Эхо музыки - Болеслав Прус

В первые минуты ему казалось это чем-то невероятным: как, его заберут в солдаты, теперь, когда у него хорошее место, и деньги, и такая невеста, как панна Ядвига! Но когда все кругом стали его поздравлять, уверяя, что он наверняка попадет в гвардию, а в особенности, когда ему не позволили сходить в город, он почувствовал, что в жизни его произошла большая перемена.

Не вернется он уже в деревню, в свою комнату, не будет подстерегать панну Ядвигу, чтобы украдкой поцеловать у нее ручку. Что-то она сейчас делает? Знает ли уже об его участи? А что делает старик управляющий, которого он так любил, хотя они вечно спорили? А славный пес Заграй? Кто его приютит? С кем он теперь будет ходить на диких уток?

На службе в имении постоянно бывали неприятности, приходилось со всеми воевать. Но сейчас он с таким сожалением вспоминал этих людей! Окажись перед ним самый дерзкий из батраков, он бросился бы к нему на шею - до того хотелось увидеть знакомого человека, пожаловаться ему: "Смотри, что со мной сделали!" Он боялся не войны, не смерти, а того неизвестного, что его ждало впереди. Он был как вырванное с корнем дерево, он терял почву под ногами, терял все, к чему успел привязаться.

Он посмотрел на товарищей. Куда девалась их шумная веселость, которую они выставляли напоказ, проходя через рынок? Сидят мрачные, унылые, с тоской в глазах. Один машинально теребит полу сермяги, другой каждую минуту ерошит волосы с видом человека, который хочет и не может проснуться. Иной, вскочив, походит по комнате - и снова садится, а кто поспокойнее, уже укладывается на солому, чтобы сном скоротать время.

- Эх, если бы можно было заснуть на несколько лет! - пробормотал шляхтич и снова закрыл глаза.

В каморке рядом фельдфебель просматривал списки и прикидывал в уме: "В шесть придут подводы, в семь тронемся. После полудня будем уже в губернии, там отправлю Мошека Бизмута в госпиталь на освидетельствование, остальных в казармы..."

- А который же из них Бизмут? - вслух спросил себя фельдфебель.

Память и воображение у него были весьма слабо развиты, и, чтобы припомнить лицо больного новобранца, он пошел в общую комнату.

Всмотревшись в болезненно-желтого, узкогрудого еврея, он сердито плюнул.

- Тьфу, подлец! - буркнул он, представив себе, как на смотру вот этакий Бизмут в своем сюртуке, на согнутых дугой ногах выходит вперед.

- Пан фельдфебель, - обратился к нему мещанин, - дозвольте моей жене зайти сюда. Она, наверное, дожидается у входа.

- А на что она тебе?

- Тошно мне...

Фельдфебель только плечами пожал и ничего не ответил. Взгляд его случайно остановился на шляхтиче, и он, что-то вспомнив, заглянул в списки.

- Вы, пан, родом из Вульки?

- Да.

- Я тоже оттуда, - сообщил фельдфебель. Ему, видно, хотелось поговорить с земляком о родных местах, но, заметив, что у фельдшера глаза зажглись любопытством, он сердито отвернулся и ушел в свою каморку.

Молчание новобранцев его угнетало, а так как предаваться мечтам и размышлениям было не в его характере, он достал из сумки "Руководство для унтер-офицеров" и - бог весть в который раз - стал медленно вполголоса читать:

- "Фельдфебель начальствует над всеми низшими чинами в роте, за исключением подхорунжих, которые подчинены непосредственно ротному командиру. Фельдфебель обязан: во-первых, следить за порядком в роте, за моральным поведением солдат и младших командиров, а также за точным выполнением дежурными всех обязанностей; во-вторых, передавать нижним чинам все распоряжения ротного командира, а также читать им приказы; в-третьих, выполнять распоряжения дежурных офицеров и докладывать о них командиру..."

Дочитав до этого места, фельдфебель задремал. И снилось ему, что он получил приказ сопровождать в губернский город два десятка рекрутов, и один из них во что бы то ни стало добивался свидания с женой. А он, фельдфебель, читая "Руководство для унтер-офицеров", уснул, дойдя до конца третьего параграфа инструкций.

Он очнулся. Книга лежала на том же месте, а в казарме была все та же гробовая тишина.

Фельдфебель вскочил в испуге: не сбежал ли кто, пока он спал, не вошла ли та женщина с ребенком? Но, пересчитав новобранцев и удостоверившись, что все налицо, он успокоился. Женатый мещанин по-прежнему сидел один и тяжело вздыхал.

"Вот дурак, как убивается по жене!.. Ну, да и я был когда-то такой же дурак, когда шел на военную службу..."

Он сидел, подперев голову рукой, и, напрягая память, силился вспомнить прошлое...

"Сейчас я спал, а перед этим читал инструкцию... А еще раньше, в воинском присутствии принял новобранцев и повел их сюда. А еще раньше? В прошлом году служил фельдфебелем в Одессе, а два года назад - фельдфебелем в Калуге, а до этого - фельдфебелем в Тамбове, а еще раньше..."

Так, шаг за шагом возвращаясь мысленно в прошлое, он видел себя только фельдфебелем. Казалось, он никогда и не был никем другим, даже в Вульке, и всегда у него на поясе справа висел револьвер в лакированной кобуре, а слева - сабля в железных ножнах.

Тосковал ли он по дому, страдал ли оттого, что он на военной службе? Этого он совсем не помнил.

К нему подошел шляхтич.

- Пан фельдфебель, позвольте тому бедняге поговорить с женой!

- У солдата нет жены, есть только его рота, - резко сказал фельдфебель.

- Натешится он еще вашей ротой, а теперь пусть хоть попрощается с бабой, - не так будет скучать.

- Эх! Вот вы, пан, - шляхтич, а ума ни на грош! Да ведь не сегодня, так завтра ему с женой расстаться надо? Надо. А раз того требует закон, значит лучше сразу отрезать, чем то и дело встречаться да прощаться. Не солдаты вы, а настоящие бабы! Идете в армию, все равно как еврей - в воду. Вам бы сперва палец окунуть, потом ступню, потом войти по колено - только бы не сразу. Никуда это не годится! Ныряй без оглядки и не думай ни про жену, ни про мать, пока не отбудешь срок. Солдат должен быть солдатом. И бабам в казарме не место.

Новобранцы внимательно слушали эти рассуждения, от которых у них стало еще тяжелее на душе.

"Хорошее войско будет из этой голытьбы! Не приведи господи! - думал фельдфебель. - Какой рекрут, такой и солдат! Тут он не может оторваться от бабы, а там не хватит духу идти в огонь... Настоящий сброд!"

Развалившись на стуле, он закурил папиросу и скоро стал опять клевать носом. И снилось ему, что он командует ротой, одетой в сермяги и пиджаки, и ни у одного из солдат нет оружия, и ни один не умеет повернуться, как полагается в строю, не знает, где правая сторона, где левая. А скоро парад, и на военном плацу уже гарцует на конях весь штаб полка!

Пот выступил на лбу у фельдфебеля. "Боже, какой срам! Был бы у меня под рукой ящик пороху, взорвал бы всю эту сволочь да и себя вместе с ними".

Он вдруг проснулся и, вспоминая свой сон, пробормотал:

- Я вам покажу, что значит служба! Или сделаю из вас настоящих солдат, чтобы не позорили меня, или всех в порошок...

Он не успел договорить, так как в эту минуту новобранцы вскочили с мест и толпой бросились к окнам.

"Бунт?" - подумал ошеломленный фельдфебель и невольно схватился за револьвер.

А люди уже распахнули окна и радостно кричали:

- Ясек! Скрипач! Здорово!

Сейчас и фельдфебель услышал долетавшие из-за забора звуки скрипки. Кто-то наигрывал знакомую песенку:

А хочешь весело пожить,

Ступай-ка в армию служить...

- Ясек! Иди сюда, к нам! Поиграй ты нам напоследок!..

Скрипка умолкла, а на заборе, который тянулся в нескольких шагах от окон, появился сам музыкант, пожилой, невзрачный оборванец. Ясек считался лучшим скрипачом во всей округе, но сильно пил и мало зарабатывал, потому что был человек со странностями: чаще всего играл людям бесплатно, а для иных ни за что не соглашался играть и за самую щедрую плату. Жилья у него не было, ходил он в обносках, подаренных добрыми людьми.

Музыкант примостился на заборе и, настраивая скрипку, отрывисто и хрипло говорил:

- Хожу я по базару, смотрю - у магистрата собрались бабы и ревмя ревут. Спрашиваю: чего воете? "Хлопцам нашим лбы забрили..." А где же они, говорю, хлопцы ваши? "Да в старой казарме, а нас туда не пускает этот пес, фельдфебель". Ну, говорю, меня-то пустит! Пришел я под забор, слушаю - у вас тихо. Неужто спят? А солтыс мне говорит: "Они носы повесили, оттого что фельдфебель у них - гроза". Ну, думаю себе, коли хлопцы в таком горе, так надо их потешить... Не таких удавалось мне растормошить!

Говоря это, он улыбался запавшими губами и, прижав скрипку подбородком, размахивал смычком.

- Смотрите, как расселся на заборе! Угостить бы его водочкой, то-то бы заиграл! - говорили рекруты.

Фельдфебель был удивлен. Каким чудом этот жалкий и грязный урод сразу развеселил всех? Оживился даже заплаканный мещанин, рвавшийся к жене, заулыбался даже бледный Мошек Бизмут!

- Эге, тут что-то есть! - подозрительно буркнул фельдфебель, мысленно спрашивая себя, не лучше ли прогнать скрипача.