Маятник - Айзек Азимов

Начались неизбежные протесты. В ноябре 1974 года в Верховный суд поступил иск Вестли. Джон Вестли из Станфордского университета требовал защиты своего права продолжать исследования в области атомной энергетики и утверждал, что закон Стоунли-Картера противоречит Конституции.

Как же мы, затерянные в снегах Среднего Запада, следили за ходом дела! Мы выписали все миннеаполисские и сентполские газеты - хоть они и приходили к нам с двухдневным опозданием - и проглатывали все, что печаталось на эту тему. В течение двух месяцев надежд и разочарований всякая работа над "Новым Прометеем" приостановилась.

Сначала, по слухам, Верховный суд склонялся к тому, чтобы признать закон неконституционным. Во всех сколько-нибудь заметных городах начались массовые демонстрации, протестовавшие против этого гипотетического решения. Лига Праведных оказала мощное давление - и Верховный суд сдался. Пятью голосами против четырех закон Стоунли-Картера был признан соответствующим Конституции. Благодаря голосу одного человека наука оказалась задушена.

А в том, что она задушена, сомнений не оставалось. Члены ФБНР душой и телом принадлежали Элдриджу, и они налагали - вето на любые разработки, не имевшие немедленного выхода в практику.

"Наука зашла слишком далеко, - сказал в своей знаменитой речи, произнесенной в эти дни, Элдридж. - Мы должны остановить её навсегда и дать миру прийти, в себя. Только это в сочетании с верой в Бога даст нам всеобщее и постоянное процветание".

Но это было одно из последних выступлений Элдриджа. Он так никогда полностью и не оправился от травм, полученных в тот незабываемый июльский день, а многотрудная жизнь требовала напряжения, приведшего к срыву. Второго февраля 1976 года он умер, оплаканный так, как никого не оплакивали со времен убийства Линкольна.

Его смерть не оказала немедленного влияния на развитие событий. Порядки, установленные ФБНР, с течением лет становились все более жесткими. Наука была столь слаба, что колледжи оказались вынуждены возродить преподавание философии и классических языков как основных предметов, но даже несмотря на эти меры число студентов достигло самого низкого уровня с начала двадцатого века.

Более или менее так же обстояли дела и во всем цивилизованном мире. Ситуация в Англии была ещё хуже, чем в Соединенных Штатах, и лишь Германия в какой-то мере избежала упадка - она последняя подчинилась неовикторианскому влиянию.

Самой низкой точки падения наука достигла весной 1978 года - до завершения работ над "Новым Прометеем" к тому времени оставался какой-нибудь месяц. Был обнародован "Пасхальный эдикт" - он был принят за день до Пасхи. Согласно новому закону, все независимые научные работы были запрещены, а ФБНР было предписано разрешать только те исследования, которые оно же и заказывало.

В пасхальное воскресенье мы с Джоном Харманом стояли перед сверкающим металлическим корпусом "Нового Прометея". Меня преследовали мрачные мысли, а Харман был почти в жизнерадостном настроении.

– Ну вот, Клиффорд, мой мальчик, - говорил он, - ещё одна тонна горючего, несколько последних доделок, и все будет готово для моей новой попытки. На этот раз среди нас не будет Шелтонов. - Харман начал напевать гимн. Только гимны теперь и передавались по радио, и даже мы, вольнодумцы, иногда принимались их петь - просто уж очень часто мы их слышали.

– Все это без пользы, босс, - мрачно пробормотал я. - Десять против одного, вам придет конец где-нибудь там в космосе, а даже если вы и вернетесь, то вас повесят. Нам не выиграть. - Я безнадежно покачал головой.

– Чепуха! Такое состояние дел не может длиться до бесконечности, Клифф.

– А я думаю, что может. Уинстед тогда был прав. Маятник качнулся, и с 1945 года он движется не в нашу сторону. Мы опережаем время - или отстали от него.

– Не говорите мне об этом дураке Уинстеде! Вы теперь повторяете его ошибку. Тенденции общественного развития меняются за века и тысячелетия, а не за годы. Пять столетий мы двигались в сторону расцвета науки. Нельзя вернуться к исходной точке за какие-то тридцать лет.

– Тогда что же сейчас происходит? - спросил я с сарказмом.

– Мы переживаем кратковременную реакцию на слишком быстрое развитие в "безумные десятилетия". Точно такая же реакция имела место в период романтизма - первый викторианский век - после слишком быстрой поступи восемнадцатого столетия - Века Разума.

– Вы на самом деле так думаете? - Я был потрясен его верой в собственную правоту.

– Конечно. События нашего времени - точная аналогия тех периодических "возрождений", которые случались в заштатных городишках Библейского Пояса* Америки столетие или около того назад. В течение недели обычно все клялись, что религия и добродетель воцарились навеки, а потом один за другим жители скатывались на привычные грешные пути, и дьявол снова собирал свою жатву.

На самом деле признаки возврата к нормальной жизни есть уже сейчас. Лигу Праведных после смерти Элдриджа раздирает одна склока за другой. Появилось полдюжины ересей. Даже самые крайности, в которые ударяются власти, работают на нас: народ быстро устает от них.

Тем и кончился наш спор - я, как всегда, потерпел поражение.

Спустя месяц "Новый Прометей" был готов. Он был совсем не таким великолепным, как его предшественник, и следы вынужденной экономии были очень заметны, но мы гордились им - гордились и чувствовали себя триумфаторами.

– Я попробую ещё раз, ребята, - голос Хармана был хриплым, и маленький человечек весь вибрировал от счастья. - Может, я и не вернусь, но это мне безразлично. - Его глаза сияли предвкушением. - Я все-таки устремлюсь в космос, и мечта человечества осуществится. Я облечу Луну, я первым увижу её обратную сторону! Ради этого стоит рискнуть.

– Жаль, у вас, босс, не хватит топлива, чтобы сесть на Луне, - сказал я.

– Какое это имеет значение! Потом ведь будут ещё полеты, лучше подготовленные и лучше оснащенные.

Ответом на это заявление был пессимистический шепот в группе, окружавшей Хармана, но он не обратил на это внимания.

– Пока, - сказал Харман, - скоро увидимся, - и полез в корабль.

Через пятнадцать минут мы пятеро сидели вокруг стола в гостиной, хмурясь и глядя в окно на выжженную землю там, где недавно находился "Новый Прометей".

Симонофф высказал вслух мысль, преследовавшую каждого из нас:

– Может быть, лучше, если он не вернется. Его здесь будет ждать не особенно теплая встреча. - Все мы печально согласились с этим.

Какой глупостью кажется мне теперь, по прошествии трех десятилетий, это предсказание!