И была любовь, и была ненависть - Кан Кикути

Молодой самурай чувствовал, что ненависть безвозвратно покидает его. Монах же, тело и душу которого терзало раскаяние, готов был распроститься с жизнью в тот самый момент, когда Дзицуноскэ назвал себя, но самурая обуревали сомнения: месть ли это — отнять жизнь у старика, наполовину мертвого? Однако, не совершив мести, просто так закончить многолетние скитания и вернуться в Эдо — в этом нет никакого смысла. Мало того, придется оставить и мысли о восстановлении чести своего рода. Дзицуноскэ подумал о том, что жизнь этого человека все равно надо оборвать — если не из мести, то из расчета. Но убить человека из трезвого расчета, не чувствуя к нему горячей ненависти, — это отвратительно! Надо воскресить в себе злобу к этому безответному противнику и убить его…

Но тут, почуяв недоброе, из пещеры выбежали несколько каменотесов. Загородив собой старого монаха, они стали упрекать Дзицуноскэ:

— Чего вы хотите от него?

На лицах рабочих была ясно выражена решимость отстоять жизнь Итикуро.

— Есть причины, побуждающие меня отнять у него жизнь! Наконец-то я нашел его, и сегодня осуществится мое заветное желание. Лучше не мешайте мне! Я не посмотрю на то, что вы — посторонние люди, — сурово сказал Дзицуноскэ.

Подошло еще несколько рабочих, собрались прохожие. Они окружили Дзицуноскэ, не давая ему прикоснуться к Итикуро.

— Убивать или не убивать — так можно говорить о человеке этого мира. Вы сами видите — господин Рёкай облачен в монашеские одежды, он принял постриг. Мы, жители семи деревень долины Ямакуни, с почтением взираем на него как на вернувшегося в наш мир бодисатву! — горячо говорили люди. Некоторые заявляли даже, что убить старца — желание кощунственное и неосуществимое.

При виде того, как защищают монаха, ярость охватила Дзицуноскэ. Самолюбие самурая не позволяло ему уйти так просто.

— Даже принятие монашеского сана не может снять такого тяжкого преступления, как убийство господина! Я не пощажу никого, кто помешает мне отомстить за убитого отца! — С этими славами Дзицуноскэ вытащил из ножен меч.

Все вокруг тоже приготовились к бою. Но в это время послышался хриплый голос Итикуро:

— Люди! Усмирите страсти! Я хорошо знаю, что должен быть убит. И ход через скалу я рубил ради искупления своих грехов. Мое последнее желание сейчас: чтобы это полуживое тело умерло от руки того, кто чтит память отца. Вам не надо препятствовать…

Сказав это, Итикуро, выбиваясь из последних сил, пополз к Дзицуноскэ.

Крестьяне не раз убеждались в упорстве Итикуро и понимали, что бесполезно мешать этому человеку. Но в этот момент из толпы вышел старший каменотес. Он остановился перед Дзицуноскэ и сказал:

— Досточтимый самурай! Вы, вероятно, изволите знать, что почтенный Рёкай почти двадцать лет пробивал сквозь эту скалу ход и для исполнения своей великой клятвы не жалел ни живота, ни души. Как бы велик ни был его грех, но, наверное, невыразимо досадно ему не увидеть свою клятву исполненной до конца. Все собравшиеся здесь просят вас: доверьте нам жизнь почтенного Рёкая хоть ненадолго — пока не закончим рубить туннель. Как только пройдем туннель до конца, поступайте с ним по вашему усмотрению.

— Верно! Верно!..

Все единодушно поддержали старшего.

Видя, как обстоят дела, Дзицуноскэ понял, что не может отказать в этой просьбе. „Если убивать здесь, сейчас, могут помешать, и я только осрамлюсь, — подумал Дзицуноскэ. — Лучше подождать окончания работ. Итикуро и сейчас просит смерти, а потом, почувствовав себя обязанным, непременно сам подставит голову. Но дело не только в этом. Если я проявлю милость к врагу и дам ему возможность выполнить свою клятву, это будет не так уж плохо для меня“. Глядя то на Итикуро, то на толпу, Дзицуноскэ крикнул:

— Из уважения к монашескому сану Рёкая удовлетворяю вашу просьбу! Но о своем намерении я не забуду!

— Не извольте беспокоиться. Как только на противоположной стороне скалы появится хоть крошечное отверстие, тут же, на месте, можете отомстить Рёкаю. А до этого, пожалуйста, поживите здесь, — рассудительно сказал старший каменотес.

Видя, что конфликт благополучно завершен, Итикуро, как бы наверстывая бесполезно потраченное время, поспешил в глубь пещеры.

Дзицуноскэ был в ярости оттого, что в самый важный момент возникли какие-то помехи. Подавляя гнев, он пошел вслед за одним из каменотесов в жилище. А оставшись один, терзал себя за то, что не проявил упорства и не рассчитался с врагом, которого с таким трудом отыскал. Внезапно его охватило нетерпение. Ничего не осталось от снисхождения, которое он позволил себе, пообещав, что будет ждать окончания работ. „Сегодня же ночью забраться в пещеру, убить Итикуро и скрыться!“ — твердо решил самурай.

Но так же, как Дзицуноскэ подкарауливал Итикуро, каменотесы следили за Дзицуноскэ.

Первые несколько дней ему пришлось провести в бездействии. Начались шестые сутки. Около двух часов ночи каменотесы, уставшие от работы и ночных бдений, крепко уснули. „Сегодня ночью!“ — решился Дзицуноскэ. Он встал, взял из-под подушки меч и тихо вышел на улицу.

В весеннем небе царила яркая луна. Под ее голубым светом тенились в водовороте воды Ямакуни. Но Дзицуноскэ ничего не замечал. Крадучись, он приблизился к пещере. Валявшиеся у входа осколки камня больно кололи его при каждом шаге.

В пещере было темно. Лишь со стороны входа пробивался тусклый свет. Цепляясь рукой за правую стену, Дзицуноскэ стал продвигаться вперед. Пройдя два те, он услышал мерные удары. Сначала Дзицуноскэ не мог сообразить, что это. С каждым шагом звук нарастал и, многократно повторенный эхом, разбивал ночную тишину. Сомнений не оставалось: это были удары железного молота о скалу. Трагически-скорбные, внушающие ужас, они заставили сердце Дзицуноскэ неистово забиться. Он шел дальше, и эхо все сильнее разносило по пещере эти тяжелые удары, наконец они лавиной обрушились на него. Зная, что этот грохот приведет к монаху, самурай полз дальше. Подкравшись к старику, Дзицуноскэ взялся за меч. Но в промежутках между ударами он внезапно услышал шепот, стоны. Рёкай читал молитвы! Хриплый голос старца, как ледяная вода, обжег сердце Дзицуноскэ. Он явственно увидел безлюдную, безмолвную пустоту глубокой ночи и в кромешной тьме ее — одинокую фигуру этого человека, размахивающего молотом, сидя на коленях. Душа старца с молотом в руках возвышалась над человеческой: далекая от радостей, гнева, печали, веселья, это была душа святого, мужественная, отрешившаяся от зла и жаждущая добра. Рука, сжимавшая меч, дрогнула. Дзицуноскэ мысленным взором окинул свою жизнь и в ужасе содрогнулся, увидев себя крадущимся под покровом темноты — словно разбойник или дикий зверь, с мечом ненависти, направленным против человека, обладающего сердцем Будды, против святого великомученика, ради блага людей принявшего страшные муки.

Сотрясающие пещеру сильные удары молота, исполненный трагизма голос молящегося старика разрывали на части сердце Дзицуноскэ. Стойко, честно ждать завершения туннеля, сдержать свое слово — иначе поступить он не мог.

Глубоко потрясенный, Дзицуноскэ, нащупывая дорогу по лунному лучу, вышел из пещеры.

В хижине около утеса Дзицуноскэ проводил дни и ночи, терпеливо ожидая часа, когда скала будет прорублена. Он больше не думал о том, чтобы убить старого монаха и скрыться. Уверенный, что Рёкай не убежит и никуда не спрячется, самурай ждал, проявляя великодушие.

Дзицуноскэ проводил дни в 'безделье. А все каменотесы трудились, дорожа каждой минутой. Дух самопожертвования, казалось, передался к ним от Рёкая.

Рабочие были приветливы с Дзицуноскэ. Но каждый раз, когда они спрашивали: „Где достопочтенный самурай провел сегодня день?“, он осознавал, как никчемно живет. Мысль о том, что среди людей, работающих одержимо, один он проживает дни без цели, все чаще беспокоила его. После двух месяцев, потраченных впустую, его вдруг осенило: чем так ждать, может быть, тоже включиться в работу и тем самым приблизить час, когда она будет завершена? Ведь тогда и месть он сможет осуществить скорее. В тот же день он присоединился к каменотесам и тоже начал рубить скалу.

Так два врага стали трудиться плечом к плечу. Дзицуноскэ усердно работал, чтобы как можно раньше наступил день, когда исполнится его заветное желание. А Рёкай стремился поскорее осуществить свою клятву, чтобы вверить ненужную потом жизнь в руки самурая, верного сыновнему долгу. После того как в работу включился Дзицуноскэ, старый монах дробил скалу словно умалишенный, с еще большим исступлением.

Между тем за месяцем проходили месяцы. Дзицуноскэ постепенно понял, насколько значителен и необходим этот колоссальный труд. Дзицуноскэ поражала стойкость этого человека, рубившего скалу с неистовством воинственного демона Ашура.