в смокингах не обмолвились ни одним русским словом, говорили между собой только по-английски.

Прием в американской миссии длился около двух часов. По его окончании первыми вышли на улицу супруги Сенькины и жена Полякова, а сам он был остановлен на пороге офиса одним из незнакомцев, назвавшимся Джоном Муром, который полушепотом опять же по-английски спросил:

— Почему вы, мистер Поляков, изменили свое решение сообщить генералу О’Нейли что-то очень важное?

Трент вздрогнул, но не растерялся:

— Это было вызвано неуверенностью в моей личной безопасности.

— Я гарантирую ее вам, если вы согласны встретиться со мной на пересечении Шестой авеню с 60-й стрит через полтора часа.

— О’кей, — ответил шепотом Поляков и как ошпаренный выскочил из офиса, прекрасно понимая, что даже небольшая задержка наедине с американцами вызовет подозрение у Сенькина.

Так оно и получилось. Анатолий Борисович заметил его душевное смятение и не удержался, чтобы не спросить:

— Ты чего такой всполошенный?

Невероятным усилием воли Поляков сохранил внешнюю невозмутимость и не растерявшись ответил:

— Они пытались втянуть меня в дискуссию о бывшем министре иностранных дел Молотове и о несправедливости понижения его в должности. Я отказался от обсуждения этого вопроса, сказал, что вы ждете меня на улице, на дожде и, извинившись, убежал от них…

По прибытии в гостиницу «Троцкий» — такая вывеска была над входом в холл, хотя на самом деле отель имел другое название — «Камерун», Поляков предупредил супругу, что вынужден опять на некоторое время уйти из дома по служебным делам. Нина Петровна Киселева — она оставила за собой после замужества девичью фамилию — отнеслась к его предупреждению с пониманием. За шесть лет совместного проживания в Нью-Йорке она знала, что частые вечерние отлучки мужа из гостиницы объяснялись проведением операций по связи с агентами.

Встреча с Джоном состоялась!! назначенном месте в половине одиннадцатого вечера. Увидев Полякова, Мори широко заулыбался: он был доволен, что советский разведчик сдержал свое слово и явился на их первую конспиративную встречу. Поскольку дождь на улице еще продолжался, Джон предложил Тренту сесть в машину, и только тогда они отъехали на несколько миль, а затем припарковались в каком-то глухом темном переулке. Американец не стал темнить и скрывать свою принадлежность к спецслужбам США, но при этом не конкретизировал, к какой именно службе он имеет отношение. Лишь по характеру профессионально задаваемых вопросов в лоб, а именно: кем является Трент — «чистым» дипломатом или разведчиком и почему он искал контакт с генералом О’Нейли, а не с представителем ФБР, — Поляков понял, что Джон — фэбээровец, и это обрадовало его. Не испытывая угрызений совести, он точно так же, как и Джон, сообщил всю правду о себе: «Я — военный разведчик, полковник, заместитель резидента по нелегальной работе в США».

Джон Мори впервые в практике своей работы столкнулся с таким податливым русским, который легко шел на контакт и этой своей легкостью вызвал даже отторжение и подозрение: «А не подстава ли он?» И Мори, решившись сразу поставить все точки над i, дал понять об этом русскому полковнику:

— Скажите честно, вас внедряют к нам? И также честно ответьте на другой вопрос: вы крепко стоите за советскую власть?

Трент-Поляков улыбнулся и шутливо обронил:

— Вообще-то, конечно, лучше крепко стоять, чем сидеть за нее.

Джон правильно понял его и, весело блеснув белыми зубами, опять спросил:

— В таком случае ответьте и на третий вопрос: почему в первую свою командировку в США вы не искали контакта с нами?

Тут Трент немного растерялся, невольно возникла долгая пауза.

— Если честно, у меня были тогда опасения быть засвеченным вами. Эти опасения остаются у меня и сейчас.

— А вот этого я не могу понять: почему возникают у вас такие опасения? — удивился Джон.

— Да потому что неумело работает ваша контрразведка! При ведении наружного наблюдения за интересующими ФБР советскими гражданами ваши «топтуны» постоянно проявляют в работе недопустимую небрежность. Выражается она в том, что в радиопереговорах при передвижении по улице или в поездках по загородным трассам они называют фамилии контролируемых вами объектов наблюдения. Вы, очевидно, не знаете, что наша контрразведка на вашей же территории успешно осуществляет перехват радиопереговоров американских филеров. И вообще посольская резидентура КГБ круглосуточно контролирует эфир в Нью-Йорке. Отсюда и идут мои опасения…

Сообщение Полякова подействовало на Джона Мори ошеломляюще. Вздрогнув, он сделал большие глаза — это был для него неприятный сюрприз.